Американские байки

Эн Поли, 2020

Книга о тех временах, когда не существовало культуры отмены. Не слышали о BLM и LGBT. «Американские байки» пропитаны духом 90-х. Они промелькнули, оставив привкус жвачки и портвейна. Флёр подъездной романтики и ожидания неудачного секса, поиски себя в первой рюмке, стыд, неизбывное чувство вины и страстное желание любыми способами вывалиться из мира взрослых в мир без запретов – в этом есть чувственность «Грязных танцев» и злоба «Чучела». Жизнь меняется стремительно, когда тебе пятнадцать. Первая любовь, первый поцелуй и первое расставание. Судьба дает шанс, от которого невозможно отказаться. Поменять скучные провинциальные пейзажи на Нью-Йорк, Чикаго, Вашингтон – как вам такое?! Смена места не облегчает жизнь, а только усложняет ее. Новые знакомства и столкновение двух культур – тот еще квест. Как модно одеваться на копейки? Как не нажить врагов? Можно ли дружить с неграми? С кем заняться сексом в первый раз? Честно. Наивно. Супер. Содержит нецензурную брань.

Байка 3. Первая любовь

На меня упала любовь. Больно. Как кирпич на голову. Зато с красивыми глюками — сердечки, бабочки. Моя душа — клубок мартовских котиков. Не знаю, чем они там занимаются, но во всём организме бесконечная возня. Как будто траванулась кислым молоком: в голове искрит, перед глазами плывёт, в животе — буря.

Так, про любовь. Перец тот нравился давно, но в этих вопросах я пока профан, поэтому чувства пришлось задвинуть. И надолго. Мне не привыкать. Страдать тайком мне не впервой. Плавали, знаем.

Мой любимый едежневный клип: нечто с воплями проносится мимо меня. Классный перец. Старше на год, десятиклассник. Зовут Андрей. У него длинные, до самых плеч волосы. Они немного блестят, наверное, моет он их редко, зато так причоска красивая, как будто лаком сбрызнули. Так в школе почти никто не ходит, и от этого он выглядит еще круче. Отчаянный, значит. Наглый. По слухам, барабанщик в heavy-metall группе. Красота. Аж колени сводит. И зубы чешутся.

Обычно мои страдания заканчиваются одинаково: я хожу за объектом по пятам и выжигаю сердечки взглядом на его спине. Вдруг услышит? Вдруг поймет? Мечтам не суждено сбыться: никому я не нужна. Единственный шанс покончить с безответностью — переключиться на кого-нибудь другого. Примерно раз в полгода я так и делаю. Чуть сердце подзаживет — и опять на передовую. Клин клином, как говорится. Втрескавшись в Андрея, хэппи-энда я не жду. Уж сколько раз. На совершенно отчаянный шаг меня подталкивает сестра: мой собственный опыт настолько ниже ватерлинии, что я беру помощь зала.

— Тут только ва-банк! — Танька целованная, знает больше. — Иначе не прокатит.

— А ты уверена, что вот так прокатит? Сама-то пробовала?

Танька закатывает глаза.

— Пробовала. Много раз. Упокойся.

— Страшно, блин.

— Ну и ходи, как дурочка с переулочка. Замуж вообще когда-нибудь собираешься?

— И что, думаешь, если не сама, так никто не клюнет?

— Пфф, — Танька разворачивает меня лицом к бабушкиному трюмо. — Ты себя в зеркало видела?

Вздыхаю. Что тут скажешь.

Танька дает финальные напутствия:

— Ты, главное, понаглей. А то сбежит.

Да пусть бы и сбежал. Главное, чтобы не тянул, сразу линял. А то опозорюсь. Сама сбегу.

А, вообще, терять мне уже нечего, кроме цепей своих тяжких. Я не о тех, что в изобилии носят металлисты на груди. Мои оковы — мои же страхи. Вагон, тележка и дырявое ведро. Страдания нечеловеческие. Хотя, позориться прилюдно мне уже приходилось. На сцене как-то раз в обморок упала, было дело. А однажды девчонки в лагере разболтали одному, что я его люблю. Я потом неделю по кустам пряталась. В общем, ладно. Выдержу.

В день Икс я подхожу к Андрею на переменке. Шлёпаю на подоконник папку со своими рисунками, как повод завязать разговор. Не столько ради того, чтобы показать. Просто руки трясутся так, что держать сил уже нет.

— Привет! Меня Наташа зовут!

— Андрей!

Улыбается от уха до уха. На Буратино похож, а я не замечала. Красивый-то какой.

— Я вот тут. Это самое. Рисунки хотела показать.

Атакуемый явно озадачен, но быстро берёт себя в руки.

