Американские байки

Эн Поли, 2020

Книга о тех временах, когда не существовало культуры отмены. Не слышали о BLM и LGBT. «Американские байки» пропитаны духом 90-х. Они промелькнули, оставив привкус жвачки и портвейна. Флёр подъездной романтики и ожидания неудачного секса, поиски себя в первой рюмке, стыд, неизбывное чувство вины и страстное желание любыми способами вывалиться из мира взрослых в мир без запретов – в этом есть чувственность «Грязных танцев» и злоба «Чучела». Жизнь меняется стремительно, когда тебе пятнадцать. Первая любовь, первый поцелуй и первое расставание. Судьба дает шанс, от которого невозможно отказаться. Поменять скучные провинциальные пейзажи на Нью-Йорк, Чикаго, Вашингтон – как вам такое?! Смена места не облегчает жизнь, а только усложняет ее. Новые знакомства и столкновение двух культур – тот еще квест. Как модно одеваться на копейки? Как не нажить врагов? Можно ли дружить с неграми? С кем заняться сексом в первый раз? Честно. Наивно. Супер. Содержит нецензурную брань.

Байка 10. Брошенная матрёшка

Lebanone, Pennsylvania

Разговор про тот вечер с пивом так и не состоялся. А через неделю приёмная мать с вежливой улыбкой предлагает мне ответить на звонок.

— Это координатор, honey. Хочет с тобой поговорить, okay?

Задом чувствую неприятности. А мой зад меня ещё не подводил. Сухой голос на том конце сообщает, что,

— Добрый день, это Натали? Меня зовут Присцилла. К сожалению, ваши отношения с приёмной семьёй не сложились. Поэтому программа предоставит новое жильё. А пока вы временно поживете у меня. Я заеду за вами во вторник.

Я кладу трубку. Всё в тумане. Мне так стыдно. Так стыдно, что даже не могу смотреть в глаза «маме». Мне не хватает воздуха, мне нечем дышать. «Мы не в Нью-Йорке, моя дорогая!». И мы не дома. У чужих людей. Они от меня отказались. Бросили. Как ненужную куклу. Русскую матрешку. Неформат.

Два дня провожу, закрывшись в комнате. Мне плохо в этом доме. На этих чистых, пахнущих цветами одеялах. Под этой красивой черепичной крышей. Где я не нужна. Аппетита нет совсем. Проблема с дневным питанием решена. Прощай, мой Читос. Ты был мне верным другом.

Во вторник к дому подъезжает авто. Оно похоже на чемодан из крокодиловой кожи. Коричневые двери, коричневый салон. И пахнет, как должны пахнуть все старые крокодилы — сыростью, пылью и тоской. Из него вылезает сухопарая бабка.

— Хеллоу, я — Присцилла!

Улыбается, как будто тут есть, чему радоваться.

— Натали!

Жмем друг другу руки. Приёмная мама суетится. Помогает заталкивать чемодан в багажник. «Папа» на работе, детей в это время дома нет. Хоть какое-то облегчение. Не хочу их видеть. Терпеть их не могу. С «мамой» прощаюсь скомкано. Мне жутко неудобно. Мне противно, отвратительно мне. Я гость, которого выставили за дверь. Выгнали. Накормили, напоили, и будет. Чипсы, лимонад. Take care of youself. Пошла вон.

— Пока, honey!

«Маме» тоже неловко. Она прячет глаза.

Прощай. Я чувствовала себя такой чужой в этом доме. Но теперь мне страшно с ним расставаться. Ведь придётся заново привыкать к незнакомым людям. А они могут оказаться ещё хуже. Я плачу. Моё ведро слёз снова переполнено. Я ворошу папку с фотографиями из дома. Опять и опять. Всё бы отдала, чтобы оказаться сейчас там. Если не с парнями, так хоть у бабушки. Зарыться с головой в старое колючее одеяло «из верблюда». И заснуть. Я человек под знаком “No”. Я не нужна. Нигде.

Мы в Лебаноне. Странное название. Надо написать об этом Андрею, пусть посмеётся. В новом доме жильцов гораздо больше. Это не жилье, это муравейник. Но, странно, здесь мне лучше. Я отвлекаюсь на людей. Пусть говорят, говорят, говорят без умолку. Лишь бы не было снова этой тишины. Надеюсь, в этом доме есть еда, кроме чипсов?

Дом одноэтажный. При входе спуск в подвал. Не вонючий погреб. Полноценный второй этаж. Он ухоженный, почти как было в доме полицейских, хотя здесь нет ковров и мягкой мебели, нет картин с видами гор, телевизора с большим экраном и бегового тренажера, который так любит терзать Эмили. Но для жилья подвал вполне пригоден. Большую его часть занимает мастерская деда — мужа Патриции. Всё свободное время он проводит здесь: вечно что-то пилит и стругает, хотя я не видела ни единой полезной вещи, вышедшей из-под его рубанка. Такое впечатление, что он просто любит пилить.

Присцилла — старая, худая, жутко въедливая бабка. Она же координатор. Она же глава дома. У Патриции ответов больше, чем вопросов. Она знает, как всем жить. Я тут же попадаю в чёрный список тех гадов, которые вечно портят идеальную картину мира. Я не умею вести себя «как надо». Присцилла всё время улыбается. Присцилла всё время говорит.

— Натали, вот так должно лежать!

— Натали, вот так надо делать!

— Натали, послушай!

— Натали, иди сюда!

— Натали, исправь!

Натали то. Натали сё. Эта лавочка никогда не закрывается.

В доме гостит семья чехов. Мама, папа и два ребенка — дочка чуть младше меня и пацан-первоклашка. Мама и дочь трещат на английском, как на родном. Сразу видно, что в ЮэС не первый раз. Девчонка одета на американский манер: жёлтые боты, широкие штаны, толстовка с капюшоном. Она меняет одежду каждый день. Я ни разу не видела её в одном и том же. Втайне завидую. Я-то до сих пор хожу в единственных джинсах. Зато на первую стипендию удалось купить пару футболок и бежевые брюки. Плюс чёрную косуху и чёрные ботинки — они жарковаты для лета, но это мелочи жизни.

Папа-чех не говорит по-английски. Не знаю почему, но меня тянет к нему. Он добрый, большой и мягкий. Как медведь-панда. Так хочется обнять его. И чтобы он обнял меня в ответ. Положил руку на голову и потрепал по волосам, как он делает это с Катаринкой, дочкой. С родным отцом у меня тяжёлые отношения. Про такие говорят «не сложились». А как складывать — никто не объяснил.

Этот бородач ни бельмеса не смыслит в английском. И в русском тоже. Но он говорит слова, похожие на русские. Они круглые и тёплые, как шарики из шерсти. И я его понимаю. Невероятным образом — понимаю. И он меня. Он хороший, самый лучший. Он так много улыбается. Своей жене, детям. Всем. Нет, не медведь он. Кот. Чеширский. Человек-улыбка. У него много всего. Добра, света. Он сильный, он защищает. Даже ничего не делая — защищает. Я это чувствую. Меня к нему тянет. Папочка. Мой чешский папа. Он обращается со мной, как с родным ребенком. Как с доченькой.

— Děvče³², — говорит он мне и прижимает ладони к моим щекам.

Мне так уютно рядом с ним. Хочется забраться к нему на колени, зарыться лицом в его лохматую, как у сказочного лесовика, бороду и дышать, дышать, дышать его спокойствием. Добром, которое он излучает, как ласковое солнышко.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

32

девочка (чешск.)