Нигде

Юрий Вячеславович Ситников, 2023

В старинной усадьбе, ставшей с недавних пор респектабельным пансионатом, появляется известный писатель. Его цель – закончить роман.С головой погрузившись в работу, он не сразу обращает внимания на странное, порой необъяснимое поведение постояльцев усадьбы. Кажется, им известна некая тайна, которую они упорно скрывают от гостя. В какой-то момент возникает ощущение, что собственная жизнь ему больше не принадлежит. Поступки, желания, чувства выходят из-под контроля, словно невидимый кукловод дёргает за ниточки свою марионетку.Любовь, страсть, ложь, смерть – события сменяют друг друга с пугающей перспективой.А впереди притаился ужас, от которого нельзя убежать. Потому как бежать попросту некуда, незачем и… некому.

Глава шестая

Наваждение

Он проснулся от яркого света: солнце светило в лицо. Поморщившись, перевернулся на другой бок, приготовился увидеть её, но место Эммы пустовало. Герман привстал на локтях, повертел головой, с удивлением обнаружив, что на часах десять минут первого.

В ванной комнате, куда он прошел, нехотя встав с кровати, витал аромат её духов. Герман закрыл глаза и, улыбаясь, представил Эмму. Короткими яркими вспышками перед глазами пронеслась ночь любви.

Он принял душ, вышел из номера и поспешил спуститься вниз, не посчитав нужным заскочить хотя бы на минуту к себе.

В ресторане, беглым взглядом осмотрев присутствующих, — Эммы среди них не было — он заметил, хотя, правильней будет сказать, его заметила Тамара. Она распрямила плечи и позвала Германа за свой столик. Пришлось подойти.

— Как ваше самочувствие? — спросил он, продолжая рассматривать посетителей ресторана, надеясь отыскать среди них Эмму. — Выглядите вы хорошо.

— Хорошо птичке в золотой клетке, а того лучше на зеленой ветке. Жаль, что я не та птичка, хотя чувствую себя действительно лучше. Вчера, как и обещала Верочка, после укола давление нормализовалось. Сегодня ночью снова подскочило, но не сильно. Сегодня мне помог мой старичок. Да вы садитесь, садитесь. Давайте вместе поедим.

— Я не голоден. О каком старичке вы говорите?

Тамара улыбнулась и достала из кармана зелёную фигурку старца; по размерам не больше спичечного коробка. Она аккуратно поставила её на стол и с благоговейным трепетом сообщила:

— Старик, да лучше семерых молодых. Оберегает от несчастий, с ним я спокойна за свою жизнь. Божество сделано из жадеита. Знаете, есть такой камень, обладает мощнейшей энергетикой, из него делают сильнейшие амулеты. Не расстаюсь с ним восемнадцать лет, всегда ношу при себе, а иногда, — Тамара понизила голос до шепота, — даже разговариваю со старичком. Дурость, да? Но я привыкла. Кстати, вы верите в гороскопы?

— Скорее нет, чем да.

— Зря. Вы их недооцениваете. Если хотите, я составлю вам личный гороскоп.

— Ваше хобби?

— Скорее работа, — хохотнула Тамара. — Работай — сыт будешь; молись — спасешься; терпи — взмилуются. Какой у вас знак зодиака?

— Лев.

— Ваш камень — янтарь, — безапелляционно заявила Тамара.

— А мне говорили, гранат или топаз.

— Нет-нет! Болтовня и красна и пестра, да пуста. Ваш камень янтарь, запомните это. Как и у Анны Марковны. Сегодня ночью она мне много про вас рассказывала, я даже представить не могла, что в усадьбе остановился знаменитый писатель.

Опять Анна Марковна. Теперь понятно, почему Тамара обрадовалась его появлению и приветствовала как лучшего друга, не обошлось без Анны Марковны. Интересно, что она ей наговорила… И где всё-таки Эмма?

— Вы кого-то ищите? — Тамара осмотрелась по сторонам.

— Нет… Хотя, да, ищу… Тамара, извините, мне надо идти.

— Хорошо, — она мило улыбнулась. — Раз надо, идите. Но мы ведь ещё увидимся, правда?