— Круто, чё.

— Может, посмотришь?

До него, наконец, дошло. Аллилуйя. Лезет в папку, рассматривает работы, ухмыляется. Какое-то время молчим. Вот и чудно. А то у меня слова как-то резко закончились. И Танька-балда шпаргалку не написала.

— А ты по тяжёленькому, смотрю, тоже встреваешь? Драконы, скелеты. Мясцо!

— Ну, да, — побольше равнодушия во взгляде, Наташа, камон. — Встреваю. По тяжёленькому.

— Футболка, смотрю, у тебя тоже ничего.

Еще бы. Я ее специально надела. Чтоб ты спросил.

— Ну, да, Metallica. С материка привезла.

(привезла из-под Липецка, нашла на каком-то рыночном развале у бабки между вязаной кофтой и банкой огурцов, но об этом, ессно, умалчиваю)

— А ты прикольная!

Улыбаюсь. Резко захотелось в туалет.

— А пойдешь со мной в пятницу гулять?

На этом месте можно смело падать в обморок, как и планировала. Но я держусь. Еще несколько минут мучаем друг друга светскими фразами, после чего расходимся. Остаток перемены сижу в женском туалете, пытаясь собраться с мыслями.

Итак, с самого начала. Мне пятнадцать с половиной лет, зовут Наташа, я — студентка школы с углубленным изучением английского языка города Южно-Сахалинска, что на острове Сахалин (правильно говорить «с Сахалина», а не «из Сахалина»). Я выиграла региональный языковой конкурс и этим летом должна совершить свою первую поездку за рубеж. Я никогда не целовалась с мальчиком и пока что не пробовала водку, только шампанское, да и то пару раз. И пять минут назад меня пригласили на свидание! Первое в жизни свидание!

Всё моё детство прошло под яростные попытки мамы внушить аксиому, что секса как в нашей стране отродясь не было, так и в мире не существует. При этом, мама и папа — врачи, и Большую медицинскую энциклопедию, в особенности раздел, где нарисованы мужские органы в разрезе, ко мне ходил смотреть весь двор. Разномастная инфа миксуется в голове причудливым компотом. И мне порою трудно объяснить, что я вообще по этому всему поводу думаю. В те лохматые времена в СМИ — жёсткая цензура. Но моя мама умудряется цензурить эту цензуру сверху. Если по телевизору показывали сцену поцелуя, мама коршуном слетала с дивана и, растопырив крылья байкового халата, закрывала ими и без того маленький экран. До пятнадцати лет я сидела задницей на картах, как единственная нецелованная в дворовой компании. Это, по поверьям нашего района, переключало колоду из режима игрального в режим гадальный. Откуда брать опыт в виде поцелуев и слезть, наконец, с ненавистной колоды, было непонятно. Мальчиков я совершенно не интересовала.

Взрослые премудрости просачивались сквозь железный занавес родительского надзора скупо и неохотно. Библейский верблюд, протискивающий свое тело сквозь игольное ушко, имел больше шансов на успех, чем я. Но помог случай. Однажды вечером я зашла в комнату, где родители смотрели анонс какого-то фильма. Кабельное только-только входило в нашу жизнь. Взрослые не были готовы к тому, что произойдет. Я — тем более.

— Поцелуй меня… там. Ещё ниже, — произнес глубокий женский голос.

Я не поверила своим ушам. У родителей отщёлкнулись челюсти.

— Как тебе не стыдно! Иди спать! — рявкнула мама.

Но ситуацию было уже не исправить. Сон мне совершенно не помог. Я накрепко усвоила, что целовать, оказывается, можно и «туда». C того памятного вечера прошло немало времени. За которое я узнала, что не все те девственницы, что таковыми кажутся (их много среди старшеклассниц). А еще — как называется те самые загадочные ласки.

Буквально накануне «гуляний» с волосатым барабанщиком случается еще одно событие. Май богат на праздники. В художке — выпускной. Просмотры, волнения — все позади. Осталось самое приятное.

— А теперь нашей Наталье вручается красный диплом за энтузиазизм! — произносит моя любимая учительница Наталья Михайловна, и все хохочут. Она совершенно права. Я и здесь — киндер-сюрприз. Два года экстерном, и вожделенная метрика в кармане. Мой первый профессиональный диплом! Пусть школьный, пусть еще не взрослый. Но уже такой важный!

— А давайте в садик пойдем. Есть кой чо, — шепчет Вася Шурочкин, когда учителя не слышат. Мы пьем чай, как приличные, и торт тоже очень вкусный. И так тепло на душе от поздравлений. Тем более теперь, когда пришло время расставаться. Когда еще увидимся? Но тело и душа требуют более серьезных развлечений.

