Неточные совпадения
Ночь была черная
и дождливая. Ветер дул все время с северо-востока порывами, то усиливаясь, то ослабевая. Где-то в стороне скрипело дерево. Оно точно жаловалось на непогоду, но никто не внимал его стонам. Все живое попряталось в норы,
только мы одни блуждали по лесу, стараясь выйти на реку Улике.
Как
только мы спустились из оврага, с нее снялось несколько птиц, в числе которых были
и вороны.
В это время на краю щели появился большой черный муравей. Он спустился внутрь на одну из змей
и взобрался ей на голову. Муравей лапками коснулся глаза
и рта пресмыкающегося, но оно чуть
только показало язычок. Муравей перешел на другую змею, потом на третью — они, казалось,
и не замечали присутствия непрошенного гостя.
Тяжелые, лохматые, они двигались куда-то на юго-запад, взбирались по распадкам, обволакивали мысы
и оставляли в поле зрения
только подошвы гор.
Казалось, будто небесные стихии выжидали
только удобного момента, чтобы всеми силами обрушиться на землю, но какие-то другие силы мешали им,
и потому небо так хмурилось
и грозило дождем.
Только теперь хищник выпустил корень
и обеими ногами взобрался на свою жертву.
Орлан оглянулся по сторонам
и затем нагнул голову вниз. Тут
только я заметил в лапах у него какой-то предмет, но что именно это было — за дальностью расстояния — не было видно. Вдруг сзади
и немного влево от меня послышался крик, какой обыкновенно издают пернатые хищники. Орлан насторожился. Он нагнул голову, дважды кивнул ею
и раскрыл свой могучий желтый клюв. Оперение на шее у него поднялось. В этом виде он действительно оправдывал название царя птиц.
В это мгновение я увидел другого орлана, направляющегося к той же лиственице. Царственный хищник, сидевший на дереве, разжал лапы
и выпустил свою жертву. Небольшое животное, величиною с пищуху, полетело вниз
и ударилось о землю с таким шумом, с каким падают
только мертвые тела.
На этот раз я заметил, что они работали не
только лапами, но
и клювами.
Через минуту я опять услышал шум
и увидел одного из
только что дравшихся орланов. Он сел на коряжину недалеко от меня,
и потому я хорошо мог его рассмотреть. В том, что это был именно один из забияк, я не сомневался. Испорченное крыло, взъерошенное оперение на груди
и запекшаяся кровь с правой стороны шеи говорили сами за себя.
Я так был занят муравьями, что совершенно забыл о червячке
и когда посмотрел на то место, где он лежал, его уже не было там видно. Поблизости находилось маленькое отверстие в земле,
и я увидел как его утащило туда какое-то насекомое вроде жужелицы. Когда я вновь перевел взгляд на место поединка, то увидел одного
только рыжего муравья. Он суетился
и, видимо, искал оброненную личинку, но не найдя ее, отправился за новой добычей.
Большие чайки серого
и белого цветов сидели вперемежку с грациозными клушами
и не ссорились между собою,
только некоторые из них как бы переминались с ноги на ногу
и немного передвигались в сторону.
Время было весеннее. Лодка шла вдоль берега
и попадала то в полосы прохладного морского воздуха, то в струи теплого, слегка сыроватого ветерка, дующего с материка. Яркое июньское солнце обильно изливало на землю теплые
и живительные лучи свои, но по примятой прошлогодней траве, по сырости
и полному отсутствию листвы на деревьях видно было, что земля
только что освободилась от белоснежного покрова
и еще не успела просохнуть как следует.
Они не щипали морского горошка, который
только что начал кое-где пробиваться,
и не лизали камней, орошаемых соленой морской водой.
Как
только лодка коснулась берега, оба ороча, Крылов
и Вихров схватили винтовки
и выскочили в воду, за ними последовал Рожков; я вышел последним. Мы вдвоем с Рожковым принялись подтаскивать лодку, чтобы ее не унесло ветром
и течением, а остальные люди побежали к камням. Скоро они взобрались на них
и начали целиться из ружей. Три выстрела произошли почти одновременно. Затем они поспешно перебрались через гряду
и скрылись из наших глаз.
Эти отвратительные короткие, толстые, белые
и жирные черви, по-видимому, выходили из животных не
только через задний проход, но
и через глотку.
Как
только внутренности были извлечены наружу, орочи отрезали печень
и положили ее на весло около лодки. Вооружившись ножами, они стали крошить ее на мелкие кусочки
и есть с таким аппетитом, что я не мог удержаться
и сам попробовал кусочек печени, предварительно прополоскав его в воде. Ничего особенного. Как
и всякое парное мясо, она была теплая
и довольно безвкусная. Я выплюнул ее
и пошел к берегу моря.
