Неточные совпадения
Самым первым исследователем Нижнего Амура является казачий старшина Василий Поярков, который в 1643 году со 132 казаками,
будучи послан якутским воеводой Петром Головиным,
прошел в Амурский край таким путем, который после него никто не повторил.
Венюков хотел
было пройти к заливу Владимира, но собравшиеся в большом количестве вооруженные китайцы преградили ему дорогу и потребовали, чтобы он возвратился.
Им
были определены крайние географические координаты на реке Улахе (между устьями рек Фудзин и Ното), затем он
прошел по реке Сунгаче до озера Ханка и вернулся той же дорогой.
За разговорами незаметно
прошло время. Я проводил своих друзей на берег и вернулся на пароход.
Было уже поздно. Последние отблески вечерней зари погасли совсем, и темная ночь спустилась на землю. Где-то внизу слышались меланхолические всплески волн, пахло сыростью и машинным маслом. Я ушел в свою каюту и вскоре погрузился в глубокий сон.
Поговорив немного с вятским старожилом, я пошел к берегу. Пароход, казалось,
был насыщен электричеством. Ослепительные лучи его вырывались из всех дверей, люков и иллюминаторов и отражались в черной воде. По сходням взад и вперед
ходили корейцы, носильщики дров. Я отправился
было к себе в каюту с намерением уснуть, но сильный шум на палубе принудил меня одеться и снова выйти наверх.
Кстати, два слова о северном олене. Южная граница его распространения в Уссурийском крае
проходит от реки Саласу через верхнее течение Хунгари, потом Анюя, верховья Копи и выклинивается у моря около мыса Успения. Но и в этих местах он немногочисленен и держится на гольцах по вершинам гор, где
есть достаточно корма.
Прошло еще трое суток. На людей
было страшно смотреть. Они сильно исхудали и походили на тяжелых тифознобольных. Лица стали землистого цвета, сквозь кожу явственно выступали очертания черепа. Мошка тучами вилась над не встававшими с земли людьми. Я и Дзюль старались поддерживать огонь, раскладывая дымокуры с наветренной стороны. Наконец свалился с ног Чжан-Бао. Я тоже чувствовал упадок сил; ноги так дрожали в коленях, что я не мог перешагнуть через валежину и должен
был обходить стороною.
В ночь с 11 на 12 сентября ветер начал стихать. Антон Сагды несколько раз
ходил на берег моря, смотрел вдаль и по движению облаков старался угадать погоду. Глядя на него, можно
было подумать, что обстоятельства складываются неблагоприятно. Я уже хотел
было итти на экскурсию к горе Иодо, как вдруг орочи засуетились и стали готовить лодки.
В 1854–1855 годах во время Севастопольской кампании, когда военные суда
были уведены к Николаевску-на-Амуре, фрегат «Паллада», вследствие своей глубокой осадки, не мог
пройти через бар Амура и остался в Императорской гавани.
На другой день я встал чуть свет. Майданов лежал на кровати одетый и мирно спал. Потом я узнал, что ночью он дважды подымался к фонарю,
ходил к сирене,
был на берегу и долго смотрел в море. Под утро он заснул. В это время в «каюту» вошел матрос. Я хотел
было сказать ему, чтобы он не будил смотрителя, но тот предупредил меня и громко доложил...
Было такое впечатление, будто мы находились высоко в горах, а там внизу
проходят облака.
Когда светящийся шар поравнялся со мной, он
был от меня шагах в десяти, не более, и потому я мог хорошо его рассмотреть. Раза два его внешняя оболочка как бы лопалась, и тогда внутри его
был виден яркий бело-синий свет. Листки, трава и ветви деревьев, мимо которых близко
проходил шар, тускло освещались его бледным светом и как будто приходили в движение. От молниеносного шара тянулся тонкий, как нить, огненный хвостик, который по временам в разных местах давал мельчайшие вспышки.
Около полудня мы
прошли мыс Аку. До следующего мыса Успения — конечного пункта сегодняшнего нашего плавания — недалеко, но надо
было торопиться. Темная полоска захватывала все большее и большее пространство.
На Аку мы застали одну семью орочей. Они тоже недавно прибыли с Копи и жили в палатке. Когда выяснилось, что дальше нам плыть не удастся, я позвал Савушку и вместе с ним отправился к орочскому жилищу. Привязанные на цепь собаки встретили нас злобным лаем. Из палатки поспешно выбежал человек. Это
был пожилой мужчина с окладистой бородой. Узнав Савушку, он прикрикнул на собак и, приподняв полу палатки, предложил нам войти в нее. Я нагнулся и
прошел вперед.
Бакланий мыс вполне оправдывает свое название. Этих птиц здесь очень много. От их помета белела вся скала, точно ее вымазали известью. Грузные черно-серые гагары и длинношеие с синеватым металлическим отливом морские бакланы сидели по карнизам всюду, где можно
было поставить ноги. Они
были настороже и, подавшись вперед, готовы
были слететь при первом намеке на опасность. Когда мы поровнялись со скалой, бакланы сидели, но когда лодка
прошла мимо, они вдруг все разом ринулись вниз и полетели в море.
