Настенька. Книга вторая. Кровавая княжна

Элина Лунева, 2023

ЧЕРНОВИК!!! Это вторая книга дилогии "Настенька".Главная героиня этого романа в свои тридцать пять лет, казалось, имела всё для счастливой жизни: яркую внешность, уверенность в себе, образование, прекрасную работу, удачно складывающуюся карьеру, деньги и успех. Но, увы, в её жизни не было счастья. Ни надежного мужчины, ни друзей, ни детей, ни семьи она не нажила. Осознание того, что время и возможности упущены, а свою такую короткую жизнь она прожила не так, как хотелось бы, пришло уже слишком поздно, когда очнувшись в новом теле юной пятнадцатилетней девушки, она поняла, что та прошлая жизнь безвозвратно потеряна, и изменилась не только она сама, но и мир вокруг стал совершенно другим.

Глава 1

Дорогу до княжеского посада я не запомнила, находясь в неком заторможенном состоянии, а точнее в состоянии полного безразличия ко всему происходящему.

Княжич управлял своим скакуном довольно умело, не гнал и особо не торопился. Он аккуратно придерживал меня за талию, дабы я не свалилась с лошади. И, пожалуй, это был единственный раз, когда я порадовалась своему лёгкому весу, ведь мне было откровенно жаль животинку, которой пришлось везти двоих.

Несколько раз пресветлый пытался заговорить со мной, но я же отвечала односложно, либо вовсе игнорировала, так как именно сейчас была совершенно не настроена на какое-либо общение.

Оживилась я лишь, когда над нашими головами раздалось громкое карканье ворона.

— Вот, паскуда, — прошипел один из ближников княжича, кажется Ивор, — Как бы беду не накликал.

— Дозволь, пресветлый, я его сейчас арбалетом сниму, — уже потянулся к оружию второй ближник с именем Мстислав.

— Только тронь, — произнесла я тихо, однако меня все услышали, — И лишишься руки.

— Да как ты…, — он хотел было ответить, но свирепый взгляд князя тут же заставил его закрыть рот и проглотить рвущиеся наружу оскорбления.

Я же протянула вперёд руку, на которую и спикировала черная птица.

— Не забыл ты меня, демон пернатый, не бросил, — прошептала я тихо, прижимаясь к блестящим черным перьям.

И тут же в моей голове возник мыслеобраз: кладбище, лес, избушка бабки Ядвиги и ворон, клюющий угощение, брошенное мной.

Вот значит как? Я удивленно посмотрела в колючие глаза птицы, а от него же пришёл следующий образ, в котором он сидел на моём плече, а я ласково проводила по его угольно-черным перьям рукой и скармливала кусочек свежего мяса.

— Голодный, потерпи немного. Наверное, скоро приедем, — тихо прошептала я и, едва касаясь, огладила черное крыло.

Ворон каркнул, взмахнул крыльями и взлетел. Князь что-то проговорил недовольное, а я же смотрела, как большая черная птица покружила над нашей небольшой процессией, а затем полетела вперёд.

На горизонте показалось очертание города. И я принялась внимательно рассматривать высокую деревянную заставу с широкими башенками и смотровыми воинами на ней.

Увидев мою заинтересованность, княжич принялся рассказывать и описывать мне устройство города.

Город имел имя своего князя и назывался Дмитров и выглядел, словно огромный музей деревянного зодчества. Издалека, во всяком случае, казалось именно так.

Я во все глаза уставилась на высокие укрепления и насыпной вал возле крепостной стены, деревянной конечно, на высокие башенки кремля, на расписные крыши теремов и высоких, словно разукрашенные скворечники, домов.

Город представлял собой огромную деревянную крепость, возведенную на широкой возвышенности, и обнесенную крепостной стеной, состоящей из плотно подогнанных срубов и высотой не менее двух-трех этажей. Поверх крепостной стены крепилась двускатная крыша, которая, по всей видимости, защищала воинов от непогоды и стрел врага в моменты осады. Будем надеяться, что на время моего пребывания в этом городе, подобного не случится.

