Неточные совпадения
— Так. Я так устал!
Как же ты не понимаешь: просто так.
«А я-то боялась…
Какие же могут быть ужасы? Вот бы посмотрел генерал!»
Но у генерала, на которого она так походила, при всех его достоинствах, не было никаких талантов, — Линочка
же вся была прожжена,
как огнем, яркой и смелой талантливостью.
— Да и не говори
же, родная моя мамочка! У него слуху,
как у этой тумбы, нет на копейку. Учу я его, учу, а он даже собачьего вальса не знает!
Взаимной влюбленности детей,
как и проявлению в них всего доброго, очень помогала та жизнь, которую с первых
же дней пребывания в Н. устроила Елена Петровна.
И о чем бы ни задумывались дети,
какими бы волнениями ни волновались, — начала всех мыслей и всех волнений брались в саду, и там
же терялись концы: точно наставник мудрый, источающий знание глубокими морщинами и многодумным взором, учил он детей молчанием и строгостью вида.
И если Россию он почувствовал в ночном гуле мощных дерев, то и к откровению дороги привел все тот
же сад, привел неумышленно, играя,
как делают мудрые: просто взлез однажды Саша на забор в дальнем углу, куда никогда еще не ходил, и вдруг увидел — дорогу.
Трактирами
же была усажена площадь,
как частоколом, а посередине гнила мутная сажалка, по которой испокон веку плавали запуганные утка и селезень с обгрызанным хвостом; и если развеенное сено и соломинки и давали вид некоторой домовитости, то от конской мочи и всяких нечистот щипало глаза в безветренный день.
Та
же зеленая тень кры€ла и Линочкино лицо, делая его худее и воздушней; а короткие пальчики, ярко освещенные и одни
как будто живые, проворно и ловко работали карандашом и резинкой.
— Чего
же они тогда молчат? — негодовала Елена Петровна, имевшая,
как и Линочка, среди гимназистов своих врагов и друзей.
— Конечно, это хорошо, но только
как же он с произношением?.. И совсем не надо всем танцевать, а ведь можно
же спорить,
как другие… Впрочем, не знаю, ты их лучше знаешь, Сашенька!
И тем особенно были они хороши, что не было ни одного лучше Саши: пусть и поют и поражают остроумием, а Саша молчит; а
как только заспорят, сейчас
же каждый тянет Сашу на свою сторону: ты согласен со мною, Погодин?
— Нет, погоди! Потом я занимаюсь гимнастикой —
как же, привык! — вот тебе еще пятнадцать — двадцать минут. Потом я обмываюсь холодной водой и докрасна — непременно докрасна! — растираю свое благородное тело. Потом…
Вообще, когда она стала ходить,
как девочка, по митингам и собраниям, и ее любезно проводили в первые ряды? Даже в газету раз попала, и репортер придавал ее появлению на митинге очень большое значение, одобрял ее и называл «генеральша Н.». Тогда
же по поводу заметки очень смеялись над нею дети.
Но теперь к обычному удивлению матери, не могущей привыкнуть к отделению и самостоятельности ее плода, примешивается нечто новое, очень интересное и важное:
как будто до сих пор она рассматривала его по частям, а теперь увидела сразу всего: Боже ты мой, да он ли это, — где
же прежний Саша?
Все так
же жутко обведены глаза и даже на газету опущенные смотрят строго, но
как это непохоже на прежнюю усталость взгляда, где-то в себе самом черпавшего вечную тревогу!
— Хорошо. Саша, Сашенька… Ну, а
как же отец?
Ну и пусть довел до комнаты,
как пьяную: да и пьяна
же я материнской радостью моею!
—
Как же, разок встретились. Только там, того-этого, были другие незнакомые вам люди, и вы меня не заприметили. А я заприметил хорошо. Жалко вот, что мамаша ваша меня боится, да чего ж поделаешь! Теперь не такое время, чтобы разбирать.
— Там! — ответил Колесников, придвигая стакан чаю. — Вы, того-этого, предложили убить нашего Телепнева, а наши-то взяли и отказались. Я тогда
же из комитета и вышел: «Ну вас, говорю, к черту, дураки!
