Зона тени

Юрий Леонтьевич Солоневич

Роман-психодрама. Кому сегодня интересен простой человек: родным, друзьям, милиции, бандитам, Богу? Или никому? Так было в прошлом, так есть в настоящем. А что изменится в будущем?

2.8

Наутро Арсений вскочил ни свет ни заря: часы в зале на стене показывали только половину пятого. Было ещё рано куда-то ехать, но снова лечь в постель он уже не мог: нетерпение овладело им, не давая ни минуты покоя.

Он вскипятил чайник и заварил крепкий чай. Этому его научил Микола, который считал крепкий и сладкий чай универсальным средством: пьяного — протрезвит, больного — вылечит, сонного — взбодрит, а нервного — успокоит. Так оно и случилось: приятная теплота разлилась по телу, и ситуация стала казаться не такой уж и безвыходной.

«Двадцатый век на Земле, — думал Арсений. — Со спутника теннисный шарик фотографируют. Так что просто исчезнуть никто не может. Даже если бы захотел — всё равно не получится».

Он не сомневался, что Аня и Оля найдутся. Это его почти не беспокоило. Его беспокоило другое: почему они ушли из квартиры на такое продолжительное время? И выходило, что где-то в другом месте им было лучше, чем у себя дома. Почему? Их никто не обижал. Арсений, конечно, требовал порядка. Но ни разу не ударил ни жену, ни дочь. У Миколы, вон, через день — «на ремень»: то Вика ходит с «фонарями», то он сам поцарапанный. И — ничего. Микола только отшучивается: «На дерево лазил».

Да, конечно, Арсений не вникал в те проблемы, которые могли быть у его жены. Собственно, никаких проблем быть и не могло: деньгами он обеспечивал, по бабам не таскался. Что ещё надо? Не мог же он сидеть с ней вечерами и мотать клубки с нитками. Каждый должен выполнять свои обязанности. Что тут непонятного? Единственно разумное объяснение, которое нашёл Арсений, так это то, что «с жиру бесятся». На работу ходить не надо, корову доить — тоже. Свободного времени — хоть отбавляй. Вот и «подъел хлеб шкуру». Так оно всегда бывает: взвалишь все проблемы на свои плечи, а вместо благодарности — какие-то капризы, какие-то непонятные фокусы. Арсению стало обидно: получалось, что с ним не считались, его не ставили «ни в грош». Что он есть, что его нету…

До семи часов утра Арсений напился чаю, накурился до одури и пошёл заводить машину. В голове шумело, как после многодневной пьянки, и настроение было соответствующим.

«Подождите, куплю я вам новых шмоток на базаре! Будете вы у меня пахать, как папа Карло!»

К тому молитвенному дому, где вчера не было «собрания», он подъехал как раз с первыми посетителями. Арсений вышел из машины и стал у калитки, как контролёр на стадионе. Люди, проходившие мимо, с удивлением рассматривали его, но Арсению было «фиолетово»: он еле сдерживал злость. Минут через пятнадцать к нему подошёл невысокий, седой старичок, поздоровался и спросил:

— Вы кого-то ждёте?

Арсений вкратце описал ситуацию, с трудом скрывая своё раздражение.

— Знаете что, — сказал старичок, — вам нет необходимости стоять у входа — проходите внутрь. Я дам вам стульчик, и вы спокойно сядете у дверей. Вам будут видны все, кто приходит. А то здесь прохладно, да и неудобно. И ещё: напишите мне на листочке фамилию своих родных и номер вашего телефона. Я попробую вам помочь.

Предложение было разумным, и Арсений согласился со старичком. Он написал на листочке из блокнота всё, что было необходимо, отдал старичку и прошёл вслед за ним внутрь молитвенного дома.

Комната, в которой собирались верующие, была довольно большой, рассчитанной на человек сорок-пятьдесят. Вдоль стен стояли окрашенные в коричневый цвет скамейки, а посредине — ряды складных стульев. У торцевой стены стоял стол, покрытый однотонной, тёмно-вишнёвой скатертью. Вместо икон под потолком висели красиво вышитые на ткани цитаты в золоченых багетовых рамках.

Арсений присел на скамейке у входной двери и стал наблюдать за происходящим. Празднично одетые люди разных возрастов — мужчины и женщины, пожилые и дети — постепенно заполняли комнату, рассаживаясь на стульях. За столом сели уже знакомый Арсению старичок и ещё двое мужчин помоложе. Старичок стал что-то негромко говорить, изредка поглядывая в лежащую перед ним раскрытую книгу. И шум в комнате постепенно затих, так что Арсений смог разбирать слова старичка. Но он не вникал в смысл этих слов, а внимательно рассматривал опоздавших, которые тихонько, стараясь не помешать остальным, пробирались к свободным местам. То ли в комнате, наконец, воцарилась полная тишина, то ли старичок начал говорить громче, но до Арсения стали долетать довольно отчётливые, хотя и не совсем понятные фразы.

— Увидев это, я пал на лице свое, и слышал глас Глаголющего, и Он сказал мне: сын человеческий! стань на ноги твои, и Я буду говорить с тобою, — монотонно произнёс старичок.

Арсений последовательно, стараясь никого не пропустить, рассматривал присутствующих.

