Ландыш на крови. В тебе нет огня, нет чистого побуждения. В тебе лишь пустота

Эльсан Алари

Саша Браницкий – избалованный сын олигарха. Он глуп и жесток по отношению к тем, кто не может похвастаться наличием материальных ценностей в своей жизни. Саша коротает время в праздности и однажды совершает убийство незнакомого человека. Ему не грозит наказание свыше, зачатки совести слишком слабы. Время течет в привычном русле до того момента, как одним дождливым вечером на пороге его дома оказываются двое незнакомцев. Встреча с ними превращает жизнь Браницкого в тягучий кошмар.

III

Lamborghini стрелой неслась по московским улицам. Огни ночной столицы мелькали перед глазами Саши, который пребывал в состоянии близком к абсолютному экстазу. Руки намертво вцепились в руль, а нога на педале уже не подчинялась воле хозяина. Остекленевший взгляд его нацелился только в одну далекую точку, маячившую где-то на меркнущей периферии. Музыка из колонок казалась ему то какой-то глухой и далекой, то вдруг звучала слишком громко.

Владик же подвывал и дергал всеми конечностями, периодически вливая в глотку очумевшего друга небольшие порции терпкого виски. Тот машинально сглатывал, даже не ощущая ядреного вкуса, и продолжал зависать. Игнорируя красные сигналы светофоров, они мчались, лихо петляя между дешевыми развалюхами.

— Вот вам, грязные имбецилы! Да откуда же вас тут столько много развелось. Спать надо, баиньки, — возмущался Владик и вновь припадал к стеклянному горлышку.

— Зато я шахмачу, ууу…, — выл Саша, обгоняя грузовик, — ухуууууууу…

Он резко перестраивался и напрочь не замечал дорожную разметку, созданную, по его мнению, лишь для тупых. Иногда машина вылетала на встречную полосу и с запредельной скоростью мчалась по ней, но в самый последний миг уходила от столкновения. Друзья истерически хохотали и обсуждали перекошенные от страха лица несчастных тетушек на «солярисе». С ними они едва успели разминуться на набережной Тараса Шевченко и чудом не отправили сию кредитовозку, вместе с её пассажирами, в звездный путь.

Владик достал телефон и включил интернет-трансляцию, выступая в роли репортера, он красочно и детально комментировал происходящее, сетуя, правда, на халатность ГАИ. Ибо стражи порядка их никак не замечали.

— Ну чего они нас не преследуют, а?! Где погоня-то?! У всех нормальных людей есть видео с погоней, а у нас — дерьмо какое-то!

«Сбейте кого-нибудь», — прочитал он комментарий какой-то сообразительной девушки.

— Слышь, Пушкин, ищи, кого сбивать будем! — крикнул он, тыкая другу в лицо смартфоном, — сбивать, нахер!

— Дебил, совсем, — бурчал Саша, вновь вылетая на встречную полосу, — здесь некого сбивать.

Кошелев завыл что-то нечленораздельное и принялся долбить ладонями по тонированному окну.

— Вон! Там! Там! — возбужденно скулил он, указывая на маленькую фигурку мотоциклиста, который внезапно возник на съезде в третий ряд. — Пусть эта гнида похрустит!

Саша визгливо рассмеялся, помня о неприязни друга к байкерам. Кошелевненавидел их очень сильно. Он лихо перестроился, так что машину буквально вышвырнуло в правый ряд, и тут же принялся преследовать мотоциклиста. Расстояние между ними сокращалось невероятно быстро, уж тут-то Саша не мог пожаловаться на качество родительского подарка.

Рев мотора пересиливал грохот музыки из колонок, а показание на спидометре давно перевалило за допустимую норму. Глаза Браницкого потемнели от нахлынувшего азарта, а на губах сияла улыбка, больше напоминавшая волчий оскал. Десны его обнажились, и кривые зубы ярким пятном выделялись на потемневшем от злобы лице. Мимолетные всполохи дальних фар лишь на долю секунды озаряли дьявольскую гримасу, игравшую на лице Саши. Красные и желтые огни автострады единым потоком летели мимо него, образуя смазанные разноцветные нити. Вывески и баннеры мелькали где-то наверху, переходы и светофоры они преодолевали, не глядя.

