Нигде

Юрий Вячеславович Ситников, 2023

В старинной усадьбе, ставшей с недавних пор респектабельным пансионатом, появляется известный писатель. Его цель – закончить роман.С головой погрузившись в работу, он не сразу обращает внимания на странное, порой необъяснимое поведение постояльцев усадьбы. Кажется, им известна некая тайна, которую они упорно скрывают от гостя. В какой-то момент возникает ощущение, что собственная жизнь ему больше не принадлежит. Поступки, желания, чувства выходят из-под контроля, словно невидимый кукловод дёргает за ниточки свою марионетку.Любовь, страсть, ложь, смерть – события сменяют друг друга с пугающей перспективой.А впереди притаился ужас, от которого нельзя убежать. Потому как бежать попросту некуда, незачем и… некому.

Глава четвертая

Молодожены

Он работал. Громкая музыка оборвала поток мыслей.

Если шум отвлекал от работы, появлялась злость. Работа — святое. Когда пишешь, и тебе пишется, никто не имеет права отвлекать от творчества.

На часах начало второго. Музыка продолжала грохотать, а чуть погодя она внезапно стихла. В соседнем номере что-то упало. Женский крик, мужской бас, снова грохот и снова тишина. Далее с пятиминутными интервалами соседи включали музыку. Ненадолго — минуты на две-три.

Рывком вскочив со стула, Герман подбежал к двери.

Соседями оказались молодожены. Обоим по двадцать три года: он, Антон — невысокий круглолицый парень с прической «ёжик» и неправильной речью, она, Майя, — из семьи обрусевших немцев: кареглазая брюнетка с тонкой талией и чересчур широкими для девушки плечами.

Антон по-приятельски похлопал Германа по плечу, заявив, что у них с женой медовый месяц.

— Музыку уже вырубили, — бойко пробасил он, глядя на Германа. — Нормально всё.

— Простите нас за неудобства, — хорошо поставленным голосом произнесла Майя. — Нам следовало быть благоразумнее. Подобного больше не повторится.

— Ну да, — Антон перекатывал во рту жвачку.

Герман пытался сообразить, как он и она умудрились встретиться, полюбить друг друга и создать семью. Он видит их всего пару минут, но этого достаточно, чтобы понять — Антон и Майя два разных полюса. Или любовь действительно творит чудеса? Может быть… А ещё она зла, любовь.

Известие о свадьбе и медовом месяце окончательно обезоружили, Герман пожалел, что отправился призывать соседей к порядку. Глупо получилось. Медовый месяц всё-таки. Двадцать три года… Начало жизненного пути… Зря он пришел.

Майя сидела в кресле вполоборота, Герман видел только левую часть её лица, а когда девушка повернулась, на правом виске и щеке была кровь. Она пояснила, что поскользнулась в ванной, упала, пошла кровь, но сейчас ей уже лучше.

— У меня всё под контролем, — усмехнулся Антон.

— Ребят, может, нужна помощь? — Герману совсем не понравился вариант со случайным падением в ванной комнате. Он не отрицал, что подобный инцидент мог иметь место, сотни людей падают на мокром скользком кафеле, но спокойные, пожалуй, даже излишне спокойные слова Майи, и слегка нервозная развязная речь Антона, не вызывали доверия.

— Да не-е, — Антон подошёл к жене, сел на подлокотник кресла и его рука легла на плечо Майи. — Если чё, мы с Майкой сами справимся. — Он засмеялся, Майя оставалась серьёзной.

— Спасибо, но помощь нам не требуется, — тоном строгой учительницы отозвалась молодая жена.

Герман собирался спросить, почему Майя, если та действительно упала в ванной, до сих пор не вытерла с лица кровь, но не стал. Решил, что так будет лучше. Во всяком случае, сейчас. Зря он к ним пришел.

На прощание Герман сказал, что ребята могут на него рассчитывать, если вдруг помощь всё-таки понадобится.

— Благодарю! Мы учтем, — сказала Майя.

