Неточные совпадения
Она ходила за нами очень усердно, но, по закоренелому упрямству и невежеству, не
понимала требований моей
матери и потихоньку делала ей все наперекор.
Я долго тосковал: я не умел
понять, за что маменька так часто гневалась на добрую няню, и оставался в том убеждении, что
мать просто ее не любила.
Мать рассказывала мне потом, что я был точно как помешанный: ничего не говорил, не
понимал, что мне говорят, и не хотел идти обедать.
После ржаных хлебов пошли яровые, начинающие уже поспевать. Отец мой, глядя на них, часто говорил с сожалением: «Не успеют нынче убраться с хлебом до ненастья; рожь поспела поздно, а вот уже и яровые поспевают. А какие хлеба, в жизнь мою не видывал таких!» Я заметил, что
мать моя совершенно равнодушно слушала слова отца. Не
понимая, как и почему, но и мне было жалко, что не успеют убраться с хлебом.
Когда
мать выглянула из окошка и увидала Багрово, я заметил, что глаза ее наполнились слезами и на лице выразилась грусть; хотя и прежде, вслушиваясь в разговоры отца с
матерью, я догадывался, что
мать не любит Багрова и что ей неприятно туда ехать, но я оставлял эти слова без понимания и даже без внимания и только в эту минуту
понял, что есть какие-нибудь важные причины, которые огорчают мою
мать.
Мысль остаться в Багрове одним с сестрой, без отца и
матери, хотя была не новою для меня, но как будто до сих пор не понимаемою; она вдруг поразила меня таким ужасом, что я на минуту потерял способность слышать и соображать слышанное и потому многих разговоров не
понял, хотя и мог бы
понять.
Отец увидел это и, погрозя пальцем, указал на
мать; я кивнул и потряс головою в знак того, что
понимаю, в чем дело, и не встревожу больную.
Я не
понимаю теперь, отчего отец и
мать решились оставить нас в Багрове.
Новая тетушка совсем нас не любила, все насмехалась над нами, называла нас городскими неженками и, сколько я мог
понять, очень нехорошо говорила о моей
матери и смеялась над моим отцом.
Я не
понимал, что должен был произвесть мой рассказ над сердцем горячей
матери; не
понимал, что моему отцу было вдвойне прискорбно его слушать.
Впрочем, если б я и
понимал, я бы все рассказал настоящую правду, потому что был приучен
матерью к совершенной искренности.
Волков стоял за дверью, тоже почти плакал и не смел войти, чтоб не раздражить больного; отец очень грустно смотрел на меня, а
мать — довольно было взглянуть на ее лицо, чтоб
понять, какую ночь она провела!
Я и теперь не могу
понять, какие причины заставили мою
мать послать меня один раз в народное училище вместе с Андрюшей.
Наконец, рассказав все до малейшей подробности мною виденное и слышанное, излив мое негодованье в самых сильных выражениях, какие только знал из книг и разговоров, и осудив Матвея Васильича на все известные мне казни, я поутих и получил способность слушать и
понимать разумные речи моей
матери.
Наконец
мать обратила на нас внимание и стала говорить с нами, то есть собственно со мною, потому что сестра была еще мала и не могла
понимать ее слов, даже скоро ушла в детскую к своей няне.
Я плохо
понимал, о чем шло дело, и это не произвело на меня никакого впечатления; но я, как и всегда, поспешил рассказать об этом
матери.
Только впоследствии
понял я, за что
мать сердилась на Парашу и отчего она хотела, чтоб я не знал печальной истины, которую
мать знала очень хорошо.
Понял также и то, для чего
мать напрасно обвиняла багровскую дворню,
понял, что в этом случае дворня была выше некоторых своих господ.
Не
понимая всего вполне, я верил
матери и разделял ее грустное опасенье.
Я решительно не
понимал, чем может огорчаться
мать.
Я не
понимал его доказательств, но верил в их справедливость и очень обрадовался согласию
матери.
Иван Борисыч так бормотал, что нельзя было
понять ни одного слова; но его
мать все
понимала и смотрела на него с необыкновенной нежностью.
Я
понимал только одно, как
мать любила безумного сына и как сумасшедший сын почтительно повиновался
матери.