Был тихий вечер. За горами, в той стороне, где
только что спускалось солнце, небо окрасилось в пурпур. Оттуда выходили лучи, окрашенные во все цвета спектра, начиная от багряного
и кончая лиловым. Радужное небесное сияние отражалось в озерке, как в зеркале. Какие-то насекомые крутились в воздухе, порой прикасались к воде, отчего она вздрагивала на мгновение,
и тотчас опять подымались кверху.
Я думал, что он, утолив жажду, сейчас же снова скроется в лесу, но лось смело вошел в воду сначала по колено, потом по брюхо, затем вода покрыла его спину,
и на поверхности ее осталась
только одна голова, а потом
только ноздри, глаза
и уши.
Большинство старых деревьев было дуплисто, с теневой стороны густо покрыто мхами вперемежку с лишайниками. Некоторые лесные гиганты, поверженные в прах, превратились в рухлядь. На гниющих телах их нашли себе приют другие растения.
Только сучья погибших великанов, сотканные из более плотного материала, чем обычная древесина, продолжали еще сопротивляться всесокрушающему времени
и наподобие нарочно вбитых в ствол клиньев торчали во все стороны из гнилого валежника.
Теперь он не был таким пушистым, как зимою,
и донельзя походил на своего собрата — хорька,
только окраска его была не буроватая, как у последнего, а совершенно черная.
Дом оказался скалой странной формы в виде избы,
только без окон
и крыши.
Солнце
только что скрылось в тучах, которые, подобно театральному занавесу, вдруг поднялись к зениту
и заполнили большую часть небосклона.
Нам оставалось
только одно — итти по ветру
и напрячь все усилия, чтобы как можно скорее обогнуть мыс Сюркум
и войти в бухту Старка.
Ритмическая качка превратилась в беспорядочную, как
только мы вступили в водоворот пены, всплесков
и брызг.
Намука подвел лодку к камню,
и мы тотчас вышли на него. Все сразу повеселели. Вихров
и Крылов стали откачивать воду, а я с орочами принялся осматривать берег, к которому мы пристали. Наше укрытие представляло собою ловушку, из которой можно было выбраться
только по воде. Базальтовая жила упиралась в отвесную скалу. Каких-нибудь выступов или карнизов, по которым можно было бы взобраться наверх, не было.
Сами мы как-нибудь спасемся, выберемся на дейк, спасем даже имущество, но лодка должна неминуемо погибнуть
и тогда нам остается один
только путь морем в качестве купающихся пловцов.
Я умышленно сделал веселое лицо
и, сняв фуражку, замахал ею. Этот маневр достиг цели. Мои спутники стали грести энергичнее. Лодка пошла быстрее. Теперь уже чудовища не было видно. Слышно было
только, как волны с грохотом разбивались о берег. Сюркум молча выдерживал их удары. Волны с бешенством отступали назад, чтобы собраться с силами
и снова броситься в атаку. Ветер вторил им зловещим воем.
Люди разгружали лодку, сушили одежду
и грелись у огня. Лица их были серьезны. Каждый понимал, что мы
только что избегли смертельной опасности
и потому было не до шуток.
Когда мы немного просохли, то начали ставить палатку
и греть чай.
Только теперь я почувствовал себя совершенно измученным
и разбитым. Я лег около костра, но, несмотря на усталость, не мог уснуть. Моим спутникам тоже не спалось. Всю ночь мы просидели у огня, дремали
и слушали, как бушевало море.
Я еще раз осмотрел свое имущество, часть его оставил в селении Дата
и с собой взял
только то, без чего никак обойтись было нельзя.
Все как будто было предусмотрено, неизвестными для нас оставались
только два вопроса: какой глубины снег на Хунгари
и скоро ли по ту сторону мы найдем людей
и протоптанную нартовую дорогу. Дня два ушло на сбор ездовых собак
и корма для них. Юколу мы собрали понемногу от каждого дома. Наконец, все было упаковано
и уложено. Я условился с орочами, что, когда замерзнет река Тумнин, в отряд явится проводник орочей со своей нартой,
и мы снимемся с якоря.
Они думали, что будут работать
только один день, что в орочском селении запрягут в нарты других собак,
и не знали, какая печальная участь ожидала их в дальнейшем.
Потому ли, что дорога немного занастилась, или потому, что мы хорошо отдохнули
и начали втягиваться в работу, но
только заметно было, что мы шли легче
и скорее.
