Неточные совпадения
Удивило меня то обстоятельство,
что старовер
говорил с гольдом таким приятельским тоном, как будто они были давно знакомы между собой.
— Хороший он человек, правдивый, —
говорил старовер. — Одно только плохо — нехристь он, азиат, в бога не верует, а вот поди-ка, живет на земле все равно так же, как и я. Чудно, право! И
что с ним только на том свете будет?
Поговорив немного с туземцами, мы пошли дальше, а Дерсу остался. На другой день он догнал нас и сообщил много интересного. Оказалось,
что местные китайцы решили отобрать у горбатого тазы жену с детьми и увезти их на Иман. Таз решил бежать. Если бы он пошел сухопутьем, китайцы догнали бы его и убили. Чан Лин посоветовал ему сделать лодку и уйти морем.
Чжан Бао советовал вернуться назад, на Билимбе, и постараться дойти до зверовых фанз. Совет его был весьма резонным, и потому мы в тот же день пошли обратно. Еще утром на перевале красовалось облако тумана. Теперь вместо него через хребет ползли тяжелые тучи. Дерсу и Чжан Бао шли впереди. Они часто поглядывали на небо и о чем-то
говорили между собой. По опыту я знал,
что Дерсу редко ошибается, и если он беспокоится, то, значит, тому есть серьезные основания.
Скоро проснулись остальные люди и принялись рассуждать о том,
что предвещает эта небесная странница. Решили,
что Земля обязана ей своим недавним наводнением, а Чжан Бао сказал,
что в той стороне, куда направляется комета, будет война. Видя,
что Дерсу ничего не
говорит, я спросил его,
что думает он об этом явлении.
Я долго не мог разобраться, на какое светило он указывал, и наконец после разъяснений понял,
что он
говорит про Полярную звезду.
Тазы на Такеме те же,
что и в Южно-Уссурийском крае, только менее подвергшиеся влиянию китайцев. Жили они в фанзах, умели делать лодки и лыжи, летом занимались земледелием, а зимой соболеванием.
Говорили они по-китайски, а по-удэгейски знали только счет да отдельные слова. Китайцы на Такеме были полными хозяевами реки; туземцы забиты и, как везде, находились в неоплатных долгах.
Старик китаец не был похож на обыкновенных рабочих-китайцев. Эти руки с длинными пальцами, этот профиль и нос с горбинкой и какое-то особенное выражение лица
говорили за то,
что он попал в тайгу случайно.
Я заметил,
что Дерсу проходил мимо старика на носках,
говорил шепотом и вообще старался не шуметь.
Осмотревшись кругом, я заметил,
что все вещи, которые еще вчера валялись около фанзы в беспорядке, теперь были прибраны и сложены под навес. Около огня сидели Чжан Бао, Дерсу и Чан Лин и о чем-то тихонько
говорили между собою.
Река Сица считается хорошим охотничьим местом, и действительно, следы изюбров встречались чуть ли не на каждом шагу. Избитая земля, истрепанные кусты, клочья шерсти и обломки рогов
говорили о том,
что здесь происходят главные бои.
Я заметил,
что каждый раз, когда тропа приближалась к реке, спутники мои о чем-то тревожно
говорили между собой.
Все принялись обсуждать. Чжан Бао сказал,
что явления миража в прибрежном районе происходят осенью и большей частью именно в утренние часы. Я пытался объяснить моим спутникам,
что это такое, но видел,
что они меня не понимают. По выражению лица Дерсу я видел,
что он со мной несогласен, но из деликатности не хочет делать возражений. Я решил об этом
поговорить с ним в дороге.
Как и надо было ожидать, наше появление вызвало беспокойство среди корейцев. В фанзе было свободно, и потому мы разместились на одном из канов. Дерсу сделал вид,
что не понимает их языка, и внимательно стал прислушиваться к тому,
что они
говорили между собою.
Вечером, после ужина, я пошел посмотреть,
что он делает. Дерсу сидел, поджав под себя ноги, и курил трубку. Мне показалось у него так уютно,
что я не мог отказать себе в удовольствии погреться у огня и
поговорить с ним за кружкой чая.
Кроме старообрядцев, на Амагу жила еще одна семья удэгейцев, состоящая из старика мужа, его жены и трех взрослых сыновей. К чести старообрядцев нужно сказать,
что, придя на Амагу, они не стали притеснять туземцев, а, наоборот, помогли им и начали учить земледелию и скотоводству; удэгейцы научились
говорить по-русски, завели лошадей, рогатый скот и построили баню.
Староверы
говорили мне,
что обе упомянутые реки очень порожисты и в горах много осыпей. Они советовали оставить мулов у них в деревне и идти пешком с котомками. Тогда я решил отправиться в поход только с Дерсу.
Что именно он
говорил, я не мог расслышать за шумом водопада.