Я не скрыл от
матери моего чувства; она очень хорошо
поняла его и разделяла со мной, но сказала, что нельзя не исполнить волю Прасковьи Ивановны, что она добрая и очень нас любит.
Но все мои вопросы об Александре Ивановне, об ее положении в доме и об ее отношении к благодетельнице нашей Прасковье Ивановне
мать оставила без ответа, прибегнув к обыкновенной отговорке, что я еще мал и
понять этого не могу.
Александра Ивановна успела накануне вечером, когда я заснул, сообщить моей
матери много подробностей о Прасковье Ивановне, которую, по мнению
матери, она не умела
понять и оценить и в которой она видела только капризность и странности.
Если б
мать не сказала прежде, что Александра Ивановна не
понимает своей благодетельницы, то я бы поверил Александре Ивановне, потому что она казалась мне такою умною, ласковою и правдивою.
Я вдруг обратился к
матери с вопросом: «Неужели бабушка Прасковья Ивановна такая недобрая?»
Мать удивилась и сказала: «Если б я знала, что ты не спишь, то не стала бы всего при тебе говорить, ты тут ничего не
понял и подумал, что Александра Ивановна жалуется на тетушку и что тетушка недобрая; а это все пустяки, одни недогадки и кривое толкованье.
Слова: жених, невеста, сватанье и свадьба — были мне давно известны и давно объяснены
матерью настолько, насколько я мог и должен был
понимать их, так сказать, внешний смысл.
Мать также не
понимала моего состояния и с досадою на меня смотрела; отец сочувствовал мне больше.
Мне казалось, что я до сих пор не
понимал, не знал ей всей цены, что я не достоин
матери, которая несколько раз спасла мне жизнь, жертвуя своею.
Увы! несправедливость оскорбления я
понял уже в зрелых годах, а тогда я поверил, что
мать говорит совершенную истину и что у моего отца мало чувств, что он не умеет так любить, как мы с маменькой любим.
Я начинал уже считать себя выходящим из ребячьего возраста: чтение книг, разговоры с
матерью о предметах недетских, ее доверенность ко мне, ее слова, питавшие мое самолюбие: «Ты уже не маленький, ты все
понимаешь; как ты об этом думаешь, друг мой?» — и тому подобные выражения, которыми
мать, в порывах нежности, уравнивала наши возрасты, обманывая самое себя, — эти слова возгордили меня, и я начинал свысока посматривать на окружающих меня людей.
Несмотря на мой ребячий возраст, я
понимал, что моей
матери все в доме боялись, а не любили (кроме Евсеича и Параши), хотя
мать никому и грубого слова не говаривала.
Я уже стал постарше и был способен
понять этот восторг,
понять любовь
матери.
Словоохотливый хозяин долго и много говорил в этом роде; многого я не
понимал, но
мать говорила, что все было очень умно и зло.
Неточные совпадения
Увидав
мать, они испугались, но, вглядевшись в ее лицо,
поняли, что они делают хорошо, засмеялись и с полными пирогом ртами стали обтирать улыбающиеся губы руками и измазали все свои сияющие лица слезами и вареньем.
Кроме того, тотчас же по нескольким словам Дарья Александровна
поняла, что Анна, кормилица, нянька и ребенок не сжились вместе и что посещение
матерью было дело необычайное.
— Как не думала? Если б я была мужчина, я бы не могла любить никого, после того как узнала вас. Я только не
понимаю, как он мог в угоду
матери забыть вас и сделать вас несчастною; у него не было сердца.
Кити отвечала, что ничего не было между ними и что она решительно не
понимает, почему Анна Павловна как будто недовольна ею. Кити ответила совершенную правду. Она не знала причины перемены к себе Анны Павловны, но догадывалась. Она догадывалась в такой вещи, которую она не могла сказать
матери, которой она не говорила и себе. Это была одна из тех вещей, которые знаешь, но которые нельзя сказать даже самой себе; так страшно и постыдно ошибиться.
И эта последняя ревность более всего мучала ее, в особенности потому, что он сам неосторожно в откровенную минуту сказал ей, что его
мать так мало
понимает его, что позволила себе уговаривать его жениться на княжне Сорокиной.