Повесть Января

Ян Платан, 2021

Меня зовут Январь – такое не совсем обычное имя. Коротко – Ян. Эта история случилась со мной на самом деле. В ней правда всё, за исключением того, что приснилось. Но ведь и сны по-своему тоже правдивы… Я начал писать эту книгу в 1999-м году, в прошлом веке еще. Писал, бросал, переписывал. Потом книга долго пылилась в столе. Жанр ее я определил как Самоаналитический роман в исторических декорациях и в мире грез. Раньше я думал, что сочинил новый жанр, но недавно узнал, что книги похожие существуют и относятся к Автофикшн, то есть – выдумка на основе автобиографических событий. Тогда я достал стопку старых тетрадей из чемодана, переписал их, подправил и теперь издаю. Надеюсь, вам будет интересно ее прочитать.

ТЕТРАДЬ №2

Рейс был загружен едва ли на половину, и пассажиры выбирали места на свое усмотрение.

Я сел у окна,"застолбил"ручной кладью соседние кресла, дождался конца посадки, убрал подлокотники и получил целый диван, к своему великому удовольствию.

Выруливаем, гудим, бежим, дрожим, отрываемся…

Командир приветствует пассажиров:

Девять тысяч метров, температура за бортом… безоблачно, полет нормальный!

Твердое стекло иллюминатора холодит лоб.

Наблюдая извивы рек, ломаные зигзаги дорог, лоскутья полей — всю эту мозаику человеческой деятельности, я открыл, что геометрические фигуры — это особая, сугубо человеческая прерогатива, что мы покоряем природу посредством кубов, параллельных линий и многоугольников. Я уже почти вложил свой кирпич в башню человеческого зазнайства, мол, никто кроме нас не строит кубических жилищ, но вспомнились пчелиные соты. Конечно, не куб, всего лишь шестиугольник, но мысль уже утеряла свою безупречность, и я ее бросил.

Земля скоро высохла, побурела, взбугрилась.

— Плато Устюрт! — сказал пассажир сзади.

Знакомое слово — школьный курс Географии.

Оно давно лежало в моей голове. Просто слово, без образа. Такое же бессмысленное, как Ганалулу, Буркина-Фасо, Какманду.

(Текстовый редактор предлагает заменить Какманду на Катманду, но это тоже всего лишь слово — пустой звук).

Плато Устюрт тогда стало именем, у него появилась поверхность, портрет. Казалось я мог ощупать его руками.

Какое же оно громадное!

Вспомнилось, как двоюродный дядя — водитель автобуса Гена (тот самый, что поначалу был милиционером и принес мне альбомы с почтовыми марками), рассказывал об этом плато:

Трасса идет параллельно железной дороге, это не асфальт, не бетон, а песок, укатанный большегрузами. Один водитель решил проехать с другой стороны “железки”, ему показалось, что так будет лучше. Сперва он держался железнодорожной насыпи, но потом потерял ориентир и ушел в сторону. А через месяц нашелся и рассказал такую историю: он ехал неделю, все съел, выпил и молился уже о спасении, когда через тысячу километров выехал к морю, нашел там поселок, и только тогда определился географически, и смог доехать до цели. Проделал огромный крюк.

А казахи рассказывают такую историю про эти места: три узбека пошли в соседний кишлак и пропали на десять дней. Вернулось, в конце концов, только двое. Сказали, что третий потерялся. Искать его никто не пошел. Где там искать? Но все понимали, что не могли люди в пустыне десять дней продержаться без пищи и жидкости, так что съели его двое выживших, бесспорно съели.

Правда, узбеки рассказывают похожую историю про трех казахов…

Как будто это что-то меняет.

Самолет летит уже минут двадцать, а оно не кончается! А пешком или верхом — сколько бы понадобилось времени на такой переход? И сколько раз за одну жизнь можно было сходить через него до Москвы?

Раз пять? Или, может быть, десять?

По прямой здесь — четыре тысячи километров, а дорогами, наверняка, не меньше пяти. Если каждый день проходить по пятьдесят километров, понадобится сто дней. Туда и обратно — около семи месяцев, а еще погулять, товары продать, гостинцев купить женам и детям. А чтобы дома не волновались, надо голубя отпустить с запиской, что доехал, мол, все хорошо. Голубь до тысячи километров за день пролетает и летит по прямой в родной голубятник: значит, дня за четыре доставит весточку. Полезная птица голубь — уже на пенсии — отслужил человеку, спасибо ему! Много кто совсем вот недавно болел голубями: голубятни строили, свистели так лихо, гоняли стаи свои над домами, теперь таких голубиных энтузиастов почти не найдешь. И лошади дюже потрудились на нас многие тысячелетья, тоже давно уж в отставке. Собака пока еще служит, но работы и для нее не много осталось. А она ведь — первый наш друг! Наидревнейший! Первой пришла, последней уйдет. Все течет, все изменяется — бывшие помощники становятся просто питомцами — блажью — или бродячим недоразумением — помехой.

Вот лечу я, а мысли одна за другую цепляются — ползут, ползут… и вроде нехитрые такие, ничего в них особого нет, на нобеля не потянут. Но здесь, где можно никуда не спешить и ты просто ждешь, когда твое тело перенесут из точки «А» в точку «Б», где от тебя ничего не зависит, любая мысль ценою чуть выше нуля уже хороша.

Нет, все-таки самолеты — это чудо!

Как они так умудряются летать?

Не понимаю.

Никто не понимает. Даже те, кто их делает…

Один знает про хвост, другой про бензин, третий про алюминий, и вместе у них получается самолет, который никто из них не понимает.

Один мой знакомый поэт, дочитав до этого места, сказал, что в моей писанине много заимствований. На что я ему завернул, мол, в его ДНК-коде заимствований не меньше. Он малость притих но, поразмыслив, добавил, что много банальностей. Тогда я задумался: как мне двигаться дальше, не опасаясь заехать в банальную кашу ногой?

Конец ознакомительного фрагмента.