За воротами крепостной стены передо мной раскинулся сам город, словно из старых сказок или картинок. Деревянные дома, деревянные терема, деревянные церквушки, даже улицы и те были мощёные деревянным настилом. Да, видимо этот город очень боялся пожаров.

Изнутри Дмитров в некотором роде напоминал современную Москву, но не видом конечно, а круговым устройством. Здесь тоже имелись своего рода кольца. Первый круг (кольцо), который занимал весь центр города, назывался детинцем. Здесь жил правящий род, а также множество теремов, церквей и прочих богатых зданий, принадлежащих особо приближенным к княжескому роду. Центровое место занимал кремль, в котором и жила непосредственно правящая семья со всеми их служками, челядью и прочим. Кремль имел свою крепостную стену, и являлся в некотором роде крепостью внутри города.

Второй круг города составляли терема и дворы бояр, воинской знати, со всеми их подворьями, челядью, рабами и крестьянами.

Третий круг составляли дома крупных ремесленников и богатых купцов. В некоторых случаях власть имущие дозволяли селить сюда иноземные торговые посольства.

Четвёртый круг, он же крайний, или, как я бы его назвала, окраина, представлял собой самую большую и многочисленную по населению часть города. Здесь жили простые вои (солдаты), мелкие ремесленники, простые торговцы и их челядь.

Проезжая город, я не могла не отметить, как разительно отличалась жизнь окраин от тех районов, что были приближены к кремлю. Нищие деревянные дома постепенно сменялись богатыми купеческими дворами и подворьями, а те в свою очередь роскошными расписными теремами и палатами. И апогеем всему был кремль. Деревянный, с высокими стенами, он словно возвышался над всем городом, являя своё величие и олицетворяя силу правящего рода.

Очевидно, княжич ожидал увидеть больше эмоций на моём лице, в числе которых должно было быть и удивление, и восхищение, и возможно даже некое раболепие. Кем я была до того? Крестьянка чумазая, да сирота безродная, не челядь конечно, но почти. Холопка, одним словом. А теперь кем стала? Невеста княжича, жена будущего правителя!

Только вот лицо моё не выдавало подобных эмоций, хоть убей. Я лишь уныло окинула взглядом огромный терем кремля и подумала, что это не Москва-сити, и не красная площадь златоглавой, и уж точно не кремль прекрасного Нижнего Новгорода. Поэтому и выражение моего лица было весьма спокойным и сдержанным, особенно для чумазой необразованной селянки. Это-то и удивило молодого князя и его ближников. Хотя я отметила и красоту деревянной резьбы, и изящность росписи, и яркость цветных витражей в небольших деревянных оконцах. В целом кремль с его теремами и палатами производил впечатление весьма атмосферное и внушающее, но увы не для жительницы России двадцать первого века.

А в это время на красное крыльцо терема высыпало несколько десятков человек. Княжич спрыгнул с коня и, бросив поводья тут же подбежавшему конюху, аккуратно снял с меня с лошади.

Поклонившись в ноги высокому статному мужчине с темными волосами и аккуратной темной бородой, он произнёс:

— Благослови нас отец. Вот та, что так люба мне.

Толпа вокруг ахнула.

Мужчина смотрел серьёзно и с недоверием, оглядывая меня с явным неудовольствием. Хмуро смотрели и бояре, столпившиеся возле князя. И всё чаще до моего слуха доносились шепотки: безродная, чумазая, голь перекатная.

Княжич на обидные слова толпы никак не реагировал, он напряженно всматривался в суровое лицо отца, ожидая ответа.

— Ты обещал, отец, — тихо произнёс парень и теснее сжал мою руку.

Мужчина вздохнул и нехотя перекрестил нас с княжичем, произнося слова молитвы.

А дальше меня с двух сторон подхватили под руки две женщины и настойчиво повели в терем.

Палаты, комнаты, коридоры. Всё смешалось перед моими глазами. И только сейчас до меня начало доходить, что же я натворила. Жила я себе тихо-тихо в своем селе, никого не трогала. Да, бедно жила. Да, в тесноте и в вечной экономии. Но спокойно. Пусть и приходилось мне иногда сталкиваться и нечистью, и с нежитью, да и ещё с разными непонятными тварями, названия которых я не знала. Мне тут же вспомнилась та огненная тварь, что вселилась в несчастную Сонечку. Но там, среди всего этого, я была словно на своём месте. А здесь? Кем буду я здесь?

