Нигде

Юрий Вячеславович Ситников, 2023

В старинной усадьбе, ставшей с недавних пор респектабельным пансионатом, появляется известный писатель. Его цель – закончить роман.С головой погрузившись в работу, он не сразу обращает внимания на странное, порой необъяснимое поведение постояльцев усадьбы. Кажется, им известна некая тайна, которую они упорно скрывают от гостя. В какой-то момент возникает ощущение, что собственная жизнь ему больше не принадлежит. Поступки, желания, чувства выходят из-под контроля, словно невидимый кукловод дёргает за ниточки свою марионетку.Любовь, страсть, ложь, смерть – события сменяют друг друга с пугающей перспективой.А впереди притаился ужас, от которого нельзя убежать. Потому как бежать попросту некуда, незачем и… некому.

Глава вторая

Непогода

Он приехал в усадьбу во время грозы: по небу петляли молнии, клубились тучи, отовсюду шел густой дым, не прекращался грохот.

Гроза упорно возвращала Германа в ненавистное прошлое, от которого он пытался убежать на протяжении трех долгих десятилетий. Герман ненавидел грозу!

Он не раз пытался представить человека находящегося в состоянии аффекта. Два раза ему приходилось описывать в книге поведение людей пребывающих в состоянии аффекта, но то было описание вслепую. Он проштудировал специальную литературу, узнал, чем может быть вызвано это состояние, узнал о причинах, последствиях, но остались тайной те чувства, ощущения, те внутренние переживания и треволнения человека, в мозгу которого взорвалась эмоциональная бомба.

Чтобы понять, надо испытать самому.

Во время гроз, Герман ловил себя на мысли, что его состояние вполне может оказаться тем самым состоянием аффекта. Во всяком случае, было много общих черт, симптомов: эмоциональные вспышки происходили внезапно, длились недолго, сопровождались изменением сознания и частичным нарушением контроля за собственными действиями.

А кто-то утверждал, что гроза приносит духовное очищение.

Абсурд! Нет, он не верит.

***

…В приготовленном для него номере Герман осмотрелся. Уютная гостиная пришлась ему по душе: выдержана в стиле модерн с преобладанием кремовых оттенков, со вкусом меблирована, с двумя высокими окнами и ворсистым ковром.

В спальне главенствовала широкая кровать с большими декоративными подушками, закрывающими вогнутую кроватную спинку, две прикроватные тумбочки, туалетный столик с зеркалом, кресло и угловой шкаф для одежды.

К обеду дождь прекратился. Герман распахнул окно, пахло мокрой землёй, травой и гарью. Так пахнет, когда горят провода и бензин. Едкий запах начал заполнять гостиную, в горле запершило, Герман отстранился от окна, и сев на край дивана, попытался сосредоточиться. Правая ладонь машинально потянулась к шее. Запах гари настойчиво проникал в комнату, надо бы закрыть окно, думал он, но продолжал безвольно сидеть и отрешенно смотреть на свои взмокшие ладони.

Герман поспешил выйти из номера. На первом этаже, в холле, сидела девочка лет десяти. Она была похожа на большую ожившую куклу; Герман машинально потянулся в карман за блокнотом и ручкой. Достал блокнот, снял с ручки колпачок, собрался сделать запись, но передумал. Возможно, с толку сбила поза девочки. Или её взгляд: взрослый, осознанный, устремленный куда-то вдаль. Она смотрела в противоположную стену, а создавалось впечатление, смотрит сквозь неё.

Девочка сидела неестественно, сложив руки на груди, крест-накрест, ладонями обхватив тоненькие плечики. Обычно так сидят, когда в помещении слишком холодно.

Она его заметила, посмотрела прямо в глаза и улыбнулась; улыбка ей шла, взгляд сделался наивным, непосредственным, таким, каким и должен быть у детей.

Кроме девочки в холле не было ни души. Очередная загадка, успел подумать Герман, прежде чем приблизился к креслу.

— Привет, — весело сказал он, опустившись в свободнее кресло.