— Заметано, — чавкал жвачкой Антон.

В номере Герман задумался. Взгляд Майи был не такой уверенный, как голос; говорила она жестковато, в глазах читался испуг. Герман не приглядывался, но в то мгновение, когда девушка посмотрела прямо на него, успел заметить расширенные зрачки и… Мольбу? Страх? Почему она отвела взгляд в сторону? К креслу подошёл Антон, он её обнял, и она вздрогнула. Это не ускользнуло от Германа. И в их номере было прохладно, намного прохладней, чем в его номере и коридоре.

Стук и громкий голос Майи, — вроде она просила Антона крепче сжать ей руку — Герман услышал, устроившись перед ноутбуком.

— Антон! — кричала она.

— Майка! — орал он.

Грохот музыки. Стук. На улице послышался слабый раскат грома. Герман интуитивно прижал ладонь к шее.

***

Вскоре в коридоре послышались торопливые шаги, хлопнула дверь, раздались голоса. Герману показалось, кто-то пришёл к его соседям, и мозг пронзила острая догадка — врачи! К Майе пришли врачи. Он практически не сомневался в правдивости своих предположений, но в этот момент услышал голос Веры. Она что-то крикнула, умолкла и снова открылась дверь.

Герман вышел в коридор, уверенно сделал пару шагов по направлению к номеру молодожёнов и замер. Дверь Майи и Антона была закрыта, Вера находилась в номере напротив.

В конце коридора появился Виталий Борисович, он спешил туда же. В руках управляющий держал полотенце и яркую красно-жёлтую упаковку с ампулами. При виде Германа коротышка зацокал языком:

— Прямо беда с погодой, Герман Валентинович, на улице опять дождь.

— Что случилось, кому-то плохо?

— Не кому-то, а Тамаре, — понизив голос, сообщил управляющий, кивая в сторону приоткрытой двери. — Целыми днями дожди, целыми днями, — продолжая сокрушаться, Виталий Борисович поспешил в номер.

Герман проследовал за ним.

Вера и Анна Марковна суетились возле полулежавшей на диване полной женщины. Ей было лет сорок-сорок пять, излишняя полнота ей шла, и наверняка Тамара не считала избыточный вес своим недостатком. На бледном лице Тамары блуждала лёгкая улыбка, смиренная и печальная, обычно подобная улыбка украшает лица обреченных или сильно разочарованных в жизни людей.

Во взгляде покорность. Как у собаки, которая целый день дожидалась в пустой квартире хозяина. Поздно вечером хозяин вернулся: уставший, вымотанный, злой, со своими запутанными мыслями и неразрешенными проблемами. Ему не до собаки, он её не замечает, ему хочется сытно поесть, выпить горячего чая, сесть на диван, вытянуть ноги и отдохнуть. А собаке хочется другого: её тянет на улицу, туда, куда она стремилась вырваться на протяжении бесконечного дня. И она подходит к хозяину, касается холодным влажным носом его ноги, лижет ладонь, перебирает лапами, тихо поскуливает и во взгляде её покорность. Собачья покорность.

Взгляд Тамары очень напоминал взгляд собаки.

Анна Марковна нажала кнопку автоматического тонометра, знаком показав Тамаре, чтобы та не двигалась и сохраняла тишину. Секунд через тридцать все услышали:

— Силы небесные! Давление повышенное!

— Сколько? — устало поинтересовалась Тамара.

— Сто девяносто на девяносто два. И пульс зашкаливает: сто семнадцать ударов. Тамара, это тахикардия!

— Тахикардия — не так страшно, главное, давление. Моё «рабочее» сто двадцать на семьдесят. Сто девяносто многовато! У меня кружится голова, — толстушка усмехнулась. — Голова болит, заду легче.

— Тамара, оставьте свои поговорки, со здоровьем не шутят.

— Вы правы-правы. Как говорится: здоровому и нездоровое здорово, а нездоровому и здоровое нездорово, — она опять не упустила возможность вспомнить пословицу.