Видимо обо всём этом мне следовало подумать раньше, прежде чем кидать княжичу столь опрометчивые обещания. Вот как теперь быть-то? Шутки давно кончились. Пресветлый и вправду меня в жены взять хочет. И мне теперь с нелюбимым мужчиной свою жизнь проживать придётся.

— А чумазая-то какая? — услышала я чей-то вздох.

Из раздумий меня вывели две здоровенные тетки, которые буквально втащили меня в какое-то помещение, где на высоком стуле восседала уже не молодая, но весьма привлекательная женщина. Её расшитый золотом сарафан, дорогой покров на голове, стянутый золотым венцом, а также унизанные кольцами и перстнями пальцы явно указывали на то, что передо мной кто-то из власть имущих.

— Государыня, — поклонилась ей одна из моих конвоирш.

Темные глаза княгини, а очевидно это была именно она, недобро прищурились на меня. Женщина поднялась, приблизилась, а затем обошла меня по кругу, брезгливо оглядывая.

— Отмыть и переодеть, — бросила она повелительно, — Да кликните смотрительницу.

После этого она величаво выплыла из помещения, а ей на смену вошла необъятных размеров тетка в сопровождении нескольких молоденьких девушек.

Девчата тут же вытащили на середину комнаты деревянную лохань и принялись наполнять её теплой водой. Затем меня сноровисто раздели и две мои надзирательницы настойчиво подтолкнули к посудине, в которой и принялись меня намывать.

— А тоща-то кока! — выдала смотрительница, из чего я поняла, что я на её вкус оказалась слишком худа.

Я же на это лишь мысленно пожала плечами. Что выросло, то выросло. Уж извините.

— А волосы густы, — одобрительно поцокала она языком, наматывая на свою пухлую руку мою копну волос, а потом бесцеремонно залезла мне в рот, от чего я дернулась и недовольно фыркнула.

— Тааак, зубы белые, целые, все на месте, — изрекла горе-стоматолог.

— Глаза не косят, — а теперь ещё и горе-окулист.

— Кожа чистая, без ожогов и парши, — не унималась недо-дерматолог.

Пока меня бесцеремонно осматривали и вертели, словно куклу, ярость во мне медленно закипала.

— Ну-ка, девка, расставь ноги пошире. Надо досмотреть, не порченая ли ты.

Бабища деловито принялась закатывать рукава и, словно хирург, тщательно намывать в шайке свои ручищи. Намерения женщины были очевидны, и тут у меня не выдержали нервы.

— Прикоснётесь ко мне и умрёте, — тихо проговорила я, яростно глядя ей в глаза.

И сказано это было так, что все разом вдруг отшатнулись и замерли. Не знаю, что прочла на моём лице в тот момент эта самая смотрительница, но больше она ко мне не приближалась. Девушки тоже, как-то опасливо косились на меня.

— Одевайте, — разрешила я им. И четыре пары рук тут же кинулись обтирать меня льняными полотенцами, а затем натягивать сорочку, рубашку, несколько нижних юбок, а уж потом вышитый золотыми и серебряными нитями сарафан.

Усадив меня на резную скамеечку, две девушки принялись расчёсывать мои влажные волосы частыми гребнями, а остальные вдруг запели. И пели они такие заунывные песни, что мне захотелось волком завыть. Их репертуар перемежался с каким-то странным девичьим плачем, а песни были о нелегкой женской доле, о тоске девушек по подруженьке. В своих песнях они горевали о том, что не водить мне более с ними хороводы, не встречать в шумной девичьей компании солнышка на Ярилов день, не бегать на супрядки, и не коротать мне с ними теперь вечорки.

Хотя я и понимала, что весь этот спектакль — лишь дань традициям. Обычай такой. И не знала я этих девушек, и тем более не была им подругой. Все равно, их поведение меня немного обескуражило.