— Непременно, — пообещал он, направляясь к выходу.

— А её здесь нет, — неожиданно сказала Тамара.

— Кого?

— Что? — она округлила глаза и посмотрела на Германа.

— Вы сказали, её здесь нет, кого вы имели в виду?

— Я так сказала? Даже не заметила, наверное, мысли вслух. Бывает. Слово выпустишь, так и крюком не втащишь.

Когда Герман был в дверях, Тамара крикнула:

— Я передам от вас привет Анне Марковне.

Мысли были заняты Эммой, он даже забыл позвонить Лорке и поинтересоваться домашними делами. Забыл о детях, о семилетнем Сережке и девятилетней Тине. Забыл обо всем. Он искал Эмму.

Она сама нашла его, бесшумно подошла сзади, когда Герман стоял у фонтана, положила теплые ладони ему на плечи. Её жаркое дыхание обжигало шею. Не смея отказаться от безудержного порыва, на несколько мгновений она яростно прижалась к телу любовника. Потом так же быстро отстранилась, спешно обернулась, чтобы удостовериться, не стал ли кто-нибудь из постояльцев усадьбы свидетелем сцены нежности. Вблизи не было ни души, за исключением мохнатого щенка с коротким хвостом и длинными ушами, который косолапой походкой топал в их сторону.

— Где ты была? — спросил Герман, отметив, что при свете дня лицо Эммы еще выразительней. Янтарные глаза сильнее приковывают взгляд, волосы «горят» подобно факелу, а полные губы распахнуты в ожидании поцелуя.

— Привет, — отозвалась она, коснувшись золотой серёжки. — Я скучала.

— Я тоже, — стараясь держать себя в руках, чтобы не наброситься на неё прямо здесь, на глазах лохматого забавного щенка, сипло ответил он. — Где ты была?

— Гуляла, — её ответ не показался ему правдивым, она лукавила и даже не пыталась этого скрыть. — Не хотела тебя будить, тебе необходимо было выспаться.

Они стояли рядом, и он вдруг подумал, что если связь с этой женщиной не прервать сиюминутно — он погибнет. Погрязнет в пучине, откуда потом будет трудно выбраться. Эмма его погубит. Их связь его погубит, это не просто мимолетная интрижка на стороне, не кратковременная связь на вольных хлебах, нет, всё гораздо сложнее. Эмма появилась в его жизни для подведения определённых итогов, она ворвалась в житие-бытие писателя Славского в тот самый момент, когда он начал ощущать груз прожитых лет.

Ему почти сорок — возраст серьёзный для мужчины. Пора подводить черту, пора, как говорится, собирать камни, или хотя бы зрительно осмотреть «поле боя» и увидеть, где эти самые камни разбросаны. В сорок лет жизнь только начинается. Во всяком случае, в сорок жизнь не должна заканчиваться. Но! Сорок не двадцать, и даже не тридцать, в голове помимо ветра и свободы накопилось достаточно опыта и умных мыслей, вот эти умные мысли и не давали последнее время покоя Герману.

Он не ощущал себя старым, просто перестал ощущать себя молодым. Ушло куда-то чувство лёгкости, беззаботности, прежде чем совершить поступок, он обдумывал его не семь, а сто семь раз. Тщательнейшим образом взвешивал все «за» и «против», анализировал, и как ему самому казалось, делал всё правильно. Именно так и должен вести себя взрослый самодостаточный человек: поступать мудро, не допускать ошибок или, по крайней мере, свести их к минимуму.

И это напрягало. Раньше он был более «подвижен», ему казалось, он идёт в ногу со временем, и оно, время, никоим образом на нем не отыгралось. Выходит, отыгралось. Ему почти сорок, он известный писатель, преданный — до недавних пор — муж, любящий отец, человек узнаваемый и, очевидно, по-своему счастливый. Не хватало одного — уверенности в своём счастье.