Как ни старались мы избежать бродов, нам не удалось от них отделаться. Но все же заметно было,
что они становились реже. Через несколько километров река разбилась на протоки, между которыми образовались острова, поросшие тальниками. Тут было много рябчиков. Мы стреляли, но ни одного не могли убить: руки дрожали, не было сил прицеливаться как следует. Понуро мы шли друг за другом и почти не
говорили между собой.
Наши новые знакомые по внешнему виду мало
чем отличались от уссурийских туземцев. Они показались мне как будто немного ниже ростом и шире в костях. Кроме того, они более подвижны и более экспансивны.
Говорили они по-китайски и затем на каком-то наречии, составляющем смесь солонского языка с гольдским. Одежда их тоже ничем не отличалась от удэгейской, разве только меньше было пестроты и орнаментов.
Он
говорил о том,
что, будучи еще молодым, от одного старика китайца научился искать женьшень и изучил его приметы.
Пока делались нарты и лыжи, я экскурсировал по окрестностям, но большую часть времени проводил дома. Надо было все проверить, предусмотреть. Из личного опыта я знал,
что нельзя игнорировать многовековой опыт туземцев. Впоследствии я имел много случаев благодарить удэгейцев за то,
что слушался их советов и делал так, как они
говорили.
Вечером стрелки рассказывали друг другу разные страхи,
говорили о привидениях, домовых, с кем
что случилось и кто
что видел.
По времени нам пора было устраивать бивак. Я хотел было войти в юрту, но Дерсу просил меня подождать немного. Он накрутил на палку бересту, зажег ее и, просунув факел в юрту, с криками стал махать им во все стороны. Захаров и Аринин смеялись, а он пресерьезно
говорил им,
что, как только огонь вносится в юрту, черт вместе с дымом вылетает через отверстие в крыше. Только тогда человек может войти в нее без опаски.
— Она
говорит, — ответил мне Дерсу, —
что ты дал ей одну бумажку, а из коробки взял десять.
Лесной великан хмурился и только солидно покачивался из стороны в сторону. Я вспомнил пургу около озера Ханка и снежную бурю при переходе через Сихотэ-Алинь. Я слышал, как таза подкладывал дрова в огонь и как шумело пламя костра, раздуваемое ветром. Потом все перепуталось, и я задремал. Около полуночи я проснулся. Дерсу и Китенбу не спали и о чем-то
говорили между собой. По интонации голосов я догадался,
что они чем-то встревожены.
— Ничего, ничего, капитан, — отвечал мне Дерсу, но я заметил,
что говорил он неискренно. Ему просто не хотелось меня беспокоить.
Я подумал было,
что он
говорит про удэгейцев, и мысленно удивился, как ночью они ходят по тайге на лыжах. Но вспомнил,
что Дерсу «людьми» называл не одних только людей, и сразу все понял: кабанов преследовал тигр. Значит, хищник был где-то поблизости от нас.
Гольд стал
говорить о том,
что тигру дано в тайге много корма и запрещено нападать на человека. Этот тигр следил кабанов, но по пути увидел людей, напал на наш бивак и украл собаку.
За чаем стали опять
говорить о привидениях и злых духах. Захаров все домогался, какой черт у гольдов. Дерсу сказал,
что черт не имеет постоянного облика и часто меняет «рубашку», а на вопрос, дерется ли черт с добрым богом Эндури, гольд пресерьезно ответил...
Мои спутники рассмеялись, а он обиделся. Он понял,
что мы смеемся над его оплошностью, и стал
говорить о том,
что «грязную воду» он очень берег. Одни слова,
говорил он, выходят из уст человека и распространяются вблизи по воздуху. Другие закупорены в бутылку. Они садятся на бумагу и уходят далеко. Первые пропадают скоро, вторые могут жить сто годов и больше. Эту чудесную «грязную воду» он, Дерсу, не должен был носить вовсе, потому
что не знал, как с нею надо обращаться.
— Стрелять, — отвечал он просто и, заметив в моих глазах удивление, стал
говорить о том,
что в стволе ружья накопилось много грязи. При выстреле пуля пройдет по нарезам и очистит их; после этого канал ствола останется только протереть тряпкой.
На другой день, проходя мимо комнаты Дерсу, я увидел,
что дверь в нее приотворена. Случилось как-то так,
что я вошел тихо. Дерсу стоял у окна и что-то вполголоса
говорил сам с собою. Замечено,
что люди, которые подолгу живут одиноко в тайге, привыкают вслух выражать свои мысли.
Уход Дерсу произвел на меня тягостное впечатление, словно что-то оборвалось в груди. Закралось какое-то нехорошее предчувствие; я чего-то боялся, что-то
говорило мне,
что я больше его не увижу. Я был расстроен на весь день; работа валилась у меня из рук. Наконец я бросил перо, оделся и вышел.