Продолжалось всё это долго. Очень долго. Я уже не знала, куда себя деть. Мне откровенно хотелось всех выгнать вон. И только я приготовилась это сделать, как в резную дверь громко постучали. А затем несколько девушек внесли в помещение пару сундучков и два подноса с яствами.

— Подарки и сладости от жениха! — восхищенно заахали девочки.

Я же равнодушно взирала, как две мои конвоирши принялись раскладывать содержимое ларцов. В одном из которых лежали пара сапожек тонкой выделки, маленькое зеркальце, баночка белил, склянка румян, резной украшенный самоцветами гребешок и несколько коробочек с украшениями.

Во втором ларце оказались изящные ножницы, коробочка с иголочками, булавочками и множество отрезов тончайшего шелка разных оттенков.

Девушки сноровисто раскладывали на столе сладости, засахаренные ягоды, миски с тягучим медом, тарелочки с крендельками и баранками, пряники, кувшины с охлажденным морсом и горячим сбитнем.

Поскольку ела я в последний раз более суток тому назад, то не удивительно, что при виде всего этого изобилия мой рот тут же наполнился слюной, а в животе заурчало. И только моя гордость и тренированная выдержка не позволили мне накинуться на еду, словно оголодавшая бродяжка. Напустив на себя отстраненный вид, я аккуратно отломила от вкусно-пахнущего каравая небольшой кусочек, мазнула по нему мягким чуть подтаявшим сливочным маслом и медленно с достоинством положила в рот, не торопясь пережёвывая.

Одна из девушек тут же пододвинула к столу резной стульчик, чтобы я смогла усесться, а вторая наполнила деревянный кубок сбитнем.

Я внимательно посмотрела на них. Надо бы запомнить этих двоих, так как не было на их лицах ни презрения, ни раздражения, а только забота и сочувствие. А вот другие смотрели с явным неудовольствием. И внешне эти двое как-то выделялись на фоне остальных. Более скромные наряды, отсутствие дорогих украшений и перстней, коих было в изобилие у других девушек. И смотрели те с высокомерием и даже плохо скрываемым превосходством. В их движениях читалась явная неохота мне прислуживать. Всем своим видом они показывали, что делают это по принуждению.

Интересно, кого же послали прислуживать княжеской невесте? Возможно это какие-нибудь боярышни или дочери богатых купцов или военноначальников?

А между тем, день клонился к вечеру. Две мои конвоирши настойчиво сопроводили меня в соседнюю комнату, где под тяжелым пологом располагалась высоченная кровать.

Одна из товарок протянула ко мне руки, дабы помочь раздеться.

— Сама, — резко осекла её я.

— Не положено, — сурово ответила женщина, но руки всё-таки убрала.

Сейчас мне было глубоко начхать, что положено, а что нет. Мне хотелось лишь одного — поскорее остаться одной, и чтобы все, наконец, оставили бы меня в покое.

Обложенная со всех сторон подушками и укутанная одеялами, в летнюю-то жару, я наконец осталась одна.

Сначала думала, что не усну. Но, видимо мой организм решил иначе. Изрядно измотанная прошлой бессонной ночью, да и дорогой из своей деревни в Дмитров, я тут же погрузилась в крепкий тяжелый сон. Всю ночь мне снилась какая-то муть. То причитания Матрены рвали мне сердце, то плач сестер Морозовых. А ближе к рассвету мне приснился Ветер. Он стоял и просто смотрел. И было в его взгляде что-то такое…, такое странное, толи обида, толи злость.

А утром началось и завертелось. Сначала в комнату вошли обе мои конвоирши, затем дюжина молодых девушек, среди которых были и вчерашние лица. После них в помещение прошаркало несколько бабок в черных балахонах и каких-то монашеских уборах. Они тут же уселись на лавку под образами, перекрестились и затянули молитвы и церковные песнопения.

Меня снова купали, и снова причёсывали, а затем одевали. А вот одевали меня часа два, не меньше. Я за это время вновь успела вспотеть, устать и очень сильно проголодаться.

