Неточные совпадения
Бахофен открывает глубинный, архаический слой человеческой природы, ее изначальную связь с материнским лоном,
борьбу мужского, солярного, и женского, теллурического, начал, метафизику пола в
человеке.
В
борьбе этой личность неизбежно сталкивается с обществом, ибо
человек есть существо метафизически социальное.
Этика должна прежде всего вести духовную
борьбу против той окончательной социализации
человека, которая подавляет свободу духа и совести.
И
человек принужден был вести героическую
борьбу за освобождение от власти рода, от власти благословения и проклятия рода.
Миф об Эдипе имеет мировое значение, он отражает
борьбу древних космических начал в
человеке — материнства и отечества.
Человек есть не только половое существо, но и существо бисексуальное, совмещающее в себе мужской и женский принцип в разной пропорциональности и нередко в жестокой
борьбе.
Это есть миф, всегда ведь заключающий в себе глубокую реальность, о древней
борьбе в
человеке за преобладание солнечного мужского начала и женственного начала земли.
Корни человеческого существа уходят в добытийственную бездну, в бездонную, меоническую свободу, и в
борьбе за личность, за Божью идею
человек должен был вырабатывать сознание с его границами, освещать тьму, проводить через цензуру сознания подсознательные влечения и инстинкты.
И в
человеке происходит
борьба духа и природы.
Этика искупления, соответствующая пробуждению духовного
человека и
борьбе его с «природой», парадоксально способствует научно-познавательной и технической власти
человека над природой.
Но техническая власть
человека над природой, переносящая орудия
борьбы на внешнюю социальную среду и вырабатывающая орудия органически не наследственные, как уже говорилось, ведет к антропологическому регрессу
человека, ослабляет изощренность его организации.
Этика Канта есть законническая этика потому, что она интересуется общеобязательным нравственным законом, нравственно-разумной природой
человека, одинаковой у всех, и совершенно не интересуется самим живым
человеком, его нравственным опытом, его духовной
борьбой, его судьбой.
Мистерии искупления совершались в имманентном круговороте природной тварной жизни, и они выражали мучительную жажду
человека, чтобы сам Бог помог ему в его мучительной
борьбе.
Творчество есть
борьба против последствий греха, обнаружение истинного назначения
человека, и творчество искажается грехом и притягивается вниз.
Человек борется за добро не потому, что он поставил себе сознательною целью бороться за добро, а потому, что в нем есть энергия добра и энергия
борьбы.
Человек есть существо, призванное к
борьбе и к обнаружению своей творческой силы, к завоеванию царственного места в мироздании, в природе.
Человек принужден быть жестоким, потому что он поставлен перед необходимостью жертвовать одной ценностью для другой ценности, одним добром для другого добра, напр. близкими
людьми для отечества или для
борьбы за социальную правду, деятельностью патриотической или социальной для творчества научного, художественного и наоборот.
Но когда
люди «к добру и злу постыдно равнодушны», когда они слишком широки и снисходительны к злу и отказываются от нравственной
борьбы, наступает деморализация и разложение.
И
борьба с разрушительными страстями есть
борьба за образ и подобие Божье в
человеке, за гармоническую целостность, т. е. за духовность.
Это есть
борьба не за свои эгоистические интересы, а за идеальный образ человека-творца.
И вместе с тем
борьба со смертью во имя вечной жизни есть основная задача
человека.
Борьба со смертью во имя вечной жизни требует такого отношения к себе и к другому существу, как будто ты сам и другой
человек может в любой момент умереть.
И началась
борьба за бессмертие
человека.
Неточные совпадения
Прежде бывало, — говорил Голенищев, не замечая или не желая заметить, что и Анне и Вронскому хотелось говорить, — прежде бывало вольнодумец был
человек, который воспитался в понятиях религии, закона, нравственности и сам
борьбой и трудом доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и не слыхав даже, что были законы нравственности, религии, что были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, т. е. дикими.
Да, про то, что говорит Яшвин:
борьба за существование и ненависть — одно, что связывает
людей.
Он знал, что единственное спасение от
людей — скрыть от них свои раны, и он это бессознательно пытался делать два дня, но теперь почувствовал себя уже не в силах продолжать эту неравную
борьбу.
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой
борьбе с
людьми или с судьбою…
Кажется, как будто ее мало заботило то, о чем заботятся, или оттого, что всепоглощающая деятельность мужа ничего не оставила на ее долю, или оттого, что она принадлежала, по самому сложению своему, к тому философическому разряду
людей, которые, имея и чувства, и мысли, и ум, живут как-то вполовину, на жизнь глядят вполглаза и, видя возмутительные тревоги и
борьбы, говорят: «<Пусть> их, дураки, бесятся!