Нигде

Юрий Вячеславович Ситников, 2023

В старинной усадьбе, ставшей с недавних пор респектабельным пансионатом, появляется известный писатель. Его цель – закончить роман.С головой погрузившись в работу, он не сразу обращает внимания на странное, порой необъяснимое поведение постояльцев усадьбы. Кажется, им известна некая тайна, которую они упорно скрывают от гостя. В какой-то момент возникает ощущение, что собственная жизнь ему больше не принадлежит. Поступки, желания, чувства выходят из-под контроля, словно невидимый кукловод дёргает за ниточки свою марионетку.Любовь, страсть, ложь, смерть – события сменяют друг друга с пугающей перспективой.А впереди притаился ужас, от которого нельзя убежать. Потому как бежать попросту некуда, незачем и… некому.

Глава третья

Её зеркальное отражение

Ужин он заказал в номер, поел без особого аппетита, думая о предстоящей работе. Сегодня ночью он начнёт сдвигать с мертвой точки огромный валун, припечатавший его писательский порыв более месяца назад. Главное, начать, написать одно-два предложения, построить пару-тройку абзацев и всё встанет на старые рельсы. Аппетит приходит во время еды.

Аппетит… Сейчас аппетита не было. Герман отодвинул тарелку с остывшим ужином, одним глотком выпил крепкий кофе, подошёл к окну.

По дорожке лениво прохаживалась Вера. Ему захотелось познакомиться.

Реакция Веры была бурной: глаза вспыхнули, щек чуть заметно коснулся румянец, полные губы слегка сжались, затем внезапно раскрылись. Вера протянула Герману руку, помолчала, вновь улыбнулась и похвалила его последний роман, вышедший восемь месяцев назад. А едва первая волна восторга пошла на спад, тихо добавила:

— Дядька говорил о вашем приезде, я ему не поверила. Между нами, он ещё тот фантазер, вечно витает в облачных далях.

— Наверное, это у вас семейное. Развитая фантазия, а? Виталий Борисович рассказывал о вашем увлечении.

— Герман, а слабо перейти на «ты»? — с места в карьер предложила Вера.

Он вспомнил слова Анны Марковны, когда та вкратце охарактеризовала Веру, и в чём-то невольно пришлось с ней согласиться.

— Так что? — спросила Вера. — Мы уже на «ты»?

— Я не против, давай. Твой дядя просил меня помочь, ты в курсе?

Вера улыбнулась улыбкой сытой лисицы.

— В курсе я, в курсе. Слушай, а чего он тебе ещё про меня рассказывал?

— Что ты пишешь? — спросил Герман, проигнорировав вопрос. — Можно прочитать рассказ или повесть?

— Зачем тебе моя писанина? Туфта это все! В гробу я видела писательство. Я ненавижу писать! Меня тошнит от писателей, и становиться одной из них не собираюсь. На черта мне быть какой-то тёткой с безумной фантазией? Дядька заставляет часами просиживать за компьютером, иногда запирает в комнате на ключ. Я возненавидела писательство!

— Зачем он это делает?

— Зачем?! Вбил себе в голову, что у меня талант, — Вера сипло рассмеялась. — Талант! Хо-хо!

— А дизайнером как ты стала? — усмехнулся Герман.

— Он и про это разболтал? С ним в разведку идти нельзя, заложит при первой возможности. А с тобой я бы туда пошла, — она облизала губы, пристально посмотрела на Германа.

Взгляды пересеклись, и, кажется, оба о чем-то догадались.

— Значит, тебе не нужна моя помощь?

Вера подошла к нему вплотную, он почувствовал запах её духов: немного терпкий, дерзкий с горьковатыми нотами мускуса. Вдыхая его, Герман ощущал подобие невесомости, появилось желание прижать к себе Веру, схватить её за тонкие плечи, с силой притянуть, увидеть в её карих глазах покорность и подчинение. И чтобы она обязательно вскрикнула или застонала — не важно, — безумное желание дотронуться до стоявшей в непосредственной близости девушки, разрывало изнутри. Он не мог совладать с вырывавшимися наружу животными инстинктами, поэтому единственно верным решением было резко отскочить на шаг назад.

Вера не могла не заметить замешательства на его лице, она продолжала улыбаться, и он был готов поклясться, в эту самую минуту Вера читала его мысли. Мысли тревожные, сумбурные, способные при неправильном толковании привести к саморазрушению.

И она снова шагнула навстречу, осторожно коснулась кончиками пальцев его левого плеча, сделала легкий жест — точно убрала с плеча волос или нитку, улыбнулась пухлыми губами и тихо прошептала:

— А ты ничего.