Как же так не разобрать,
какой человек может, говорю, а
какой не может?» Только они это врали, они просто струсили.
— Боже ты мой! — гудел он взволнованно и мрачно, подавляя Сашу и несуразной фигурой своей, истово шагающей на четырех шагах, и выражением какого-то доподлинного давнишнего горя. — Боже ты мой, да
как же могу я этому поверить! Что не рисует да языком не треплет, так у него и талантов нет. Того-этого, — вздор, милостивый государь, преподлейший вздор! Талант у него в каждой черте выражен, даже смотреть больно, а он: «Нет, это сестра! Нет, мамаша!» Ну и мамаша, ну и сестра, ну и вздор, преподлейший вздор!
— Вот я, видите? — гудел он в высоте,
как телеграфный столб. — Весь тут. Никто меня, того-этого, не обидел, и жены моей не обидел — нет
же у меня жены! И невесты не обидел, и нет у меня ничего личного. У меня на руке, вот на этой, того-этого, кровь есть, так мог бы я ее пролить, имей я личное? Вздор! От одной совести сдох бы, того-этого, от одних угрызений.
И не с одной Линочкой он начал ссориться: то
же было и в гимназии, и так
же неясна оставалась настоящая причина, — по виду все было,
как и прежде, а уже веяло чем-то раздражающим, и в разговорах незаметно воцарялся пустяк.
Мучением была эта дорога; и особенно трудно доставалась Женя Эгмонт, задумчивая Женя Эгмонт, прекрасная Женя Эгмонт, стройная и певучая,
как нильская тростинка. После первого
же раза, когда они промолчали всю дорогу, Саша решительно сказал сестре...
Одни говорили, что виноват Колесников, уже давно начавший склоняться к большим крайностям, и партия сама предложила ему выйти; другие обвиняли партию в бездеятельности и дрязгах, о Колесникове
же говорили
как о человеке огромной энергии, имеющем боевое прошлое и действительно приговоренном к смертной казни за убийство Н-ского губернатора: Колесникову удалось бежать из самого здания суда, и в свое время это отчаянно-смелое бегство вызвало разговоры по всей России.
О том
же плане и так
же смутно, недоумевая, рассказал Саше присяжный поверенный Ш., сам не принадлежавший ни к
какой партии, но бывший в дружбе и постоянных сношениях чуть ли не со всей подпольной Россией.
Но с первых
же слов, с неловкого, но почтительного поклона и вопроса о здоровье Елены Петровны гость повел себя так просто и даже душевно,
как будто век был знаком и был лучшим другом семьи.
— Не знаю, того-этого, посоветовали, да все равно не выучил. Пока учу, ничего,
как будто идет, а начну думать, так, батюшки мои: русские-то слова все итальянские и вышибли. Искал я, кроме того,
как по-итальянски «того-этого», да так и не нашел, а без «того-этого»
какой же, того-этого, разговор?
— А
как же музыка, того-этого?
Первое время Елена Петровна была очень довольна, но уже скоро стала задумываться и тревожиться; и тревожило ее все то
же ненасытимое любопытство, с
каким Колесников продолжал присматриваться к вещам и людям.
Обе они улыбнулись, и в улыбке сестры было столько
же гордости,
как и в улыбке матери.
Кровь
же народная, за нее ответ надо дать — да
какой же ты ответ дашь, если ты не чист?
Какой же в тебе, того-этого, смысл!
— Нет, ты будь чист,
как агнец!
Как стеклышко, чтобы насквозь, того-этого, светилось! Не на гульбище идешь, а на жертву, на подвиг, того-этого, мученический, и должен
же ты каждому открыто, без стыда, взглянуть в глаза!
Но тут удивил всех Саша. Вдруг громко рассмеялся и, подойдя к Колесникову, положил
как будто нерешительным движением руку на его плечо. И, ласково глядя в суровые, еще не потухшие глаза, так
же нерешительно сказал...