Кризис среднего возраста подкрался внезапно, возник из ниоткуда, его ждали лет в сорок пять, он появился в тридцать восемь. И апогеем этого момент стала Эмма. Если раньше он боялся признаться самому себе, что его не устраивают те или иные аспекты собственной жизни, то сейчас правда рухнула на голову огромным снежным комом. Он прозрел в одночасье. Понял, что необходимы перемены, жизнь должна быть разбавлена разнообразием. Сейчас или никогда. Вот она, Эмма, стоит совсем рядом и он читает в её глазах желание и страсть, и видит то, чего давно не видел в глазах Лорки. Его тянет к Эмме. Только к ней!

— Здесь недалеко есть маленькая кафешка, — проворковала Эмма. — Если хочешь, можем съездить, выпьем горячий кофе с круасанами. А потом тебя ждет сюрприз.

— Неужели? — Герман краем глаза заметил подошедшую к статуе Зевса Анну Марковну.

— Тебе понравится, — Эмма опять тряхнула головой, опять «подожгла» огненно-рыжий факел волос и тоже заметила Анну Марковну. — За нами следят, — прошептала она одними губами.

— Вижу.

— Тогда расходимся. Девочки налево, мальчики направо. Встретимся через час у ворот.

Герман смотрел ей вслед. Как же красиво она шла. Не шла, а плыла, призывно качая округлыми бедрами. Он, наверное, простоял бы у фонтана и дольше, если бы высокий голос Анны Марковны не вернул его к действительности.

— Силы небесные! Герман, один итальянский мудрец умер в момент созерцания. Надеюсь, вы не собираетесь последовать его примеру? О чём вы так сосредоточенно размышляете? Только не говорите, что о смысле жизни. Не поверю.

— И вам доброго утра, Анна Марковна.

— Я бы сказала, доброго дня. Утро давно закончилось. А-а, — протянула она, слегка дернув подбородком. — Вы, должно быть, недавно встали? Всё хочу спросить, как вам здесь спится, Герман?

— Не жалуюсь.

— Ну да, — Анна Марковна посмотрела на лестницу, по которой минуту назад поднималась Эмма. — Воздух здесь особенный, помните, я уже говорила вам об этом? А что, вы успели познакомиться с этой женщиной? — резко перескочила на другую тему Анна Марковна. — Я имею в виду… Эллу?

— Её зовут Эмма, — чуть раздосадовано ответил Герман.

— Элла или Эмма, меня это абсолютно не волнует. Терпеть не могу таких кукол! — заметив на себе осуждающий взгляд Германа, Анна Марковна нехотя добавила: — В моё время молодые женщины не одевались так откровенно. В женщине должна быть тайна, да-да, тайна, та самая пресловутая изюминка. Пусть банально, но это правда. Те, которые выставляют все напоказ, лишены тайны. Их же неинтересно разгадывать, Герман, там всё давно разгадано, к гадалкам не ходи.

— Не все настолько проницательны, Анна Марковна.

— Сочту за комплимент, сделаю вид, что не заметила тонкой иронии. А если серьезно, молодые люди со вкусом перевелись, сейчас модно любить тела. И чем меньше на телах одежды, тем лучше. Между прочим, вы как писатель, а, следовательно, человек глубокомыслящий, знаете об этом не хуже меня.

— По-моему, вы несправедливы к молодым женщинам.

— Знаете, Герман, очевидно, вы не так уж глубоко и мыслите. Я никогда не относилась к людям предвзято, а тем более никогда не завидовала молодым. Вы ведь зависть имели в виду? Зависть — удел тех, кто стоит на ступени ниже. Она, — Анна Марковна кивнула в сторону крыльца, — выше меня стоять не может, у неё другой статус.

…Через час они ехали на машине вдоль раскинувшихся по обе стороны пустынной дороги полей, заросших голубыми цветами вперемешку с настырным тысячелистником и ромашкой. Ветер гнул высокую траву, и поле превращалось в сине-желто-белое море, чьи волны, налетая друг на друга, создавали ощущение бесконечного простора и легкости.

Эмма сидела на переднем сидении, смотрела вперёд, размышляя о чём-то малопривлекательном. Время от времени, когда он бросал быстрые взгляды в её сторону, лишний раз убеждаясь, что в этой женщине прекрасно абсолютно всё, она едва заметно хмурила лоб. Ему нравился её профиль: точеный нос, правильной формы губы, невероятно длинные ресницы, — и даже сосредоточенность с которой Эмма сидела практически не шевелясь, и хмурила лоб, вызывала в нём исключительно положительные эмоции.