— Есть хочу, — тихо выдохнула я, ни к кому особо не обращаясь. Сейчас бы Казимир уже и стол бы накрыл с теплыми лепешками, медком, да мягким сливочным маслицем. И чаёчек бы заварил из зверобоя и сушеной сладкой вишни. М-м-м.

— Не положено, — жестко отрапортовала одна из моих конвоирш, видимо услышавшая моё причитание.

— Потерпите, — тихо прошептала одна из девушек, — До венчания нельзя пищу вкушать.

Знать не передумал князек, жениться всё-таки хочет.

Я обреченно вздохнула, и позволила двум своим ненавистным надзирательницам и дальше делать своё дело, то бишь одевать меня.

Через несколько часов ритуальное укутывание невесты в кокон из двухсот слоёв было окончено. И было на мне столько всего, что я половину разглядеть даже не смогла. Сорочка короткая, сорочка длинная, рубашки, подъюбники, юбки, сарафаны, платки, покровы, фата из плотных кружев.

К тому времени, когда на мою голову поверх покрова и фаты надели золотой обруч, я уже чувствовала себя на грани обморока. Было душно и адски жарко. Я почувствовала, как под нижней сорочкой по позвоночнику покатились капельки пота. Пошевелиться было кране трудно, так как подвенечный наряд невесты весил килограмм двадцать, не меньше. И надо учитывать мой собственный никчемный вес. Одним словом, передвигаться без посторонней помощи я не могла. Благо, что под руки меня подхватили девушки, да так и повели, а то бы я точно запуталась в этих многочисленных юбках и слоях.

Так мы и шли. Впереди важно шествовали две мои конвоирши, затем одна из бабок-причиталок с иконой Бога-матери в руках, так я их про себя назвала, так как от их многочасового причитания и завываний у меня кошмарно разболелась голова. После бабки с иконой шла я, в окружении девушек и поддерживаемая ими же по локотки. И замыкали процессию оставшиеся бабки-причиталки, которые чинно семенили за нами, и старались не отставать.

Куда мы шли? А пёс его знает… Откровенно, мне было уже всё равно, лишь бы поскорее выйти на воздух, и вообще, чтобы это всё уже скорее закончилось.

Венчание прошло, словно в тумане. Голова кружилась от ладана и запаха восковых свечей, от духоты и невыносимой жары. Перед глазами всё плыло. Да и если бы не плыло, то всё равно вряд ли бы я смогла разглядеть хоть что-то. Под плотным слоем тяжеленной кружевной фаты, которая вам не из двадцать первого века невесомая и прозрачная, я ни то чтобы увидеть что-то, да я дышать нормально не могла.

Креститься в храме рука не понималась, хоть надо было это делать хотя бы периодически, но я чувствовала, что не вправе. Уж не знаю, какими глазами смотрели окружающие и сам священник на невесту, которая за время службы и самого таинства венчания ни разу не перекрестилась и не прошептала ни слова молитвы. Благо я этих взглядов не видела, даже если бы захотела, так как из-за этой ужасной фаты, все равно не смогла бы.

Не улучшила положения постоянно гаснущая свеча в моих руках. Кто-то из зевак, присутствующих в храме на венчании, даже молитвенно прошептал, что примета плохая. Примета? Да ладно? Подумаешь свеча. Вот языческая ведьма в православно храме, вот это и правда не очень по канону.

Ну и апогеем всего стало выпавшее из моей руки обручальное кольцо, которое я должна была надеть своему будущему супругу. Колечко громко звякнуло и покатилось, сделав круг возле священника, и остановилось у моих ног.

В толпе раздался испуганный вздох. Что? Снова примета?

Может это и правда знак свыше? Не к месту я тут, я и сама это чувствовала, благо не видела суровых взглядов, смотрящих на меня с икон и образов. Но ощущала, что смотрели на меня святые с укоризной, как бы прося больше не осквернять святое место своим присутствием. Они просто с молчаливым упрёком терпели моё короткое здесь нахождение.

А тем временем, жених, так и не дождавшись от меня никакой реакции, сам поднял с пола колечко и надел себе на безымянный палец. Затем он подхватил с золочёной тарелочки кольцо поменьше и, выудив из складок фаты мою вспотевшую ладошку, окольцевал и меня.