— Тамара Михайловна, не волнуйтесь, — Вера достала шприц, ловко вытащила его из упаковки и обратилась к дяде: — Дай мне одну ампулу.

Виталий Борисович протянул племяннице красно-жёлтую упаковку. Вера сделала Тамаре укол, пообещав, что через полчала давление нормализуется.

— Я посижу с вами, — заверила Тамару Анна Марковна. — Потом измерим давление ещё раз. Герман, и вы здесь? Я вас не заметила. — Анна Марковна кокетливо поправила челку и быстро коснулась до ворота бежевого халата.

Он обратил внимание, что даже сейчас, ночью, на лице Анны Марковны был мастерски наложен макияж. Похоже, она вообще его никогда не смывает, должно быть, испытывает огромный комплекс по поводу возраста.

Тамара проследила за взглядом Анны Марковны, увидела Германа, прищурила глаза. Виталий Борисович представил их друг другу, а Вера тихо, но твёрдо напомнила всем, что сейчас не самое подходящее место и время для бесед.

Управляющий согласился, взял Германа под руку и они в сопровождении Веры вышли в коридор.

— Спокойной ночи, Герман, — крикнула им вслед Анна Марковна.

Он обернулся. Лицо Анны Марковны озарилось улыбкой.

— Вас разбудила наша возня? — спросила Вера.

— Я ещё не спал.

— Бессонница? — в голосе Виталия Борисовича скользило сочувствие.

— Работа.

Вера понимающе закивала.

— Ночь — время не для сна.

— Прости, что ты сказала? — поднял брови Виталий Борисович.

— Для писателей, — пояснила Вера.

— Из меня точно писатель не получится, спать ложусь в одиннадцать часов, стоит замешкаться — бессонница одолевает. Полуночников никогда не понимал и вряд ли пойму, мне легче встать в четыре утра, чем лечь в половине третьего. Между прочим, сегодня уже не засну. Нет! Ну да ладно, главное, чтобы Тамаре Михайловне полегчало. Мне бы кофейку крепкого сейчас, Верочка, не организуешь?

— Герман, вы к нам присоединитесь? — спросила Вера.

— В другой раз, — вяло ответил он.

Вера с дядей стали удаляться. Теперь он стоял в коридоре один, в номер заходить не торопился, думал о чём-то настолько глубоком, что не сразу почувствовал, как по ногам прошёлся сквозняк.

Обернувшись назад, он увидел, как нечто светлое, точно человек, обмотанный в белую простынь, спешно скрылся в одном из дальних номером. Громко хлопнула дверь, сквозняк прекратился. Правой ладонью Герман начал растирать шею.

Спасть, несмотря на поздний час, не хотелось, зато появилось желание совершить нечто эдакое. По большому счету Герман был домоседом, тусовки — исключением являлись случаи, когда того требовали благие дела напрямую или косвенно связанные с писательской деятельностью, — игнорировал, предпочитая оставаться дома или сходить с женой в ресторан. Но сейчас ни с того ни с сего загорелся идеей где-нибудь потусить, да не просто потусить, а оторваться по-полной. Необычное желание для домоседа. Впрочем, желание пришлось зарубить на корню: тусить негде и не с кем.

Сон не шел, наверное, не следовало отказываться от чашки кофе. Он был бы не прочь сейчас с кем-нибудь поговорить: только, не с Виталием Борисовичем, а с Верой, пожалуй, да. Почему он отказался от кофе?

Спустившись на улицу, Герман дошел до фонтана, начал думать: ни о чем и обо всем сразу. Думалось легко, и дышалось легко, дождь закончился, вот-вот забрезжит рассвет — отличное время для прогулки. Тот, кто не может уснуть, обязательно должен видеть рассвет.

— И вы здесь? — пружинистой походкой к Герману подошел Антон. Его короткие волосы были мокрыми, блестели, в глазах, как и пару часов назад играли нагловатые смешинки. — Не спится?

