Неточные совпадения
Все съем один,
Управлюсь сам.
Хоть
мать, хоть сын
Проси — не дам...
Упоминалось о том, что Бог сотворил жену из ребра Адама, и «сего ради оставит человек отца и
матерь и прилепится к жене, будет два в плоть едину» и что «тайна сия велика есть»;
просили, чтобы Бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они видели сыны сынов своих.
— Анна, я
прошу тебя не говорить неуважительно о моей
матери.
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы
прося защиты, оглянулся на
мать. С одною
матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
Чтобы выйти из этого затруднения, он не мог
просить денег у
матери.
На утро однако всё устроилось, и к девяти часам — срок, до которого
просили батюшку подождать с обедней, сияющие радостью, разодетые дети стояли у крыльца пред коляской, дожидаясь
матери.
Алексей Александрович напомнил шурину, что сыну никогда не говорят про
мать и что он
просит его ни слова не упоминать про нее.
Брат же, на другой день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену, и
просит его так передать
матери и своей жене.
Приехав с утренним поездом в Москву, Левин остановился у своего старшего брата по
матери Кознышева и, переодевшись, вошел к нему в кабинет, намереваясь тотчас же рассказать ему, для чего он приехал, и
просить его совета; но брат был не один.
А счастье было так возможно,
Так близко!.. Но судьба моя
Уж решена. Неосторожно,
Быть может, поступила я:
Меня с слезами заклинаний
Молила
мать; для бедной Тани
Все были жребии равны…
Я вышла замуж. Вы должны,
Я вас
прошу, меня оставить;
Я знаю: в вашем сердце есть
И гордость, и прямая честь.
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна».
— Панночка видала тебя с городского валу вместе с запорожцами. Она сказала мне: «Ступай скажи рыцарю: если он помнит меня, чтобы пришел ко мне; а не помнит — чтобы дал тебе кусок хлеба для старухи, моей
матери, потому что я не хочу видеть, как при мне умрет
мать. Пусть лучше я прежде, а она после меня.
Проси и хватай его за колени и ноги. У него также есть старая
мать, — чтоб ради ее дал хлеба!»
Месяца три назад хозяйственные дела молодой
матери были совсем плохи. Из денег, оставленных Лонгреном, добрая половина ушла на лечение после трудных родов, на заботы о здоровье новорожденной; наконец потеря небольшой, но необходимой для жизни суммы заставила Мери
попросить в долг денег у Меннерса. Меннерс держал трактир, лавку и считался состоятельным человеком.
Неужели не видала ты здесь детей, по углам, которых
матери милостыню высылают
просить?
— Я не веровал, а сейчас вместе с
матерью, обнявшись, плакали; я не верую, а ее
просил за себя молиться. Это бог знает, как делается, Дунечка, и я ничего в этом не понимаю.
Теперь
прошу особенного внимания: представьте себе, что если б ему удалось теперь доказать, что Софья Семеновна — воровка, то, во-первых, он доказал бы моей сестре и
матери, что был почти прав в своих подозрениях; что он справедливо рассердился за то, что я поставил на одну доску мою сестру и Софью Семеновну, что, нападая на меня, он защищал, стало быть, и предохранял честь моей сестры, а своей невесты.
— Это я по подлости моей говорил…
Мать у меня сама чуть милостыни не
просит… а я лгал, чтоб меня на квартире держали и… кормили, — проговорил громко и отчетливо Раскольников.
Впрочем, Базарову было не до того, чтобы разбирать, что именно выражали глаза его
матери; он редко обращался к ней, и то с коротеньким вопросом. Раз он
попросил у ней руку «на счастье»; она тихонько положила свою мягкую ручку на его жесткую и широкую ладонь.
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с
матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему все философствуют? Ему казалось, что за последнее время философствовать стали больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина
попросили освободить квартиру. Теперь, проходя по двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями окна флигеля.
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень
прошу прощения: жена поехала к родителям, как раз в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у меня — вторая, только весной женился. С
матерью поехала с моей, со свекровью, значит. Один сын — на войну взят писарем, другой — тут помогает мне. Зять, учитель бывший, сидел в винопольке — его тоже на войну, ну и дочь с ним, сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
Он тотчас понял всю тяжесть, весь цинизм такого сопоставления, почувствовал себя виновным пред
матерью, поцеловал ее руку и, не глядя в глаза,
попросил ее...
