Повесть Января

Ян Платан, 2021

Меня зовут Январь – такое не совсем обычное имя. Коротко – Ян. Эта история случилась со мной на самом деле. В ней правда всё, за исключением того, что приснилось. Но ведь и сны по-своему тоже правдивы… Я начал писать эту книгу в 1999-м году, в прошлом веке еще. Писал, бросал, переписывал. Потом книга долго пылилась в столе. Жанр ее я определил как Самоаналитический роман в исторических декорациях и в мире грез. Раньше я думал, что сочинил новый жанр, но недавно узнал, что книги похожие существуют и относятся к Автофикшн, то есть – выдумка на основе автобиографических событий. Тогда я достал стопку старых тетрадей из чемодана, переписал их, подправил и теперь издаю. Надеюсь, вам будет интересно ее прочитать.

Еще немного о снах…

В составе небольшой компании брожу по старому замку. Захожу в комнату с великолепными средневековыми вещами. Один из наших (я назвал его «Пушкин» из-за кучерявых волос), проходя мимо резной деревянной подставки, задевает ее, и красивая ваза (синяя керамика с золотом) начинает ходить по подставке кругами. Пушкин пытается ее поймать, но только еще сильнее раскачивает подставку. Ваза падает Пушкину в руки. Кроме меня этого никто не видит. Еще мгновение, и Пушкин выпускает вазу из рук. Ваза раскалывается надвое. Я не сомневаюсь — он сделал это нарочно. У меня перехватывает дыхание, слова встают в горле. Пушкин берет осколок и бросает его в прорубь окна, скрывая следы преступления. Возможность склеить ценную вазу разбивается о камни внизу. Я кидаюсь на Пушкина, отнимаю у него последний осколок и, повалив его на пол, начинаю месить кулаками лицо. Подбегают ребята из нашей группы. Я кричу: «Он уничтожил ее!»

Мы рассматриваем сохранившуюся половину. Внутри ваза тоже расписана, видны буквы и цифры. Я пытаюсь найти год создания. Но всякий раз, когда прочитываю число, оно растворяется, и в другом месте появляется новая дата, гораздо более древняя.

Затем — похороны. Этот осколок и еще несколько маленьких мы укладываем в футляры, внутренняя полость которых, выстланная красным бархатом, удивительным образом совпадает с формой осколков. Произносим речи, проклиная вандалов и всяких мерзавцев, а также родителей, которые плохо воспитывают детей. Сцена пронизана болью и негодованием.

Далее — суд над Пушкиным.

В пустом помещении с грубо отесанными земляными стенами с ним беседует Бог. Бог одет в хламиду. Он с большой головой и непомерно широким лицом, окаймленным бородой, на манер ассирийской. Борода оканчивается десятком сплетенных прядей, на каждой из которых подвешена железная литера незнакомого алфавита. На голове убор. Если смотреть на Бога прямо в лицо, убор похож на вопросительный знак. Бог спрашивает Пушкина: «Зачем ты убил моего отца?» Тот говорит, что ваза была слишком гордой, а виноват во всем Он — Пушкин указывает на меня. Тогда Бог принимает решение, и Пушкин перестает существовать, словно его и не было.

Что случилось потом, я позабыл. В памяти сохранился только один эпизод:

Средневековый город. Торжественное шествие народа. Я в центре процессии, вскидываю руки вверх, раскрываю ладони, и в них возникают золотые монеты. Я бросаю их ближайшей женщине и снова взмахиваю руками — я раздаю людям золото. Девушка в мокрой белой футболке, совсем не средневеково одетая, возникает передо мной. Я протягиваю руки, чтобы одарить ее, но упираюсь ладонями в груди. Монеты из моих рук, струясь по изгибам ее фигуры, сыплются вниз. Впереди меня ждет еще много народа, несметные толпы, но я, не в силах отойти от нее, сыплю золото наземь.

Мне было лет двенадцать или тринадцать, когда я научился понимать, что нахожусь в сновидении. Во снах ко мне приходили прекрасные девушки. Но я, как и в реальности, не позволял себя делать того, что хотел. Просыпаясь, я говорил себе — это же сон, во сне можно все, в следующий раз вспомни об этом! По отсутствию подробных деталей, по нереальности поведения персонажей я научился опознавать сновидения.

С того момента сны стали моим убежищем. Спать я ложился с удовольствием. Дневное существование, отравленное упреками, угрозами, принуждением, страхом и вынужденным враньем, прекращалось, как только голова касалась подушки. Тут я был всемогущ. Я творил чудеса. Встречал прекрасных женщин. Мог их раздеть, и им это нравилось. Фантазии почти никогда не шли дальше объятий и поцелуев. Эйфория любви захватывала меня целиком, и потом, проснувшись, я еще долго носил в себе ощущение счастья.

Но иногда бывал просто секс — увидел и тут же схватился за грудь — никто и не возражал.