Неточные совпадения
Я
попросил позволения писать и писал к отцу и к
матери весь день и весь вечер, и почти беспрестанно плакал.
Я сам слышал, как этот добрейший старик
просил Жеванова сделать ему большое одолжение, которого он никогда не забудет, — заняться рисованьем с бедным мальчиком, который очень тоскует по
матери, — и Жеванов занимался со мной; но ученье не только в этот раз, но и впоследствии не пошло мне впрок; рисованье кружков, бровей, носов, глаз и губ навсегда отвратило меня от рисованья.
Наконец, Бенис посоветовал ей
просить директора, чтоб он приказал при себе освидетельствовать меня гимназическому доктору, вместе с другими посторонними докторами, и чтобы согласился с их мнением, — и
мать моя поехала
просить директора.
Желая избавиться от скучных просьб и слез, он велел сказать, что никак не может принять ее сегодня и
просит пожаловать в другое время; но как такой отказ был уже не первый, то
мать приготовила письмо, в котором написала, «что это последнее ее посещение, что если он ее не примет, то она не выйдет из его приемной, покуда ее не выгонят, и что, верно, он не поступит так жестоко с несчастной
матерью».
Он дал честное слово исполнить все, о чем
просила его моя
мать, — и сдержал свое слово.
Я был так счастлив, что по временам не верил своему счастью, думал, что я вижу прекрасный сон, боялся проснуться и, обнимая
мать, спрашивал ее, «правда ли это?» Долее всех вечеров просидела она со мной, и Упадышевский не один раз приходил и
просил ее уехать.
Я беспрестанно спрашивал кучера: «Не видно ли деревни?» И когда он сказал, наконец, наклонясь к переднему окошку: «Вот наше Аксаково, как на ладонке», — я стал так убедительно
просить мою
мать, что она не могла отказать мне и позволила сесть с кучером на козлах.
Для моего отца было все равно, кто бы ни взял меня; он только убедительно
просил обоих молодых людей познакомиться с моей
матерью.
Оказалось, что барышни, хотя до сих пор не говорили со мной ни одного слова, давно полюбили меня за мою скромную наружность и что наказание, которое они и старуха, их
мать, находили незаслуженным и бесчеловечным, возбудило в них также ко мне участие, что они неотступно
просили Ивана Ипатыча меня простить и что сестра Катерина даже плакала и становилась перед ним на колени.
Он сказал о нашем уговоре моей
матери, и она приказала мне, чтобы я
просил Григорья Иваныча занимать меня, каждый день два часа, чем-нибудь по его усмотрению.
Наконец, последовало объяснение; хотя я приготовился встретить его с твердостию и хладнокровием и точно, все жестокие упреки сначала переносил и отражал с наружным спокойствием, но когда Григорий Иваныч сказал: «А что будет с вашей
матерью, когда я опишу ей ваш поступок и откажусь жить вместе с вами?..» — тогда растаяла, как воск, моя твердость, слезы хлынули из глаз, и я признал себя безусловно виноватым и чистосердечно
просил простить мою вину.
Викентьеву это молчание, сдержанность, печальный тон были не по натуре. Он стал подговаривать
мать попросить у Татьяны Марковны позволения увезти невесту и уехать опять в Колчино до свадьбы, до конца октября. К удовольствию его, согласие последовало легко и скоро, и молодая чета, как пара ласточек, с веселым криком улетела от осени к теплу, свету, смеху, в свое будущее гнездо.
Слышал я также, как моя
мать просила и молила со слезами бабушку и тетушку не оставить нас, присмотреть за нами, не кормить постным кушаньем и, в случае нездоровья, не лечить обыкновенными их лекарствами: гарлемскими каплями и эссенцией долгой жизни, которыми они лечили всех, и стариков и младенцев, от всех болезней.
Неточные совпадения
Все съем один, // Управлюсь сам. // Хоть
мать, хоть сын //
Проси — не дам!»
Упоминалось о том, что Бог сотворил жену из ребра Адама, и «сего ради оставит человек отца и
матерь и прилепится к жене, будет два в плоть едину» и что «тайна сия велика есть»;
просили, чтобы Бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны сынов своих.
— Анна, я
прошу тебя не говорить неуважительно о моей
матери.
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы
прося защиты, оглянулся на
мать. С одною
матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
Чтобы выйти из этого затруднения, он не мог
просить денег у
матери.