Только здесь я узнал, что обычно все люди ходят с Тумнина на Хунгари по реке Мули. Это наиболее легкая
и прямая дорога; по реке же Акур никто не ходит, потому что верховья ее совпадают с истоками Хунгари. Хотя это была кружная дорога
и она в значительной степени удлиняла мой путь, но все же я выбрал именно ее, как новый
и оригинальный маршрут, тогда как по Мули проходила дорога, избитая многими путешественниками
и хорошо описанная Д. Л. Ивановым.
18 октября мы распрощались с селением Акур-Дата. При впадении своем в Тумнин река Акур разбивается на два больших
и несколько малых рукавов. Когда идешь по одному из них
и не видишь остальных, кажется, будто Акур небольшая речка, но затем протоки начинают сливаться, увеличиваться в размерах
и, наконец, исчезают совсем. Тогда
только выясняется истинная ширина реки.
Я взглянул на часы
и увидел, что было
только три с половиной часа утра. Тогда я спросил, зачем все встали так рано. На этот вопрос Ноздрин сказал мне, что наш проводник зачем-то разбудил их
и велел поскорее укладывать нарты. Наконец, я узнал, что случилось.
Я вошел в палатку. Сухие березовые дрова ярко горели. Стрелки успели уже согреть чай. Посоветовавшись, мы решили сняться с бивака чуть
только станет светать
и на следующий бивак встать пораньше.
Как
только появились первые проблески рассвета, мы снялись с бивака
и пошли к Сихотэ-Алиню. В лесу по-прежнему было тихо. Ни малейшего ветерка. Длинные пряди бородатого лишайника висели совершенно неподвижно. День начинал брезжить.
Однако большая глубина снежного покрова в первый же день сильно утомила людей
и собак. Нарты приходилось тащить главным образом нам самим. Собаки зарывались в сугробах, прыгали
и мало помогали. Они знали, как надо лукавить: ремень, к которому они были припряжены, был чуть
только натянут, в чем легко можно было убедиться, тронув его рукой. Хитрые животные оглядывались
и лишь
только замечали, что их хотят проверить, делали вид, что стараются.
На другой день мы пошли протаптывать дорогу налегке. Отойдя немного, я оглянулся
и тут
только увидел, что место для бивака было выбрано не совсем удачно. Сверху со скалы нависла огромная глыба снега, которая каждую минуту могла сорваться
и погрести нашу палатку вместе с людьми. Я решил по возвращении перенести ее на другое место.
Так, чередуясь
и протаптывая дорогу, за весь день нам удалось сделать
только 9 километров.
Первое время об этом эпизоде я забыл, но потом, когда каша была готова
и мы взялись за ложки, я стал смеяться. Больше всего смеялся Рожков, Ноздрин
только улыбался. Он чувствовал, что попал в конфузное положение.
В это время идущий впереди Ноздрин остановился
и грузно опустился на край нарты. Мы оба следовали за ним
и как будто
только этого
и ждали. Рожков немедленно сбросил с плеч лямку
и тоже сел на нарту, а я подошел к берегу
и привалился к вмерзшему в лед большому древесному стволу, наполовину занесенному песком
и илом.
Солнце уже склонилось к верхушкам самых отдаленных деревьев
и косыми лучами озарило долину Хунгари
и все малые предметы на снегу, которые
только при этом освещении могли быть видны по синеватым теням около них.
Тут
только я заметил, что мы все были разуты,
и на ногах вместо рваных унтов надеты кабарожьи меховые чулки.
Силы наши восстанавливались очень медленно. Обе старушки все время ходили за нами, как за малыми детьми,
и терпеливо переносили наши капризы. Так
только мать может ходить за больным ребенком. Женщины починили всю нашу одежду
и дали новые унты, мужчины починили нарты
и выгнули новые лыжи.
Пора было остановиться на бивак, но так как мы решили во что бы то ни стало дойти до села Вознесенского, то этой мысли не суждено было воплотиться в действительность, она мелькнула
только и бесследно исчезла.
Часа через два начало смеркаться. Солнце
только что скрылось за облаками, столпившимися на горизонте,
и окрасило небо в багрянец. Над степью пробегал редкий ветер. Он шелестел засохшею травою, пригибая верхушки ее к сугробам. Снежная равнина безмолвствовала. Вдруг над головой мелькнуло что-то белесоватое, большое. По бесшумному полету я узнал полярную сову открытых пространств.
Мы шли еще некоторое время. На землю надвигалась ночь с востока. Как
только скрылось солнце, узкая алая лента растянулась по горизонту, но
и она уже начала тускнеть, как остывающее раскаленное докрасна железо. Кое-где замигали звезды, а между тем впереди нигде не было видно огней. Напрасно мы напрягали зрение
и всматривались в сумрак, который быстро сгущался
и обволакивал землю. Впереди по-прежнему плес за плесом, протока за протокой сменяли друг друга с поразительным однообразием.