— Привычка, — ответил Герман.

— А я пас. Ночью башка должна отдыхать.

— Тем более во время медового месяца.

Антон усмехнулся. Они обогнули фонтан, молча дошли до аллеи, начав не спеша углубляться в парк. Светало, на газоне поблескивали капли, перенасыщенный влагой воздух рождал легкую туманную дымку, в густых кронах бойко запели овсянки. Новый день, новые ощущения, новые звуки и чувства.

— Медового месяца могло не быть, вместо него мог быть полный голяк, — сказал Антон. — Мы здесь благодаря Майке. Она классная. И сильная. А я раздолбай. И дерьма во мне навалом! Я её не люблю, но мы вместе. Потому что я дерьмо!

Герман остановился.

— Настолько все плохо?

— Сам суди… Хотя, тебе плевать на нас с Майкой. Всем плевать на чужие проблемы. Да?

— Не знаю, — признался Герман.

— Зато я знаю, — сказал Антон и умолк на некоторое время. — Незнакомому человеку можно рассказать все, его не влом грузануть, с ним ты больше не пересечешься, а самому легче станет. Ненадолго, но станет. Я дерьмо! — Антон посмотрел в глаза Герману. — Любил девушку, а она вышла замуж за старого урода. Богатого урода! А Майка за мной года два тенью ходила. Ну вот… поженились. А зачем я ей нужен?

— Она тебя любит.

— Лажа! Я постоянно лажаюсь… Не люблю её, Майка не может этого не знать. Есть же у неё женская интуиция, шестое чувство, чутьё или что-то в этом духе. Ну?

— Ты хочешь, чтобы я ответил?

— Хочу.

— Что я должен ответить?

— Не знаю, — мотнул головой Антон.

— Знаешь. Ты это знаешь, поэтому и спрашиваешь.

— Возможно. Я дерьмо! Я сломаю ей жизнь. Если она меня не бросит, она похоронит себя заживо.

— Что произошло у вас в номере? — резко спросил Герман. — Я слышал шум и видел кровь на лице Майи.

— Я никогда не поднимал на неё руку. Не посмею.

— А откуда кровь?

— Ты слышал, она упала в ванной. Поскользнулась.

Опять образовалась пауза. Стало совсем светло и прохладно. Высоко в небе пролетел самолет, его гул был едва слышен, Герман задрал голову, долго провожал самолет взглядом, видел, как тот превращается в маленькую точку, плывущую по серому небу.

— Зачем ты на ней женился? — спросил он.

— Я дерьмо! — в очередной раз повторил Антон.

И ничего нового, подумал Герман. Разнообразия ради мог бы назвать себя сволочью или подонком. Но, хозяи-барин, дерьмо так дерьмо.

— Тебя жена не потеряет?

— Майка спит, — отмахнулся Антон.

— Холодно, надо возвращаться.

Они дошли до фонтана Посейдона, Антон сел на скамью, тряхнул головой и снова его глаза засмеялись.

— Ты иди, я посижу немного.

— Поднимайся к жене, соломоново решение все равно не примешь.

В холле Герман заметил Анну Марковну. Торопливой походкой она направлялась к лестнице, немного виляя бедрами.

— Как себя чувствует Тамара? — спросил он.

Анна Марковна забежала за угол, на лестнице послышался стук её каблуков. Забавно. Она сделала вид, что не заметила Германа, хотя он был готов поклясться, их взгляды на мгновение пересеклись. И черт с ней, так даже лучше.

Заснуть ему не удалось, он лежал на кровати, прислушиваясь к настойчивому пению овсянок. Вскоре в коридоре послышались тяжелые шаги. Вернулся Антон. Хлопнула дверь, тишина, а минуты через две за стенкой раздался стук.

Герман привстал. В соседнем номере снова тишина. Не нравился ему Антон, а Майю жаль.

Напрасно он заходил к ним в номер, и знакомство их тоже состоялось напрасно.