— Привет, — бойко отозвалась девочка. — А я вас знаю.

— Правда? И кто я?

Вместо ответа она слегка подняла ноги, внимательно посмотрела на свои красные лакированные туфельки и представилась:

— Меня зовут Ляля, я здесь с мамой.

— А я Герман.

— Да, — Ляля начала болтать ногами. — Герман, точно. А моего дядю зовут Глеб. Имя Глеб немножко похоже на имя Герман, да?

— Возможно, — уклончиво ответил Герман. — А ты случайно не знаешь, где все?

Ляля посмотрела на Германа глазами полными удивления. Взгляд был по-взрослому сосредоточен, глубок и пристален. Она смотрела на него секунд двадцать, будто ожидая, что он ударит себя ладонью по лбу и скажет, что сморозил глупость. Но он этого не сделал, поэтому ей пришлось ответить:

— Все сидят в номерах, — произнесла она шепотом.

— Почему в номерах? — не понял Герман.

— А вы не чувствуете, что пахнет гарью? Была гроза, вы же слышали, да?

— Слышал.

— Все разошлись по номерам… Гроза была очень сильной… Вы не боитесь грозы?

Её вопрос заставил Германа напрячься. Не боится ли он грозы? Что ей ответить? Правду, конечно же, говорить нельзя.

— Я её недолюбливаю, — отшутился он.

— А я боюсь. Гроза может убить! Вы знаете, как тяжело умирают люди, которых убивает молния?

Герман сглотнул. Ляля опять подняла ноги, и он обратил внимание на пряжку её лакированных туфель. У самой застежки пряжка обгорела, кожа почернела, сморщилась и выглядела грубой.

— Ляля! — раздался над самым ухом внезапный голос.

Мать девочки — низкорослая шатенка лет сорока — выскочила из-за колонны с видом воительницы.

— Сколько можно тебя ждать, что ты здесь делаешь?

— Я хотела подняться в номер, но устала.

— Мне это не нравится, — женщина взяла дочь за руку и, не глядя на Германа, потянула Лялю к лестнице.

— Пока, — крикнула Ляля.

— Пока, — ответил он чуть слышно, неотрывно глядя на красные лакированные туфли. Мать и дочь носили одинаковую обувь: красную, лакированную, на низком каблучке. Отличались туфли, пожалуй, размером.

Почему он об этом подумал? Наверное, потому, что туфли, хоть и были новыми, выглядели старомодно.

— Силы небесные! Вы всё-таки приехали. Поздравляю! — В холл прошла Анна Марковна.

На левой руке у нее висел оранжевый дождевик, в правой она держала зонт-трость. Было забавно видеть и зонт и дождевик одновременно.

— Герман! — повторила Анна Марковна. — Я вас поздравляю. Сегодня вторник и вы здесь, помните, что я вам говорила?

— Пророчили приезд именно во вторник, и оказались правы. В связи с этим вопрос, Анна Марковна, вы не ясновидящая?

— А что, похожа? — она хохотнула, кокетливо поправив упавшую на лоб завитушку. Зонт Анна Марковна прислонила к креслу, дождевик положила на спинку, сама села вполоборота, и при разговоре с Германом старалась — во всяком случае, ему так показалось — скрыть левую часть лица. Она избегала полностью поворачиваться к Славскому, предпочитая смотреть прямо перед собой. Но изредка, всё же бросала взгляды на Германа, и он замечал в них иронию, или даже надменность, будто она смеялась над ним одними глазами.

Запах гари практически исчез, и что характерно, холл сразу наводнился людьми. Кто-то спускался с лестницы, кто-то прохаживался по коридору, две женщины вышли из-за колонны, Виталий Борисович в компании молодой девушки направлялся к выходу.

Анна Марковна заметила управляющего, подалась вперёд, махнула ему рукой и, обращаясь к Герману, пояснила:

— Это его племянница. Молодая, но недалекая. Вы никогда не задумывались, почему людей умных намного меньше, чем ограниченных?