Вжимаясь затылком в сиденье, Саша чувствовал, как все его естество охватывает немыслимый трепет. Где-то в районе груди поселилось ощущение почти райское, по сравнению с которым, любой элитный наркотик казался пустышкой. В этот момент ему чудилось, будто сам божественный посланник распростер могучие крылья за его спиной. Вот сейчас он даже ощущал его прохладные руки на своих плечах, словно он покровительствует ему, толкает вперед. И Саша еще сильнее вдавил педаль газа, захлебываясь от восторга. Он мчался вперед, видя одну лишь маленькую ничтожную цель, которая вот-вот превратится в кровавое месиво.

Плевать на убогую мораль — пускай другие следуют ей. Ничтожные людишки должны бояться и чтить закон, написанный лишь для глупых рабов. Саша уже почти ощущал долгожданные волны людского негодования, направленные на то, чтобы сокрушить, свергнуть его негласное господство. Он любил купаться в океане народной ненависти и зависти. Праведные муравьи станут уповать на справедливость суда, наивно брюзжать о том, что подобные ему рано или поздно получат по заслугам,

что мир изменится и таких, как он, станут судить наравне со всеми. А Браницкий лишь усмехался и гнал вперед черного монстра, уже практически вплотную приближаясь к своей жертве.

Бедняга трепыхался, увиливал, дергался туда-сюда, все еще лелея надежду на то, что сможет улизнуть. Мотоциклист не верил, что жизнь его прервется здесь, на съезде с третьего транспортного, и две его маленькие дочки останутся в эту ночь без отца. Он даже не мог представить, как горько заплачет его молодая жена, хрипя, упадет она на холодный кухонный пол, до крови закусив белую ладонь. Она завоет протяжно и надрывно, из последних сил сдерживая крики, помня о спящих за тонкой стеной девочках пяти и восьми лет, и даже не будет знать о двух отморозках, которые не получат заслуженного наказания. Не светят им годы тюрьмы и муки совести. Они лишь посмеются над её страданиями и даже не подумают о том, что искалечили, сломали судьбу одной простой семьи. Отобрали её мужа, убили отца и кормильца.

Гонщик никогда не допустит подобного. Человек за рулем мотоцикла боролся за право на жизнь; из последних сил давил на газ, выжимал оставшиеся крупицы скорости из старой «Ямахи», мысленно умоляя её потерпеть еще немного, спасти от черной ревущей твари, готовой вот-вот подмять его под себя.

А парни хохочут и улюлюкают, Владик уже забыл о том, что собирался снять все в подробностях. Он откинул телефон прочь и теперь визжал как ненормальный, подгоняя Сашу:

— Дави его! Дави ишака! Чтобы башка его отлетела подальше!

— Считай секунды, брат, если собью его за минуту, то с тебя причитается — задорно кричит Саша, выкручивая руль, — это будет мой лучший тест-драйв, проверим заодно малышку на прочность.

— Раз, — протяжно начинает Кошелев и с восторгом наблюдает за маневрами друга, который явно вошел во вкус и теперь творил нечто невообразимое. Он словно обуздывал норовистого мустанга, резко и порывисто, заставляя роскошную машину лететь, с каждой секундой приближаясь к мотоциклисту.

— Десять… Пятнадцать… Двадцать пять…

— Тридцать! — рычит Саша, уже отчетливо видя перед собой яркую эмблему мотоклуба на потертой оранжевой куртке байкера. — Тридцать пять, сорок! И ты сдохнешь, тварь двухколесная!

— Тарань его, брат! Тараааань! Уахахаха! — подначивал Кошелев, продолжая вести отсчет.

— Пятьдесят один…

Машина нагоняет байкера и обходит его слева. Поравнявшись с ним, они отчетливо видят, как в прозрачном стекле шлема мотоциклиста отражается испуг. В глазах мужчины отчетливо проступает паника. Он понимает, что сейчас произойдет, и мысленно смирился с этим.

Владик показывает ему средний палец и приветливо машет рукой:

— Аста ла виста, кусок дерьма! Пятьдесят девять!