— И эти сыны с огрубелым лицом и с жестоким сердцем; к ним Я посылаю тебя, и ты скажешь им: «так говорит Господь Бог!» Будут ли они слушать, или не будут, ибо они мятежный дом; но пусть знают, что был пророк среди них. А ты, сын человеческий, не бойся их и не бойся речей их, если они волчцами и тернами будут для тебя, и ты будешь жить у скорпионов; не бойся речей их и не страшись лица их, ибо они мятежный дом; и говори им слова Мои, будут ли они слушать, или не будут, ибо они упрямы, — продолжал старичок. — Ты же, сын человеческий, слушай, что Я буду говорить тебе; не будь упрям, как этот мятежный дом; открой уста твои и съешь, что Я дам тебе. И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: «плач, и стон, и горе».

Ряд за рядом, кресло за креслом, человек за человеком — Арсений не пропускал ни одного лица.

А пресвитер продолжал свою проповедь, и голос его крепчал, набирал силу:

–… И совершу над ними великое мщение наказаниями яростными; и узнают, что Я Господь, когда совершу над ними Мое мщение.

Ни Ани, ни Оли, ни Марии среди пришедших не было. Дверь в доме оставалась приоткрытой, и Арсений, стараясь не привлекать к себе внимания, направился к выходу. Напоследок он услышал:

–…Путь праведника усеян деяниями злодеев и тиранов. Блажен тот, кто указывает несчастным и слабым путь к счастью, ибо он и есть истинный пастырь…

Арсений вернулся к своей машине: надо было ехать ко второму дому, пока оттуда не разошлись верующие.

Второй дом находился недалеко от рынка, и проехать к нему на машине не удалось: узенькая улочка была загромождена ящиками с товаром, прицепами, разнообразными тележками и прочим принадлежностями для торговли. Поэтому Арсений припарковался на соседней улице и пошёл к входным воротам пешком. Он не стал заходить внутрь дома: остался у калитки, греясь на солнышке. Оно взошло довольно высоко и немного согрело остывшую за ночь землю. Но приближение холодов уже угадывалось по некоторым почти незаметным приметам. И хотелось ещё хоть немного, ещё хоть чуть-чуть почувствовать прикосновение уходящего лета.

Арсений простоял около двух часов, пока последний посетитель не вышел из молитвенного дома. От непривычки — за рулём-то всё время сидишь — болела спина, и настроение совсем упало. Да ещё вдобавок ко всему налетели тёмные тучки и начал моросить дождик. День стал хмурым, и на душе опять заскреблись кошки.

«Хмарь такая на душе — хоть петлю на шею…»

Оставалась ещё небольшая надежда на звонок старика-пресвитера, который утром взял листок с телефоном и другими данными. Эх, надежда, надежда! Кто хозяин над тобою?

«Господи, помоги, Иисус Христос впереди!» — вот и всё, что приходило Арсению на ум.

Он незаметно от прохожих, тайком, как тать в ночи, перекрестился.

«Пресвятая Богородица… помоги».

И к ужасу своему понял, что за всю жизнь так ни разу по-настоящему и не молился: не умел. Даже «Отче наш» не знал: не было необходимости.

Что же делать?

Делать нечего: Арсений поехал домой. Он купил по дороге продуктов и бутылку водки — вместо «Отче наш», — оставил машину у подъезда и поднялся в свою квартиру. Где-то в глубине подсознания снова вспыхнула на какой-то миг надежда и тут же угасла: дома никого не было.

Положив продукты в холодильник, Арсений позвонил Миколе. Тот поднял трубку и пьяным голосом спросил:

— Кто это?

— Я это, — не скрывая зла, ответил Арсений.

Ему было слышно, что у Миколы шумят и хохочут гости. Как можно было веселиться в такой день?

— Слушай, Арсен, я сегодня гуляю, — сказал Микола. — Давай созвонимся завтра с утра.

— Давай, — согласился Арсений и положил трубку.

Потом он отогнал машину в гараж, вернулся домой и напился в одиночку. Напился так, что не помнил, как добрался до постели. Напился потому, что для него уже было очевидно: добром не кончится.

Я кричу — не слышу крика,

Не вяжу от страха лыка,

Вижу плохо я,

На ветру меня качает…

«Кто здесь?» Слышу — отвечает:

«Я, Нелёгкая!»

Как ни странно, но водка помогла. Помогла вопреки всем разумным рассуждениям всяких дипломированных врачей и психологов: утром он проснулся абсолютно спокойным, с вполне чётким планом действий.

В первую очередь Арсений ещё раз осмотрел все вещи: не хватало нескольких костюмов Ани, многих вещей Оли. И — самое главное — не было на месте двух чемоданов: большого и маленького. В ванной, в висевшем на стене зеркальном шкафчике, не было их зубных щёток. Значит, они собирались не спеша, и собирались надолго. Документов и шести тысяч долларов — всех семейных сбережений — тоже нигде не было.

Арсений порылся в коробке со старыми бумагами, которая лежала в антресолях шифоньера, и нашёл квитанции и бланки оплаты паспортов: Аня и Оля собирались ехать следующим летом на оздоровление в Италию. Он переписал номера и серии документов в свой блокнот и поставил коробку на место. Потом выбрал из альбомов подходящие фотографии жены и дочери и положил их в свой паспорт.

За завтраком допил стопку водки, оставшуюся с вечера: просто так, для «поддержки тонуса». Побрился, почистил зубы мятной пастой, надел костюм и пешком пошёл в милицию.

Это было, по мнению Арсения, единственно правильное решение.