Мы не спрашиваем, что мы будем делать в садике. Но лукавые взгляды парней говорят о том, что скучно там не будет точно. Оля хихикает, как дура, ей не привыкать, Василиса по обыкновению строит из себя приличную, Вероника язвит. Но пойдут все, не извольте сомневаться.

В сетчатом заборе-рабице огромная дыра, и мы без труда проникаем на территорию садика. Здесь нас вряд ли кто-то застукает. Разве что сторож, но мы осторожны и сильно не шумим. Мальчишки, и правда, захватили нечто в бутылке. Это не вино, даже близко нет, хотя на этикетке написано именно так. Пьём из горлышка по очереди. Главное, не дышать и глотать быстрее. Как лекарство. Бонус — головокружение и дрожь в пальцах. Они намного приятней вкуса самого напитка.

Вечер свеж. Воздух напоен запахами: нежными — сирени и черемухи, резкими — омытыми дождем листьями и мокрым асфальтом, кисловатым — сырым деревом настила садиковской веранды. Но больше всего пахнет приключениями. Этот запах невозможно идентифицировать, вычленить из тысячи посторонних. Его чувствуешь не носом. Сердцем. Мысль никак не оформляется в слова, голова пуста, как бубен, и звенит на ветру. Но совершенно ясно — это конец нашего детства. Оно закончилось, оно уходит от нас по узким дорожкам детского сада. Между сиреневых кустов, мимо песочниц, с забытыми в них разноцветными формочками. Оно никогда больше не вернется.

— Ну, что, девчонки, расстаемся навсегда?

Все молчат, хотя это правда. Художка — единственное место, где мы встречаемся. Наши парни. Мальчишки еще. Маленького росточка, но такой деловой Вася Шурочкин. Молчаливый Макс. Весельчак Сашка. Красавчик Артём, в которого все девчонки успели накрепко влюбиться, и не по одному разу. Оля — глуповатая красотка, Вероника — честь и совесть компании, Лиза — уже сейчас настоящая училка, с ней не забалуешь, Василиса, которая и сейчас смотрит на Артёма, как будто нас всех здесь не было и в помине. Художка, где за два года у нас сложилась неплохая компания, но мы никогда не пробовали общаться вне ее стен. И стоит ли начинать сейчас? Как минимум мне — точно нет. Через месяц я улечу в Америку.

Именно поэтому мне нестерпимо хочется Васю пнуть, и побольнее. Вино притупило слезны, но не убило их окончательно.

— Ну, ладно, патетику тут наводить! — бурчу я, а у самой ком в горле.

— Ай, да ладно. Дай обниму!

Мы жмем друг другу руки, но, не выдержав накала, бросаемся друг к другу на шею. Девчонки трясут подбородками и клянутся звонить. Парни серьезны, но видно, что и они вот-вот заплачут.

После бурных прощаний до бабушкиного дома меня провожают трое. Вася, Макс и Сашка. Самый красивый из нашей компании — Артём, уехал на свидание к какой-то девчонке. А жаль. Мне почему-то хочется, чтобы именно он, а не Сашка, шёл сейчас рядом и держал меня за руку. Все эти держания за руку ничего не значат, совсем ни-че-го. Мы же просто друзья. Но лучше б Артём, а не Сашка.

Бабушка живёт на Вокзальной улице, сразу за железной дорогой. Узкие переулки, заросшие сиренью. Тихий перестук колёс проходящих вдалеке поездов. Асфальт пружинит под подошвами лодочек. Фонари, ещё не разбитые местной шпаной, заканчиваются ровно за сто метров до погрузившейся в тёмную дрему пятиэтажки. Бабушкин подъезд гостеприимно объят сумерками. Окна в пролётах не дают света, полукруглым намёком сереют в темноте. В какой конкретно момент Сашка целует меня? Я не успеваю сообразить. Чувство вины от того, что первый поцелуй не достался барабанщику, почти не ощущается. И тепло, разливающееся по всему телу, намного приятней. Вася и Макс терпеливо ждут, облокотившись на останки деревянных перил, присаживаются на нижнюю ступеньку, закуривают. Из-за чьей-то двери слышится жалобный кошачий мяв.

В эту ночь я прокрадываюсь к бабушке многоопытной женщиной. Ключ предательски скрипит в замке, я замираю, холодея от ужаса. Но бабушка спит и не знает, как много изменилось во мне за считанные часы. Внезапно проснувшимся девичьим чутьём я понимаю, что о количестве мужчин, с которыми довелось целоваться до первого поцелуя, надо молчать даже под пытками. Чтобы не прослыть легкомысленной свистулькой. И когда-нибудь выйти замуж.