Едва успев произнести последнее слово, Кошелев больно ударился виском о стекло, не успев откинуться назад во время сашкиного маневра. Браницкий без предупреждения подался вправо и одним точным и почти красивым движением отшвырнул легкий мотоцикл. Сила удара была невелика, все-таки Саша решил не портить свой подарок в первые же сутки. Однако этого оказалось достаточно, чтобы железяка с противным скрежетом проехалась боком по асфальту на добрые десять метров. Байкер отлетел и того дальше, правда, в противоположную сторону, оставляя за собой темный след на асфальте.

Браницкий резко затормозил, так что на асфальте остались характерные следы от жженой резины. В воздухе застыл душераздирающий визг, издаваемый несчастными колодками. Он еще долго звучал, эхом отдаваясь в ночной тишине, нарушаемой лишь гулом далекой автострады и хриплым дыханием Владика.

Из-под капота тачки медленно поднимался сероватый дымок. Постепенно, расползаясь и обволакивая окружающее пространство, он подобрался к неподвижной фигуре лежачего человека. Окровавленная нога, изогнутая под неестественным углом, выглядела мерзко и безжизненно. Кисть левой руки, судя по всему, вообще превратилась в подобие фарша. На изодранном боку виднелась грязная рана.

— Ну, ты даешь, брат…, — подал голос Владик, потирая ушибленное место, — ты даже машину толком не помял…

— Потому, что я — прирожденный гонщик. Саша удовлетворенно потянулся, прикрывая глаза. — Как думаешь, он еще жив?

Кошелев хмыкнул и глянул в боковое стекло:

— Лучше был бы мертвый, как моя прабабушка. Если спросят, скажем, ментам, что он сам въехал в нас, а потом внезапно скончался, — ехидно выдал он, — такое ведь часто бывает, буквально на каждом шагу.

— Да не спросят. Этот придурок сам увел нас в какую-то задницу — камер тут точно нет.

Кошелев заинтересованно завертел головой, осознавая правоту друга. Вокруг высились унылые полузаброшенные склады и заводы. Жилых домов не наблюдалось вовсе, а вдалеке виднелся железнодорожный мост. За ним стелились бесконечные бетонные конструкции многоквартирных новостроек. Пустынная улица почти не освещалась — здесь не было ни души.

— Просто уедем?

— Ага, только надо проверить, умер ли этот.

Владик лишь развел руками.

— Ты давил — ты и проверяй. Я в эту срань ни за что не пойду, еще не хватало заразу подцепить какую-нибудь.

Браницкий посмотрел на него, как на больного, и с легким презрением изрек:

— Знаешь, иногда мне кажется, что есть в тебе что-то гейское. Шибко ты нежный, да и вид у тебя такой, будто каждое утро выливаешь на себя бутылку масла. Блестящий весь, лоск не хочешь испортить.

— Ты на что намекаешь сейчас? — пискляво затараторил Владик, — говорил же

— это часть моего имиджа! Мне приходится часто бывать на публике, интервью давать журналистам, сниматься. Поэтому я должен всегда выглядеть на все сто. Ты не подумай.

Саша лишь снисходительно улыбнулся и похлопал друга по холеной щеке.

— Да будь, кем хочешь, только по мне не сохни. И если ты у нас не голубой мальчик, то изволь освидетельствовать нашего мертвеца, — он заиграл бровями и выразительно глянул в сторону лежащего.

Нарочито тяжело вздохнув, Кошелев пригладил и без того прилизанные русые волосы, дернул дверную ручку, грузно вылезая из машины. Сунув руки в карманы, он обошел авто впереди, склонился над капотом и долго с интересом рассматривал небольшую вмятину.

— Ерунда, почти не заметно! — крикнул он довольному Саше.

В ответ тот беззвучно рассмеялся и указал большим пальцем себе за спину. Владик не остался в долгу, послав Браницкому отборную матерщину. Однако все же заковылял в сторону поверженного мотоциклиста. Старательно обходя кровавые пятна, и недовольно морщась, Кошелев подступил к лежачему и тронул белым носком кроссовка край шлема. Реакции не последовало. Тогда он тронул смелее, но человек не подавал признаков жизни. Подобное безучастие начинало раздражать Владика, поэтому он принялся наносить ощутимые удары по пластику, приговаривая сквозь зубы:

— Я что, зря из машины вылезал.

— Придави ему шею, — подсказал находчивый Саша, высовываясь из окна автомобиля.