Мы остановились в недоумении. Куда итти? Держаться ли намывной полосы прибоя или следовать за тропою? В это время подошел Вандага и сказал, что надо итти по тропе, потому что здесь
ходят люди. Мы послушались его совета и, нимало не смутясь, стали карабкаться на кручу. Тропа шла зигзагами, но, несмотря на то, что проложена она
была весьма искусно, все же подъем на гору
был длинный и утомительный. Мы с орочем взобрались на вершину прибрежного хребта, а шедшие со мной стрелки немного отстали.
Пока речки
были маленькие, мы плыли довольно благополучно, но когда достигли реки Сонье, это стало небезопасно. Два раза мы пытались
пройти мимо ее устья и дважды вынуждены
были возвращаться под прикрытие скалистого берега, состоящего из андезита.
Наши туземцы долго
ходили по берегу реки и часто нагибались к земле. Спустя некоторое время они пришли на бивак и сообщили, что на Ниме
есть удэхейцы и среди них одна женщина. Несмотря на позднее время, они решили итти на розыски своих земляков. Я не стал их задерживать и просил только завтра притти пораньше.
Я хотел
было подойти поближе к страшному дереву, но они стали говорить, что место это худое и
ходить туда не следует.
Тут мы остановились и стали совещаться. Решено
было пройти немного по краю оврага, а затем итти к дому, держа направление на приметную сопку, у подножья которой находилась фанза Кивета.
Не успели мы
пройти и сотни шагов, как вдруг из оврага выскочила дикая козуля. Она хотела
было бежать вверх по оврагу, но в это время навстречу ей бросилась собака. Испуганная коза быстро повернула назад и при этом сделала громадный прыжок кверху. Перемахнув кусты, она в мгновение ока очутилась на другом краю оврага и здесь замерла в неподвижной позе.
Весь день он
был занят хлопотами по хозяйству: утром он кашеварил, в полдень варил обед, вечером готовил ужин, потом опять варил чай. В то время как другие могли
ходить на охоту, Марунич
был привязан к кухне.
Придя домой, я сел за работу: надо
было записи путевого дневника сличить с вычерченным маршрутом и произвести барометрическую нивелировку, кое-кто из стрелков остался снаружи.
Прошло с полчаса.
Сидение в фанзе Кивета особенно
было тягостно для стрелков и казаков. Они придумывали всякие способы, чтобы развлечься и чаще всего
ходили на охоту. Наиболее удачливым
был из них Ноздрин. Уходил он в одиночку на целый день и возвращался совеем в темноте.
Однажды он поднялся задолго до рассвета. Сквозь сон я слышал, как он собирался и заряжал ружье. Потом я снова заснул и проснулся тогда, когда уже
было совсем светло. Открыв глаза, я увидел Ноздрина. Он
был недоволен тем, что рано встал,
ходил понапрасну, проголодался и разорвал обувь, которую теперь надо
было починять. За утренним чаем он рассказал, между прочим, что спугнул с протоки филина, который, по его словам,
был в воде.
Этот день
прошел как-то скучно: все записи в дневниках
были сделаны, съемки вычерчены, птицы и мелкие животные препарированы. Словом, все
было в порядке, и надо
было заняться сбором новых материалов. Весь день мы провели в фанзе и рано вечером завалились спать. Как-то вышло так, что я проснулся ночью и больше уже не мог заснуть. Проворочавшись с боку на бок до самого рассвета, я решил одеться и пойти на рекогносцировку в надежде поохотиться за крохалями и кстати посмотреть, как замерзает река.
Еще издали я заметил, что они
ходили недаром. У Чжан-Бао и Ноздрина
был веселый вид; у ног их лежали кабарга и росомаха. Странным показалось мне, что я не слышал их выстрелов, и я спросил об этом Ноздрина.
На вопрос, далеко ли до фанзы Кивета, наш проводник отвечал уклончиво и, по-видимому, сам не знал, где мы теперь находимся, но все же, по его соображению, к сумеркам мы должны
были выйти на реку Самаргу. Так
прошли мы по компасу еще два часа.
Мы
прошли уже километров пятнадцать, по моим расчетам, и давно должны
были бы выйти на реку Самаргу. Возможно, что мы шли и параллельно ей, но теперь за снегом ничего не
было видно.
Он
был прав: зимой медведь не
будет долго
ходить по снегу и постарается забиться под первый попавшийся колодник.
Видно
было, что зверь
ходил здесь очень часто. Тропа
была хорошо утоптана, и тигровые следы блестели так, как будто они
были проложены по мокрому снегу и затем замерзли.
Прошло некоторое время, прежде чем мы поняли, что это
была шутка мороза.
Ночь,
прошла спокойно, выстрелов не
было слышно.
Утром часов в шесть меня разбудила жена удэхейца, она сварила нам две рыбины с икрой и чумизой. Все уже бодрствовали, только я один заспался. Первое, что я спросил, не
было ли ночью слышно выстрела. Удэхеец ответил, что он всю ночь не спал, но ничего не слышал. Я попросил его
сходить к настороженным ружьям. Он тотчас начал одеваться, а мы стали завтракать.
Проходив напрасно около часа и отчаявшись в успехе, я уже хотел
было повернуть назад, но в это время увидел какое-то странное пятно на снегу.