— Ты
матери не говорил об этом? Нет? И не говори,
прошу. Они и без этого не очень любят друг друга. Я — пошел.
«
Проси у бога прощения за то, что поднял руку на меня, богоданную тебе
мать!» Молиться я должен был вслух, но я начал читать непотребные стихи.
Но раньше чем они успели кончить завтрак, явился Игорь Туробоев, бледный, с синевой под глазами, корректно расшаркался пред
матерью Клима, поцеловал ей руку и, остановясь пред Варавкой, очень звонко объявил, что он любит Лиду, не может ехать в Петербург и
просит Варавку…
— Милости
просим, Николай Андреич! — ядовито поздоровалась с ним Татьяна Марковна, а
мать смотрела на него иронически.
Но вот два дня прошли тихо; до конца назначенного срока, до недели, было еще пять дней. Райский рассчитывал, что в день рождения Марфеньки, послезавтра, Вере неловко будет оставить семейный круг, а потом, когда Марфенька на другой день уедет с женихом и с его
матерью за Волгу, в Колчино, ей опять неловко будет оставлять бабушку одну, — и таким образом неделя пройдет, а с ней минует и туча. Вера за обедом
просила его зайти к ней вечером, сказавши, что даст ему поручение.
Я был у ней доселе всего лишь один раз, в начале моего приезда из Москвы, по какому-то поручению от
матери, и помню: зайдя и передав порученное, ушел через минуту, даже и не присев, а она и не
попросила.
— Я не знаю, что выражает мое лицо, но я никак не ожидал от мамы, что она расскажет вам про эти деньги, тогда как я так
просил ее, — поглядел я на
мать, засверкав глазами. Не могу выразить, как я был обижен.
Никогда ни о чем не
просил; зато раз года в три непременно являлся домой на побывку и останавливался прямо у
матери, которая, всегда так приходилось, имела свою квартиру, особую от квартиры Версилова.
В гостиницу пришли обедать Кармена, Абелло, адъютант губернатора и много других. Абелло, от имени своей
матери, изъявил сожаление, что она, по незнанию никакого другого языка, кроме испанского, не могла принять нас как следует. Он сказал, что она ожидает нас опять,
просит считать ее дом своим и т. д.
— Надо
просить о том, чтобы разрешили свиданье
матери с сыном, который там сидит. Но мне говорили, что это не от Кригсмута зависит, а от Червянского.
Вместе с годами из детских шалостей выросли крупные недостатки, и Виктор Васильич больше не
просил у
матери прощения, полагаясь на время и на ее родительскую любовь.
Я вас просто
прошу пойти к Lise, разузнать у ней все, как вы только один умеете это сделать, и прийти рассказать мне, — мне,
матери, потому что, вы понимаете, я умру, я просто умру, если все это будет продолжаться, или убегу из дома.
Стала
мать плакать, стала
просить брата с осторожностию (более для того, чтобы не испугать его), чтобы поговел и причастился святых Божиих таин, ибо был он тогда еще на ногах.
Одно только сначала казалось мастерской неделикатно со стороны Веры Павловны: первая невеста
просила ее быть посаженною
матерью и не упросила; вторая тоже
просила и не упросила.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая
мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая
мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не
просит Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть, тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни, сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка не выходила из своей комнаты, он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно, сказала, что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая
мать, должна узнать мнение дочери и
просит пожаловать за ответом завтра поутру.
— Милое дитя мое, — сказала Жюли, вошедши в комнату Верочки: — ваша
мать очень дурная женщина. Но чтобы мне знать, как говорить с вами,
прошу вас, расскажите, как и зачем вы были вчера в театре? Я уже знаю все это от мужа, но из вашего рассказа я узнаю ваш характер. Не опасайтесь меня. — Выслушавши Верочку, она сказала: — Да, с вами можно говорить, вы имеете характер, — и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о вчерашнем пари; на это Верочка отвечала рассказом о предложении кататься.
Обманута, обижена, убита
Снегурочка. О
мать, Весна-Красна!
Бегу к тебе, и с жалобой и с просьбой:
Любви
прошу, хочу любить. Отдай
Снегурочке девичье сердце, мама!