Всё. Теперь уже не отвертеться.

В храме громко запели певчие. Священник, что-то продолжал монотонно бубнить. А я чувствовала, что ещё немного, и всё… Упаду прям тут.

Видимо это и произошло, так как очнулась я уже на улице, рядом кудахтали две мои конвоирши, а надо мной нависал испуганный княжич.

— Воды, — прошептала я, и одна из девушек тут же бросилась ко мне с полным черпаком прохладной воды.

А дальше меня вновь под белы рученьки повели в терем, правда в совершенно другие покои, где уже ждало с десяток боярышень, готовых броситься мне помогать и исполнять любую мою просьбу.

— Пожалуйте, княгиничка, — проговорила одна из разодетых красавиц, фальшиво мне улыбаясь.

Окинув сборище девиц оценивающим взглядом, я выискала двух вчерашних, что показались мне искреннее других.

— Вы двое, — указала я на них, — Поможете мне переодеться, а остальные вон.

Боярышня аж воздухом захлебнулась от возмущения, но рвавшееся наружу недовольство сдержала.

А тем временем выбранные мною девушки вновь подхватили меня под локотки и повели из княжеской светлицы в другую комнату, где и стащили с моей головы и тяжеленную фату, и несколько нижних юбок, оставив лишь на мне одну нижнюю сорочку, тонкую рубаху и расшитый золотом сарафан.

Девушки испуганно причитали, что это против обычаев, невеста должна быть одета в многослойный наряд. А я справедливо напомнила, что я уже не невеста, а жена, так как венчание уже состоялось.

Одну звали Глашей, а вторую Машей, они были сестрами и принадлежали одному из знатнейших, но изрядно обедневших родов княжества.

Девушки помогли мне умыться и привести себя в более-менее божеский вид. И только Глаша закончила закреплять на моей голове золотой обруч, как в комнату вошел княжич.

Он долго и внимательно оглядывал меня, а затем не произнеся ни слова, просто протянул руку и повел меня из покоев.

Впереди нас ожидал княжеский пир, который проходил в огромном зале, заставленном большими столами, которые просто ломились от различных угощений. В центре зала на возвышении стоял отдельный богато украшенный стол с двумя резными золочеными стульями.

Княжич провел меня к нему и усадил слева от себя, не выпуская моей руки. Напротив за центральным столом уселась и княжеская семья, бояре и прочие приглашенные. За моей спиной тут же встали две мои девушки, готовые исполнять всё необходимое. Одна периодически подкладывала в мою тарелку теплые куски больших пирогов с птицей и яблоками. Вторая подливала в резной деревянный кубок что-то, напоминающее по вкусу медовуху.

Княжич не пил вовсе, да и ел мало. А увидев, что одна из моих девушек подливает мне в бокал, нахмурился и велел заменить напиток морсом или водой.

А вот гости за столами не стеснялись. То тут, то там поднимались полный чаши, слышались здравницы и пожелания любви и счастья, а также множества деток. Люди ели, пили, веселились, в центре зала кривлялись скоморохи под бренчание гусляров и вой дудок. А мне было так тоскливо в этот момент, так противно и мерзко.

Зачем я это сделала? Зачем позволила?

Словно что-то почувствовав, княжич сильнее сжал мою руку и посмотрел таким прожигающим взглядом. Он словно знал и предостерегал от глупостей.

— Ты теперь моя, — сурово напомнил он мне, — Ты обещала.

И я в очередной раз мысленно обругала себя за беспечность и за глупое необдуманное обещание.

— Я помню, — тихо ответила я, одаривая его злым взглядом и выдергивая свою ладонь.

Пир бы в разгаре. Некоторые из присутствующих уже изрядно захмелели. Всё чаще и чаще слышались смешки и пьяные непристойные замечания. Гости были веселы и явно не собирались расходиться.

А вот княжичу видимо думалось иначе. Он поднялся из-за стола и протянул мне руку со словами:

— Простите нас, дорогие гости, но моя супруга утомилась, — проговорил он, привлекая всеобще внимание.

