Неточные совпадения
Первые годы жизни Клима совпали с годами отчаянной
борьбы за свободу и культуру тех немногих
людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного права.
Когда герои были уничтожены, они — как это всегда бывает — оказались виновными в том, что, возбудив надежды, не могли осуществить их.
Люди, которые издали благосклонно следили за неравной
борьбой, были угнетены поражением более тяжко, чем друзья борцов, оставшиеся в живых. Многие немедля и благоразумно закрыли двери домов своих пред осколками группы героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.
— Одной из таких истин служит Дарвинова теория
борьбы за жизнь, — помнишь, я тебе и Дронову рассказывал о Дарвине? Теория эта устанавливает неизбежность зла и вражды на земле. Это, брат, самая удачная попытка
человека совершенно оправдать себя. Да… Помнишь жену доктора Сомова? Она ненавидела Дарвина до безумия. Допустимо, что именно ненависть, возвышенная до безумия, и создает всеобъемлющую истину…
— Позволь, позволь, — кричал ей Варавка, — но ведь эта любовь к
людям, — кстати, выдуманная нами, противная природе нашей, которая жаждет не любви к ближнему, а
борьбы с ним, — эта несчастная любовь ничего не значит и не стоит без ненависти, без отвращения к той грязи, в которой живет ближний! И, наконец, не надо забывать, что духовная жизнь успешно развивается только на почве материального благополучия.
— О, боже мой, можешь представить: Марья Романовна, — ты ее помнишь? — тоже была арестована, долго сидела и теперь выслана куда-то под гласный надзор полиции! Ты — подумай: ведь она старше меня на шесть лет и все еще… Право же, мне кажется, что в этой
борьбе с правительством у таких
людей, как Мария, главную роль играет их желание отомстить за испорченную жизнь…
«Маракуев, наверное, подружится с курчавым рабочим. Как это глупо — мечтать о революции в стране,
люди которой тысячами давят друг друга в
борьбе за обладание узелком дешевеньких конфект и пряников. Самоубийцы».
— Да, победить! — кричал он. — Но — в какой
борьбе? В
борьбе за пятачок? За то, чтобы
люди жили сытее, да?
— Фельетонист у нас будет опытный, это — Робинзон, известность. Нужен литературный критик,
человек здорового ума. Необходима
борьба с болезненными течениями в современной литературе. Вот такого сотрудника — не вижу.
Почему-то было неприятно узнать, что Иноков обладает силою, которая позволила ему так легко вышвырнуть
человека, значительно более плотного и тяжелого, чем сам он. Но Клим тотчас же вспомнил фразу, которую слышал на сеансе
борьбы...
— Совершенно правильно, — отвечал он и, желая смутить, запугать ее, говорил тоном философа, привыкшего мыслить безжалостно. — Гуманизм и
борьба — понятия взаимно исключающие друг друга. Вполне правильное представление о классовой
борьбе имели только Разин и Пугачев, творцы «безжалостного и беспощадного русского бунта». Из наших интеллигентов только один Нечаев понимал, чего требует революция от
человека.
— Говорят об этом вот такие, как Дьякон,
люди с вывихнутыми мозгами, говорят лицемеры и
люди трусливые, у которых не хватает сил признать, что в мире, где все основано на соперничестве и
борьбе, — сказкам и сентиментальностям места нет.
Самгин замолчал. Стратонов опрокинул себя в его глазах этим глупым жестом и огорчением по поводу брюк. Выходя из вагона, он простился со Стратоновым пренебрежительно, а сидя в пролетке извозчика, думал с презрением: «Бык. Идиот. На что же ты годишься в
борьбе против
людей, которые, стремясь к своим целям, способны жертвовать свободой, жизнью?»