Отдай любовь иль жизнь мою возьми!
Поплелись наши страдальцы кой-как; кормилица-крестьянка, кормившая кого-то из детей во время болезни
матери, принесла свои деньги, кой-как сколоченные ею, им на дорогу,
прося только, чтобы и ее взяли; ямщики провезли их до русской границы за бесценок или даром; часть семьи шла, другая ехала, молодежь сменялась, так они перешли дальний зимний путь от Уральского хребта до Москвы.
Тогда больная, припав к
матери, с горькими слезами
просила сходить за барышней, чтоб она пришла сама благословить ее образом на тот свет.
Около того времени, как тверская кузина уехала в Корчеву, умерла бабушка Ника,
матери он лишился в первом детстве. В их доме была суета, и Зонненберг, которому нечего было делать, тоже хлопотал и представлял, что сбит с ног; он привел Ника с утра к нам и
просил его на весь день оставить у нас. Ник был грустен, испуган; вероятно, он любил бабушку. Он так поэтически вспомнил ее потом...
Это «житие» не оканчивается с их смертию. Отец Ивашева, после ссылки сына, передал свое именье незаконному сыну,
прося его не забывать бедного брата и помогать ему. У Ивашевых осталось двое детей, двое малюток без имени, двое будущих кантонистов, посельщиков в Сибири — без помощи, без прав, без отца и
матери. Брат Ивашева испросил у Николая позволения взять детей к себе; Николай разрешил. Через несколько лет он рискнул другую просьбу, он ходатайствовал о возвращении им имени отца; удалось и это.
Мать, не понимая глупого закона, продолжала
просить, ему было скучно, женщина, рыдая, цеплялась за его ноги, и он сказал, грубо отталкивая ее от себя: «Да что ты за дура такая, ведь по-русски тебе говорю, что я ничего не могу сделать, что же ты пристаешь».
— Что мне до
матери? ты у меня
мать, и отец, и все, что ни есть дорогого на свете. Если б меня призвал царь и сказал: «Кузнец Вакула,
проси у меня всего, что ни есть лучшего в моем царстве, все отдам тебе. Прикажу тебе сделать золотую кузницу, и станешь ты ковать серебряными молотами». — «Не хочу, — сказал бы я царю, — ни каменьев дорогих, ни золотой кузницы, ни всего твоего царства: дай мне лучше мою Оксану!»
Вася Васильев принес как-то только что полученный № 6 «Народной воли», и поздно ночью его читали вслух, не стесняясь Василия Яковлевича. Когда Мишла прочел напечатанное в этом номере стихотворение П. Я. (Якубовича) «
Матери», Василий Яковлевич со слезами на глазах
просил его списать, но Вася Васильев отдал ему весь номер.
Под конец вечера послышалось на дворе побрякивание бубенцов. Это за Линдгорстами приехали лошади. Младшая стала
просить у
матери, чтобы еще остаться. Та не соглашалась, но когда подошла Лена и, протянув руки на плечо
матери, сказала, ласкаясь: «Мамочка… Так хорошо!» — та сразу уступила и уехала с мальчиком, обещая прислать лошадь через полчаса.
Он наскоро собрался и уехал. На каникулы мы ездили к нему, но затем вернулись опять в Житомир, так как в Дубно не было гимназии. Ввиду этого отец через несколько месяцев
попросил перевода и был назначен в уездный город Ровно. Там он заболел, и
мать с сестрой уехали к нему.
Вскоре после нашего приезда, двадцатого числа, Крыжановский
попросил у
матери позволения взять нас с собой, на прогулку.
Это было мгновение, когда заведомо для всех нас не стало человеческой жизни… Рассказывали впоследствии, будто Стройновский
просил не завязывать ему глаз и не связывать рук. И будто ему позволили. И будто он сам скомандовал солдатам стрелять… А на другом конце города у знакомых сидела его
мать. И когда комок докатился до нее, она упала, точно скошенная…
Иохим полюбил эту девушку, и она полюбила его, но когда моя
мать по просьбе Иохима пошла к Коляновской
просить отдать ему Марью, то властная барыня очень рассердилась, чуть ли не заплакала сама, так как и она и ее две дочери «очень любили Марью», взяли ее из деревни, осыпали всякими благодеяниями и теперь считали, что она неблагодарная…