— Нас увидят, — сипло сказал он.

— И что?

— Сама знаешь.

— Не знаю. Хотя…

Повисла пауза. Тяжелая, наэлектролизованная.

— Признайся, ты боишься.

Герман молчал.

— Молчишь?

— Тебя я не боюсь.

— Это вселяет надежду.

Снова пауза. Теперь без напряга, просто тишина, просто молчание.

— Я тебе не верю, — неожиданно для самого себя сказал Герман. Он тонул!

— Зато я тебе верю. А вообще, извини, я неудачно пошутила, — Вера хохотнула, чуть вытянула губы и спокойно произнесла: — Ты не обижайся.

— Забудем.

— Как скажешь, — она отошла к фонтану, отвернулась.

Минуты полторы оба молчали.

— Я понял, в моей помощи ты не нуждаешься, — утвердительно сказал он, глядя на струйку воды.

— И да и нет, — ответила Вера, заметив на крыльце седовласого старика.

Выражение её лица изменилось: если минуту назад она напоминала победительницу, то сейчас смахивала на побежденную. Вера сникла, насторожилась, её порочные глаза заблестели, но то был иной блеск — блеск страха.

— Ты в порядке?

— Да… Все нормально. Герман, я пойду.

— А как быть с Виталием Борисовичем? — крикнул он вслед.

— А никак, — ответила Вера. — Виталию Борисовичу не обязательно быть в курсе событий. Считай, что у нас с тобой появилась общая маленькая тайна. Или тайна большая, как тебе угодно, придумай сам. Ты же писатель.

— Черт вас всех дери! — проговорил Герман, оставшись стоять у фонтана.

***

Стук клавиш не умолкал ни на секунду, устали пальцы, затекли ноги, спина отзывалась тупой болью от неудобного сидения в скрюченном положении. Но то были пустяки, главное — пошёл процесс. Герман жадно печатал слова, предложения, абзацы, не в силах остановиться, перевести дух, откинуться на спинку стула и дать мозгу кратковременную передышку. Он боялся упустить своё вдохновение, оно, наконец, к нему пришло, он сумел наладить с ним контакт и старался выжать из долгожданной встречи максимум пользы.

В тексте Герман делал много ошибок, исправлять их не спешил, было некогда тратить время на ерунду. Это все после.

Правка и последующая редактура написанного доставляли исключительно положительные эмоции. Кусок текста готов, кости обросли мясом, дело сделано, он на один шажок продвинулся вперёд. А если каждый день продвигаться на шаг вперёд, через месяц можно написать заключительную часть романа.

Сегодня он решил сделать исключение из правил, редактуру отложил назавтра, бегло пробежался глазами по тексту, удалил пару лишних запятых, сохранил текс, после чего перенёс его на флешку.

На часах без четверти четыре, самое время, чтобы принять душ и распластаться на мягкой кровати. Захотелось спать.

…В полдень в номер постучали. Пришла Вера. Когда он открыл дверь и их взгляды пересеклись, девушка зарделась, опустила голову и, подражая невинной нимфе, продолжала топтаться на пороге. Сегодня её волосы были распущены, лёгкими волнами они спадали на острые плечи, прикрывая тонкую белую шейку. Вера казалась хрупкой и беззащитной, словно девочка-подросток она стояла и смущалась, и лицо такое невинное, чистое с застывшим взглядом испуганных глаз, шло ей много больше вчерашней самоуверенной маски. Сегодня Веру нестерпимо захотелось пожалеть, но Герман вовремя вспомнил, что внешность обманчива, а внешность Веры, обманчива вдвойне. За ангелоподобным ликом, смущённой улыбкой и бездонными, кажущимися безгрешными глазами, стоит сильная, волевая и довольно коварная молодая женщина. Хищница со стажем.

Длинная юбка Веры сменилась узкими джинсами, красная кофта белой футболкой с незатейливым цветным принтом, туфли на каблуках удобными светлыми кроссовками. Вера выглядела по-особому притягательно, но той животной безудержности, что обуяла его вчера вечером у фонтана Посейдона, Герман не испытал. Наваждение прошло.

И все-таки Вера преобразилась за одну ночь. Как ведьма, подумалось Герману, и от своего нелепого и горького сравнения самому сделалось смешно.

Слегка заикаясь, Вера начала извиняться за причинённые неудобства. Говорила тихо, сбивчиво, Герману стоило больших усилий разобрать её невнятную испуганную речь.

— Проходи, — сказал он, отойдя от двери. — Чувствуй себя, как дома.