— Хочется думать, что молодежь понимает свою задачу, — сказал патрон, подвинув Самгину пачку бумаг, и встал; халат распахнулся, показав шелковое белье на крепком теле циркового борца. — Разумеется,
людям придется вести
борьбу на два фронта, — внушительно говорил он, расхаживая по кабинету, вытирая платком пальцы. — Да, на два: против лиходеев справа, которые доводят народ снова до пугачевщины, как было на юге, и против анархии отчаявшихся.
В ней не было ничего от пропагандистки, агитаторши, и она не казалась
человеком, хорошо изучившим теорию
борьбы классов.
—
Люди могут быть укрощены только религией, — говорил Муромский, стуча одним указательным пальцем о другой, пальцы были тонкие, неровные и желтые, точно корни петрушки. — Под укрощением я понимаю организацию
людей для
борьбы с их же эгоизмом. На войне
человек перестает быть эгоистом…
Заседали у Веры Петровны, обсуждая очень трудные вопросы о
борьбе с нищетой и пагубной безнравственностью нищих. Самгин с недоумением, не совсем лестным для этих
людей и для матери, убеждался, что она в обществе «Лишнее — ближнему» признана неоспоримо авторитетной в практических вопросах. Едва только добродушная Пелымова, всегда торопясь куда-то, давала слишком широкую свободу чувству заботы о ближних, Вера Петровна говорила в нос, охлаждающим тоном...
Он решил написать статью, которая бы вскрыла символический смысл этих похорон. Нужно рассказать, что в лице убитого незначительного
человека Москва, Россия снова хоронит всех, кто пожертвовал жизнь свою
борьбе за свободу в каторге, в тюрьмах, в ссылке, в эмиграции. Да, хоронили Герцена, Бакунина, Петрашевского,
людей 1-го марта и тысячи
людей, убитых девятого января.
«Мы — искренние демократы, это доказано нашей долголетней, неутомимой
борьбой против абсолютизма, доказано культурной работой нашей. Мы — против замаскированной проповеди анархии, против безумия «прыжков из царства необходимости в царство свободы», мы — за культурную эволюцию! И как можно, не впадая в непримиримое противоречие, отрицать свободу воли и в то же время учить темных
людей — прыгайте!»
«По отношению к действительности каждый из нас является истцом, каждый защищает интересы своего «я» от насилия над ним. В
борьбе за материальные интересы
люди иногда являются личными врагами, но ведь жизнь не сводится вся целиком к уголовному и гражданскому процессу, теория
борьбы за существование не должна поглощать и не поглощает высших интересов духа, не угашает священного стремления
человека познать самого себя».
Покуда аккуратный старичок рассказывал о злоключениях артели, Клим Иванович Самгин успел сообразить, что ведь не ради этих
людей он терпит холод и всякие неудобства и не ради их он взял на себя обязанность помогать отечеству в его
борьбе против сильного врага.
Неточные совпадения
Прежде бывало, — говорил Голенищев, не замечая или не желая заметить, что и Анне и Вронскому хотелось говорить, — прежде бывало вольнодумец был
человек, который воспитался в понятиях религии, закона, нравственности и сам
борьбой и трудом доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и не слыхав даже, что были законы нравственности, религии, что были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, т. е. дикими.
Да, про то, что говорит Яшвин:
борьба за существование и ненависть — одно, что связывает
людей.
Он знал, что единственное спасение от
людей — скрыть от них свои раны, и он это бессознательно пытался делать два дня, но теперь почувствовал себя уже не в силах продолжать эту неравную
борьбу.
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного, хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой
борьбе с
людьми или с судьбою…
Кажется, как будто ее мало заботило то, о чем заботятся, или оттого, что всепоглощающая деятельность мужа ничего не оставила на ее долю, или оттого, что она принадлежала, по самому сложению своему, к тому философическому разряду
людей, которые, имея и чувства, и мысли, и ум, живут как-то вполовину, на жизнь глядят вполглаза и, видя возмутительные тревоги и
борьбы, говорят: «<Пусть> их, дураки, бесятся!