Елена Петровна укоризненно качнула головой, не зная,
как принять Сашину выходку; Колесников
же с обиженным,
как ей показалось, видом встал и несколько раз прошелся по комнате.
Уже одевшийся Колесников стоял боком к выходной двери и, опустив голову, молча ждал. Что-то спросила Елена Петровна, но он не ответил, не слыхал, должно быть; и так
же молча, не оборачиваясь, вышел,
как только показался Саша.
Да в ту
же, кажется, ночь, когда мать плакала в его комнате и рассказывала о генерале — чуть ли не в ту
же самую минуту,
как услыхал слово: «отец»…
— Так, так, Эгмонт! Из
каких же она?
—
Как же,
как же, теперь и я знаю. Строгая, того-этого, семья, в карете нашу грязь месит.
Как же это они ее к вам пускают?
Он махнул рукой, не окончив фразы, и пошел к дому; и широкая спина его гнулась,
как у тяжко больного или побитого. В столовой, однако, под светом лампы он оправился и стал спокоен и ровен,
как всегда, но уже больше не шутил и явно избегал смотреть на Женю Эгмонт. Когда
же все разошлись, попросился в комнату к Саше. «Ах, если бы я смела подслушивать!» — мелькнуло в голове у Елены Петровны.
— Да
как же не стоит? Вы
же и есть самое главное. Дело — вздор. Вы
же, того-этого, и есть дело. Ведь если из бельэтажа посмотреть, то что я вам предлагаю? Идти в лес, стать, того-этого, разбойником, убивать, жечь, грабить, — от такой, избави Бог, программы за версту сумасшедшим домом несет, ежели не хуже. А разве я сумасшедший или подлец?
— Нет, не мистика! — уже серьезно и даже строго сказал Саша, и почувствовал в темноте Колесников его нахмурившееся, вдруг похолодевшее лицо. — Если это мистика, то
как же объяснить, что в детстве я был жесток? Этому трудно поверить, и этого не знает никто, даже мама, даже Лина, но я был жесток даже до зверства. Прятался, но не от стыда, а чтобы не помешали, и еще потому, что с глазу на глаз было приятнее, и уж никто не отнимет: он да я!
—
Как же: и умница, и красавец!
— А если грех позади, то
как же я могу быть чист! И не может, Василий, родиться теперь на земле такой человек, который был бы чист. Не может!
— Вздор! Ты чист. Недаром
же я тебя
как ягненочка, того-этого, среди целого стада выбрал. Нет на тебе ни пятнышка. И что иконка у тебя над кроватью — молчи! — и это хорошо. Сам не верю, а чтоб ты верил, хочу. А что грех на тебе отцов, так искупи! Искупи, Саша!
— Смотри, вот твоя земля, плачет она в темноте. Брось гордых, смирись,
как я смирился, Саша, ее горьким хлебом покормись, ее грехом согреши, ее слезами, того-этого, омойся! Что ум! С умом надо ждать, да рассчитывать, да выгадывать, а разве мы можем ждать? Заставь меня ждать, так я завтра
же, того-этого, сбешусь и на людей кидаться начну. В палачи пойду!
— Зверь я, Саша. Пока с людьми, так, того-этого, соблюдаю манеры, а попаду в лес, ну и ассимилируюсь, вернусь в первобытное состояние. На меня и темнота действует того — этого, очень подозрительно. Да
как же и не действовать? У нас только в городах по ночам огонь, а по всей России темнота, либо спят люди, либо если уж выходят, то не за добром. Когда будет моя воля, все деревни, того-этого, велю осветить электричеством!
— Верю. А я, Саша, себе все-таки такие
же сапоги куплю,
как у тебя: в калошах по болотам не напрыгаешься. Можно бы, конечно, подешевле, ну да уж кутну напоследок, того-этого!
Было ли это юношеское, мало сознательное отношение к смерти, или то стойкое мужество, которое так отличило Сашу в его последние дни, но о смерти и говорил он и думал спокойно,
как о необходимой составной части дела. Но так
же, впрочем, относился к смерти и Колесников.