Сам он сел в кресло, Вере кивнул на диван, но девушка подошла к столу и, боясь поднять глаза, замерла.

— Садись, — в голосе Германа слышалось разочарование.

Вера, упорно продолжая исполнять роль кроткой пай-девочки, села на стул, аккуратно положила на стол тонкую папку.

— Тебе совсем не обязательно морочить голову Виталию Борисовичу, мне твоя позиция ясна — писать ты не хочешь, не любишь и не собираешься. Дам дружеский совет — поговори с дядей начистоту, пусть не питает иллюзий, тебе самой не придётся заниматься ненавистным делом.

— О чём я должна поговорить с дядей? — удивлённо спросила Вера.

— Прекрати, ты прекрасно поняла, что я имел в виду. Хотя бы сейчас не юли.

Вера вытянула голову вперёд, будто что-то застряло в горле и мешало глотать, скривила губы и тихо, ещё тише, чем минуту назад, прошелестела:

— Герман Валентинович, я понимаю, вы человек занятой, у вас нет свободного времени, а если даже и появляется, его необходимо провести с пользой для дела. Я не должна была приходить, и дядя не должен был просить вас о помощи. Извините… я уйду, так неловко получилось, — Вера взяла папку, встала, но уходить не торопилась.

— А почему опять на «вы»? — с издевкой спросил Герман.

— Что? — не поняла Вера.

— Почему ты обращаешься ко мне на «вы», мы же договорились, никакой фальшивой любезности, — он подошел к ней вплотную, и его близость смутила её.

Вера встала, Герман, перестав себя контролировать, положил ладони ей на плечи. Надавил.

— Сядь, — потребовал он.

— Я хочу уйти, — сказала Вера.

Какое-то время оба гипнотизировали друг друга: каждый думал о чем-то своем. Молчание угнетало. Вера странно дышала, делала вдох и на несколько секунд задерживала дыхание, затем резко выдыхала, немного вытягивая губы. Её лоб покрылся испариной, у правого виска обозначилась крупная вена, она пульсировала, и вскоре приобрела синеватый оттенок.

— Передай дядьке, — произнёс он, растягивая слова, — я отказываюсь тебе помогать.

— Дядьке?! — Вера расправила плечи, вздернула подбородок, чем очень напомнила себя вчерашнюю. — Дядьке! Нет… Какая же она дрянь! Уже успела наследить. Понятно, что здесь произошло: ваш тон, ирония, — она помолчала. — Ваши прикосновения. Всё это предназначалось не мне, Герман Валентинович. Вы ошиблись. Вчера вы разговаривали не со мной. С Анжелой! За что она меня ненавидит? Я ведь… мы близнецы. Такая вот банальность! Господи… что она вам наговорила… Говорите! Не молчите же!

Он долго извинялся, она не держала зла. Попросила рассказать о встрече с Анжелой, занервничала, забыла о смущении и неловкости, начав шагами мерить номер.

— Она рано вышла замуж, — это было сказано тихим голосом после продолжительной паузы. Вера стояла у окна, глядя на макушки деревьев. — В восемнадцать. Через три года развелась, приехала к дяде: слёзы, просьбы, мольбы, Анжела умеет влезть в душу. Я читаю её как открытую книгу, а дядя… вы же видели его, он бесхитростный, наивный. Дядю любой ребёнок вокруг пальца обведёт. Анжела этим пользуется, втягивает нас в свои авантюры, не работает, сидит на шее дяди. Её устраивает паразитическое существование, — Вера стиснула зубы. — Живёт по системе: всё включено.

Вера ещё долго говорила про сестру, Герман не перебивал, видел, ей необходимо выговориться, выплеснуть эмоции, расслабиться. Она никак не могла остановиться, умолкла лишь когда послышался громовой раскат.

Вздрогнув, Вера прервалась на полуслове, сжалась, сникла, подбежала к двери, затем снова к окну, и голосом испуганного ребёнка проговорила:

— Гроза надвигается! Герман Валентинович, опять будет гроза. Посмотрите, сюда идёт чёрная туча! Вы видите, она чёрная с зеленоватыми полосами. Неужели ураган? Герман Валентинович, я пошла.

— Подожди, — остановил её Герман. — Гроза будет на улице, не в номере, нас она в любом случае не коснётся.

Ему самому было жутко неловко от надвигающихся мрачных туч. Оставаться в номере одному не хотелось, возможно, в присутствии Веры, его страх непогоды притупится.

— Не уходи, — попросил он, растирая ладонью шею.

Вера колебалась. Она продолжала бороться с собой минуты полторы, оборачивалась к окну, вглядываясь в неотступно надвигающуюся черную завесу; а та уже успела закрыть своей чернотой половину неба.