Я недоуменно уставилась на него, изумленно приподнимая бровь, всем своим видом показывая, что ничего подобного, и я вовсе не устала.

В зале раздались смешки. Кто-то из особо подвыпивших даже проговорил что-то типа: «неймется княжичу» и «не терпится уже».

— Пойдем, — нетерпеливо процедил сквозь зубы новоиспеченный муженёк и вновь протянул мне свою ладонь.

Позорить на свадебном пиру новоявленного супруга я поостереглась. Чревато. Поэтому, нехотя вложив свою ладошку, я позволила ему увести себя в княжеские покои под одобрительный гогот его друзей-приятелей.

В спальных покоях меня уже ждали мои девушки. Уж не знаю, как они оказались тут раньше нас, но при моём появлении, они практически кинулись мне в ноги. Ещё двое внесли в покои несколько подносов с едой и полные кувшины вина и морса. Водрузив всё это на небольшой столик, они сняли покрывало с большой высоченной кровати и, смущенно пряча глаза, застелили её новой светлой простынёй.

Когда две мои прислужницы решили помочь мне раздеться, их неожиданно остановил молодой князь.

— Я сам, — жестко произнес княжич, — Вон падите!

Девушки испуганно подпрыгнули и, низко поклонившись, тут же выскочили из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

А вот это было уже не добрым знаком. Парень был однозначно на взводе, а я же его эмоций совсем не разделяла. Хороша же у нас получится брачная ночка. От этой мысли я неприязненно поморщилась.

Почувствовав мой настрой, мужчина сделал ко мне решительный шаг. И я неосознанно попятилась от него.

— Послушай, тебе не кажется, что мы торопимся? — произнесла я, стараясь подавить в себе панику.

— Ты теперь мне жена перед богом и людьми, — напомнил он мне, — Поэтому, нет, мы не торопимся.

— Я даже имени твоего не знаю, — тихо проговорила я, делая ещё шаг назад и упираясь в изножье кровати.

— Моё имя Данияр, — ответил он, приближаясь и кладя свои руки мне на плечи.

А в следующее мгновение он рванул с моих плеч сарафан и рубаху. Ткань затрещала по швам и стала расползаться под натиском грубой силы. А я от неожиданности растерялась и впала в немой ступор, совершенно не ожидая подобного отношения к возлюбленной жене.

Княжич, не стесняясь, содрал с меня оставшиеся лохмотья и бесцеремонно толкнул на кровать. Затем он быстро избавился от собственной одежды и, взгромоздившись на ложе, навис надо мной.

В свете свечей я увидела его потемневший взгляд, который тут же принялся блуждать по моему лицу, шее, плечам и груди. Его дыхание стало частым и прерывистым, руки задрожали, а изо рта вырвался толи рык, толи стон. Он впился влажным жадным поцелуем сначала мне в губы, потом принялся торопливо покрывать ими мои щеки и лоб, спустился на шею и плечи, а в это время его дрожащие руки блуждали по моему обнаженному телу.

— Я знаю, что не люб тебе, — прошептал он прерывисто между поцелуями, — Знаю, что не мил. Но я все сделаю, чтобы ты меня полюбила.

Он целовал, а у меня во рту был вкус пепла. Образно конечно. Просто в этот момент во мне что-то лопнуло, что-то сломалось, и я просто перестала чувствовать. Мне не было мерзко, тошно, противно или отвратно. Сейчас мне было совершенно всё безразлично. Какой смысл сопротивляться? Есть ли в этом вообще какой-то смысл, если я сама на всё это добровольно подписалась? Я сама дала обещание, и сама позволила себя увезти, я сама добровольно стала его женой. Так чего уж теперь строить из себя святую невинность?

Да и на изнасилование, на самом деле, это не походило. Просто парень был очень нетерпелив и горяч. От избытка эмоций он плохо владел собой. Мужчина несколько раз пытался взять себя в руки, но получалось у него это плохо.

Поэтому я лежала и терпела. Ждала, когда всё это закончится.

— Настя, Настенька, любая моя, желанная, — продолжал он шептать вперемешку с торопливыми поцелуями.