Герман не успел рассмотреть Веру, заметил лишь тёмные, собранные в хвост волосы, осиную талию, ярко-красную кофту и длинную чёрную юбку. Лица не разглядел, но был уверен, что Вера очень красива.

— Она совсем не красавица, — огорошила признанием Анна Марковна, надменно покосившись на Германа. — Вы ведь сейчас подумали о её внешности, не так ли?

— Пытался разглядеть лицо, — не стал отрицать Герман.

— Лицо заурядное, ничем не примечательное. Таких лиц — тысячи. Но вам, мужчинам, девушки подобные этой нравятся. Она пустышка, а всё равно притягивает мужские взгляды. Парадокс, правда?

— На вкус и цвет, Анна Марковна…

— Ой, бросьте, при чем здесь вкус и цвет. Вы отлично меня поняли.

— Вы к ней предвзято относитесь.

— Ничуть! Предвзято я отношусь только к жизни, Герман. Она столько раз меня била, в порошок размалывала — врагу не пожелаешь.

— Но сейчас вы наплаву, верно? — по-мальчишески наивно спросил он, намериваясь закончить разговор и выйти на улицу..

— Вы хотите прогуляться? — вкрадчиво спросила Анна Марковна.

— Вы точно ясновидящая! — он с любопытством уставившись на её профиль.

— Пусть так, пусть мои многочисленные достоинства пополнятся даром ясновидения. А если серьёзно, знаете, почему мне не нравится эта девушка?

— Даже представить боюсь.

— Она эгоистка, самодурка, нахалка и… — Анна Марковна выдержала паузу. — Помните, как у Пушкина: «Родила царица в ночь, не то сына, не то дочь…».

— Мне она не показалась похожей на неведому зверушку, — заметил Герман. — А вы любите Пушкина?

— Силы небесные! Герман, Пушкина нельзя не любить, им можно жить и восхищаться. Мне было девять лет, отец подарил томик стихов Пушкина, я читала их запоем, ночью мать отбирала книгу, чтобы я ложилась спать. Пушкин не дал мне умереть, — Анна Марковна осеклась. — Это другая история, и она уже в прошлом. Скажите, Герман…

— Анна Марковна, — перебил он, внезапно севшим голосом. — Зачем вы прислали мне отрывок из поэмы Пушкина?

— Я? Вам?! Силы небесные! Когда?

— В ночь с субботы на воскресение вы заходили на мой официальный сайт, написали сообщение и поместили отрывок.

Анна Марковна сделала лицо! Роль свою она, конечно же, отыграла с блеском. Можно было смело вызывать на бис, но Герман ей не поверил, успел раскусить, чувствовал — перед ним сидит актриса. А она продолжала картинно закатывать глаза, утверждая, что понятия не имеет о чём речь. Да, призналась после минутного невнятного бормотания, она действительно заходила на сайт, но не ночью, а днём. И сообщений не оставляла.

— Зачем мне это надо? — недоумевала она. — На сайт зашла целенаправленно, не отрицаю. Мне было неловко перед Виталием Борисовичем, а в особенности перед вами, когда он представил нас друг другу. Тогда я соврала, я вас не узнала.

Герман ждал её дальнейших откровений, но Анна Марковна умолкла.

— Значит, не вы? — переспросил он с долей сарказма.

— Нет, Герман, не я. — Анна Марковна напряглась, схватила дождевик, нервно скомкала его в руках и резко встала. — Мне пора идти, увидимся. — Она быстро пошла к лестнице, продолжая на ходу комкать ни в чём не повинный плащ.

— Анна Марковна, вы оставили зонт, — крикнул Герман, нагнав её на площадке второго этажа.

Она поблагодарила и, подобно гончей взявшей след дичи, повела носом. Делала это настолько комично, что пробегавшая мимо Ляля прыснула от смеха.

— Герман, гарью уже не пахнет? — в вопросе Анны Марковны сквозило сомнение.

Он принюхался, мотнул головой.

— Тогда, я меняю курс. — Анна Марковна сбежала вниз по ступенькам, оставив Германа один на один с чувством неудовлетворенного любопытства.