— Тогда можно я занавешу окно? — спросила Вера и, не дожидаясь ответа, задернула плотную штору. — Если будет ураган, он повалит деревья. Ель точно не устоит. Та ель, которая растёт недалеко от фонтана.

Решив разредить обстановку, Герман предложил Вере выпить вина. Девушка отказалась.

Новый раскат оказался мощнее предыдущего. Вера интуитивно подалась вперёд и всем телом прижалась к Герману.

— Мы умрём! — завизжала она. — Мы все умрём!

Он растерялся. Вера отстранилась, кинувшись к двери. В коридоре она добежала до лестницы и, не оборачиваясь, начала спускаться вниз.

***

Тропический ливень бушевал минут двадцать. Всё это время Герман простоял у зашторенного окна, сначала планировал пройти в ванную, но передумал. У окна было легче сосредоточиться, он старался дышать ровно, не зацикливался на шуме, медленно считал до ста, растирая правой ладонью шею. Он пытался успокоиться, но страх упорно продолжал подтачивать изнутри, перед глазами замелькали обрывки прошлого: нелюдь… отец… мать… стоны… на улице гром, и тяжелые капли бьют по стеклу и карнизу.

…Запах горелых проводов и пластика Герман почувствовал сразу, как только из-за серых облаков показался кусок неба. Он открыл окно — в нос ударил резкий запах опаленных волос.

В коридоре было пусто, никого он не встретил и на лестнице, спускаясь вниз. Пустовали холл, ресторан, бар. Появилось стойкое ощущение, что народ вымер.

— Эй, я здесь один? — крикнул Герман, вернувшись в холл.

Тишина. От едкого запаха запершило в горле, начал душить кашель. Непрестанно растирая ладонью шею, Герман дошёл до кабинета управляющего, постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь.

Виталий Борисович лежал на кожаном диване. Среагировав на шум, коротышка медленно открыл глаза, слабо улыбнулся и привстал.

— Герман Валентинович, — простонал он, не открывая рта. — Вам что-то нужно?

— Вы плохо себя чувствуете?

— Зуб, — простонал Виталий Борисович, сунув ноги в туфли. — Зуб опять разболелся. Вы слышали, какая была гроза? Жуткое дело!

— Почему пахнет гарью? — почти прокричал Герман, в упор глядя на управляющего. — В номере невозможно дышать, открыл окно, запах усилился, в чём дело, Виталий Борисович?

— Сам не пойму, — развёл руками коротышка. — Вы знаете, я тоже чувствую запах, но мне кажется, пахнет горелой листвой.

— Нет, проводами! Палёными волосами и бензином.

— Да? Возможно. Но… Зубная боль выбила из колеи, не могу думать ни о чём другом. А вы полагаете, недалеко от усадьбы пожар? Не дай Бог, Герман Валентинович. — Виталий Борисович качнул головой. — Не откажитесь от чашки горячего кофе?

Он отказался. Не хотелось пить кофе, не хотелось разговаривать с управляющим. Сейчас он бы все отдал за глоток свежего воздуха.

В парке Герман прошелся по главной аллее, затем взял правее, пересек газон, вышел на плиточную дорожку, отправившись в самую гущу зеленого рая. Оставив позади беседки и фонтан, он подошел к пруду, поднялся на арочный мост, с минуту наблюдал за беспокойной водной рябью, и снова стал удаляться вглубь парка.

Чем дальше он отдалялся от дворца, тем меньше пахло гарью. Запах бензина и жжёных волос практически не ощущался, а когда он, миновав ротонду, свернул с плиточной дорожки на узкую, очевидно протоптанную не так давно тропку, ведущую к густым кустарникам с причудливой формой ядовито-зеленых листьев и мелкими белыми цветами, перестало пахнуть и гарью. Воздух сделался кристально чистым.

Прогулка пошла во благо, появился аппетит и нужные мысли. До крыльца он дошел, размышляя о сюжете, прокручивая в голове диалоги главных героев.

Виталий Борисович стоял у статуи Зевса, и, заметив Германа, отступил назад, постыдно спрятавшись за постаментом. Дождавшись пока Славский поднимется по ступенькам и скроется в холле, управляющий нарочито медленно обернулся назад. Он встретился взглядом с Анной Марковной, та вполоборота сидела на скамейке, нежно придерживая правой рукой розовый нетбук.

Виталий Борисович указал пальцем в сторону крыльца и послал Анне Марковне воздушный поцелуй. Анна Марковна ответила на него легким кивком головы.