А потом он толкнулся… Сначала не сильно и не глубоко. А затем…, не ощутив никакого сопротивления, княжич остановился, и я почувствовала, как всё его тело напряглось.

Он медленно отстранился, и я заметила, как каменеет его лицо.

— Кто? — тихим, но странно-хриплым голосом произнёс он.

Я сомкнула колени и отползла к изголовью кровати, непонимающе уставившись на него.

— Кто?! — закричал он вдруг неожиданно яростно и громко, — Кто?!!

Я вздрогнула, ощущая, как неприятный холодок побежал по моей коже.

— Тварь порченная! — снова закричал он, хватая меня за лодыжку и притягивая к себе ближе, — Говори, кто?! Кто тебя поимел?

Вот сейчас мне стало действительно страшно. Его потемневшие от гнева глаза, искаженное в ярости лицо и вздутые вены на шее и руках не предвещали ничего хорошего.

— Ты обещала быть моей! — яростно зарычал он, оставляя на моей ноге синяки от своих пальцев.

— Обещала, и слово своё сдержала, — ответила я, отбрыкиваясь от не на шутку рассвирепевшего мужчины, — Но хранить тебе верность до свадьбы не клялась. Если ты не забыл, я была обещана другому.

Данияр замахнулся, хотел уже ударить, но вдруг столкнулся с моим холодным взглядом, полным лютой ненависти.

— Ну что же ты остановился? — ледяным тоном поинтересовалась я, даже не пытаясь уклониться или спрятаться, — Давай ударь. И наше соглашение будет расторгнуто. Одно движение твоей руки, и я буду свободна. Ведь ты мне обещал, что ни делом, ни словом меня не обидишь и не попрекнёшь.

Яростный пыл молодого князька таял на глазах. Он медленно опустил руки и в бессилии сжал кулаки.

— Кто это был? — наконец, подал он голос, — Это был тот кузнец?

— Нет, — замотала я головой, не на шутку испугавшись за своего бывшего возлюбленного, хоть сейчас и была уже абсолютно уверена, что чувства к нему угасли полностью.

— Кто тогда? — поднял он на меня свой недоумённый взгляд, — Кто это был? Я найду его и убью.

— Ищи ветра в поле, — тихо произнесла я, сама удивляясь, неожиданному каламбуру.

— Что?! Да ты издеваешься! — снова вскричал он, вновь выходя из себя и угрожающе надвигаясь на меня.

— Давай! Ну что же ты? Ударь меня! — не выдержали у меня нервы, и я повысила голос, — И меня никто и ничто больше не удержит.

Но мужчина бездействовал. Он уставился немигающим взглядом перед собой и тяжело дышал. А затем он схватил небольшой нож, что лежал рядом на столике в вазе с фруктами и надвинулся на меня. Я подобралась и приготовилась защищаться всеми возможными способами. Видимо, парень решил расправиться со мной по принципу: «так не доставайся же ты никому». Он замахнулся и…

И остриё ножа неглубоко чиркнуло по его руке чуть выше запястья. Алые капли крови окрасили ткань белой простыни, расползаясь по волокнам в жутковатом узоре. Выждав ещё с десяток секунд, Данияр стряхнул с запястья последние капли, затем оторвал от края своей рубахи длинную полосу материи и перевязал ею руку.

От созерцания происходящего, я снова впала в ступор, так как поведение князька было мне совершенно непонятно. А в следующее мгновение он снова схватил меня за лодыжки и яростно дернул на себя.

— Ты — моя! — зарычал он, накрывая меня своим телом, — Моя!

А дальше было… жестко. Он не ударил меня, нет. Но он брал меня грубо и неистово. Словно хотел показать, кому теперь принадлежит моё тело, словно хотел застолбить, заклеймить руками, губами и поцелуями. Он выл, ругался и рычал. Он бился на мне, словно от этого зависела его жизнь.

А я… Я словно оглохла и ослепла. И с холодной отстраненностью смотрела немигающим взглядом в его потемневшие от ярости глаза. Глаза в глаза.

Минута, две, три…, пять. Глаза в глаза. Равнодушно и холодно.