Радостно хихикнув, Кошелев опустил одну ногу на грудь мотоциклиста, а другой наступил на обнажившееся горло.

— Попробуй мне только кроссовки изгадить, — предостерег он и стал давить изо всех сил, продолжая смеяться над нелепыми хрустящими и булькающими звуками, которые издавало все еще живое тело бедняги.

Когда ему надоело стоять, он принялся прыгать и пританцовывать, перенося свой немалый вес с одной ноги на другую.

— Эй! Включи мне музыку хоть, я тут работаю, — крикнул он Саше, который уже успел развернуться и сейчас медленно подъезжал к нему.

— Как на плантации пашешь, бедненький, — Браницкий протянул Владу сто — долларовую купюру через окно, — это ему, на похороны!

Кошелев ловко перехватил ее и, скомкав в руке, бросил на асфальт рядом с телом.

— Ты что так расщедрился? Этих денег даже его внукам хватит до конца жизни, — он снова захихикал и сплюнул, — давай лучше обшарим его карманы.

— Я же чертов меценат, — важно произнес Браницкий и неожиданно громко заржал, — вообще это улика против нас с тобой, чтобы полиция смогла вычислить нас и посадить на сто пятьдесят лет.

Тут расхохотался и Кошелев. Хватаясь рукой за живот, он согнулся и буквально взорвался громким наигранным смехом:

— Точно! Точно — улика! Нас посадят, обязательно посадят, клянусь своей мамкой, ха-ха-ха.

— Нет, брат, трупы надо или сжигать, или выбрасывать в реку, — пробурчал Браницкий, — так показывали в фильме про мафию, как его там… ааа… дон, мать его, Карлеоне, ха-ха. Давай выкинем его в траву, обольем алкашкой и подожжем.

— А это говно куда девать? — Кошелев указал толстым пальцем на мотоцикл, — странно будет, если этот дебил сгорит в кустах, а мотоцикл на дороге.

— Логика, брат, у меня работает, ик, оооой… — заскулил он неожиданно и побежал в сторону обочины на полусогнутых ногах. Браницкий скривился и отвернулся, стараясь проигнорировать звуки опорожняемого желудка, доносившиеся за его спиной.

— Свинья ты, хоть и брат — сказал он, когда Кошелев закончил и полез в машину Браницкого за влажными салфетками. — Только попробуй, сука, мне сиденье заблевать.

Сам же Браницкий облокотился о капот и затянулся сигаретой.

— Достало все, — он выпустил облачко дыма, — подожжем здесь и быстро уедем. — Пусть менты сами разбираются, что за дичь здесь произошла.

— Без меня только, а то мне херово, простонал Владик из машины.

Браницкий лишь закатил глаза и, прихватив бутылку Jack Daniels, направился к трупу. Тот оказался вполне еще живым и слабо подергивался в конвульсиях.

— Можно было и бензином облить, — хихикнул Браницкий и начал поливать его спиртным. Затем он вытащил изо рта сигарету и кинул ее на грудь лежачего, но особого эффекта не добился. Разве что пошел слабоватый дымок.

— Э-э, нет, так дело не пойдет, — он не без труда расстегнул мокрую от крови куртку байкера и подпалил край воротника рубашки. — То-то же, — он ухмыльнулся и, насвистывая, пошел обратно к машине.

Вскоре автомобиль тронулся, сразу набирая скорость, друзьям хотелось как можно скорее покинуть эту мрачную улицу, нагонявшую на обоих хандру. Тем более веселье закончилось, и теперь мысли Браницкого занимал только гостеприимный vip-зал любимой кальянной на Новом Арбате, где он планировал провести остаток ночи. Произошедшее его не тревожило — подумаешь, мясо. Делов-то!

Они уже отъехали достаточно далеко, и горящее тело казалось мелкой спичечной головкой, которая должна была вот-вот исчезнуть в непроглядной ночной мгле. Но на долю секунды Саше показалось, что рядом с трупом кто-то стоит. Он удивленно вздрогнул, моргнул несколько раз и вновь посмотрел в отражение, но размытый силуэт уже исчез.«Срочно закинуться надо, а то уже глюки начались», — успокоил он себя и всецело отдался интересному разговору о преимуществе новой модели Rolls Royce.