Эмма не слукавила, кафе действительно оказалось уютным. А когда они прошли в небольшое оформленное в стиле пятидесятых годов помещение с круглыми столиками, покрытыми бордовыми скатертями, у Германа возникло ощущения дежа-вю. Вроде где-то он уже видел такое кафе, сидел за одним из круглых столиков, пил кофе и разговаривал с красивой женщиной.

Пока они усаживались за крайний столик у окна, память выдала правильный ответ. В точности такое же кафе он описал в своем четвертом романе. Однако, какое неожиданное совпадение.

Вскоре они сделали заказ: кофе, круасаны, сырные булочки и апельсиновый сок.

Чуть погодя Герман поинтересовался семейным положением Эммы.

Прежде чем ответить, она долго молчала, затем развязно и небрежно ответила вопросом на вопрос:

— А разве это важно?

— Для меня да, — он скомкал в руках салфетку, потянувшись за круасаном.

— Мы же не дети, правда? — осторожно, но в тоже время твердо спросила Эмма. — У каждого из нас своя жизнь, свои проблемы, своё прошлое и настоящее.

— По-моему, ты уходишь от ответа.

— Да нет, — она махнула рукой и быстро провела указательным пальцем по ободку фарфоровой чашки. — Только зачем ты интересуешься моим семейным статусом, что это изменит?

— Хочу узнать тебя получше, — полушутя полусерьезно сказал Герман.

— Мне казалось, прошлой ночью я открыла тебе все свои тайны.

— Это были не те тайны, — улыбнулся он краешком губ. — Расскажи о себе.

— Родилась, живу и когда-нибудь умру. Это вкратце.

— Мрачноватая биография.

— Ты считаешь, — засмеялась Эмма. — Знаешь, я не люблю рассказывать о себе, наверное, не умею, из меня плохая рассказчица.

— Обещаю, буду стоически держаться, если ты начнешь заикаться, путать имена и даты.

— Ладно, я готова отчитаться, — она равнодушно пожала плечами, посмотрев на него ироничным взглядом. — Значит, воспитывал меня отец, мать свою я не помню, она сбежала от нас вскоре после моего рождения. Жили мы в деревне, откуда я сбежала при первой же возможности.

— Сбежала куда?

— К людям, — засмеялась Эмма. — В город поехала. Жила в коммуналке у троюродной тётки отца.

— А что было потом? — допытывался он.

— Потом мне исполнилось восемнадцать, и я вышла замуж.

— И кем он был?

— Богатым! — последовал резкий ответ. — Он был богатым и этим всё сказано. Я его не любила, его невозможно было любить, он… Как бы тебе сказать, — Эмма стала заламывать себе пальцы. — Он был намного старше меня. Ему перевалило за шестьдесят. Хочешь жить, умей вертеться. Я тогда очень хотела жить в городе, красиво жить, ни в чём себе не отказывая. Разумеется, и вертеться приходилось, будь здоров.

— И долго вы прожили вместе?

— Мы до сих пор женаты. Сейчас он старик, но продолжает уверять, что любит меня. В принципе всё. Теперь ты удовлетворил своё писательское любопытство?

— Не совсем, ты не сказала…

— Может, на сегодня хватит разговоров, и ты вспомнишь, что тебя ждет сюрприз?

— Возможно, — уклончиво ответил он. — Что я для этого должен сделать?

— Для начала добраться до сюрприза. Здесь недалеко. Поехали?

— Поехали.

Машину, по настоянию Эммы, они оставили возле первого деревенского дома. По узкой дороге, вдоль заборов и калиток, пошли пешком. Деревня пустовала, казалось, на время их приезда её обитатели тактично удалились.

Эмма держала его под руку, ведя в сторону высокого амбара.

— Мы идём в амбар? — недоверчиво спросил он, ожидая подвоха.

— Это не совсем амбар, вернее, его сейчас используют не по назначению.

Конец ознакомительного фрагмента.