Пять Пророчеств. Эхо древнего мира – I

Эйрик Годвирдсон

Рудольфа прозвали Счастливчиком – он выжил после шторма, забыв все, кроме имени.Прошлое смыто в море – чем же заняться? Разве что быть стражем в городе, подарившем временный приют? Что ж, у Рудольфа нет иного выбора. Или есть? Может, вдруг окажется, что где-то далеко, в городе, где – на старинной карте так и написано – «водятся драконы», ответов сыщется больше, чем среди сородичей и новых друзей? Что же, рискни всем, что есть, ибо иногда выбора не остается – и так говорят твои пять пророчеств.

Глава 1. Рудольф Счастливчик

Море было безжалостно к кораблю.

Шторм упал внезапно — точно воплотился из ниоткуда.

Всю ночь капитан и его команда пытались обуздать ярость ударов стихии, но Аймира, повелительница соленых волн, оказалась куда более своенравной — всласть поиграв с кораблем, как с мячиком, она выбросила его на каменистый берег, подобно тому, как капризное дитя бросает наскучившую игрушку. Выплеснула вместе с очередной волной, разбив о скалы и раскидав экипаж и пассажиров по берегу. Увы, как я позже узнал, выжить при этом удалось лишь мне. По счастливой случайности, или милости владычицы морей и шторма — то мне неведомо.

Да и как я выжил, не знаю, точнее, не помню. Я почти ничего не помнил — сначала думал, что только из того злополучного плавания.

Когда я очнулся, в голове у меня было лишь имя.

Ру́дольф.

Моё имя? Или чьё-то другое? Название корабля ли? Нет, совершенно точно это имя. Вся моя жизнь промелькнула передо мной в этом шторме, и улетела вместе со своенравной повелительницей моря. Оставив мне лишь это полузнакомое «Ру́дольф».

Что же такое море у меня забрало, раз оставило жизнь? Я постарался вспомнить что-нибудь из прошлого на пробу. Ничего не вышло. Ну, кроме, разве что, совсем детских воспоминаний, вроде первого успешно сотворенного заклинания розжига огня, или первого пропущенного удара тренировочным мечом (в боку в этот момент кольнуло). Ни кто я, ни откуда я плыл, ни куда плыл и на каком корабле… Так. Стоп.

А где я, собственно, нахожусь?

Берега, что приняли меня, были незнакомыми. По крайней мере, я не смог их вспомнить. Кусты, деревца в отдалении, песок и камни… хм. С некоторым трудом, но я вспомнил, что вот те кустики зовутся дроком, чуть дальше — шиповник, он колючий и цепкий, но дарит неплохие красные ягоды по осени, да и у всех деревьев тоже были свои названия — сосны, дубы, ивы… Я все их знал. Что ж, все не так плохо. Море и небо, земля и имена всяких вещей остались со мной — но не более того.

От безнадежных попыток вспомнить больше голова отчаянно загудела. Это усилилось удушающей жаждой и болью в боку. Кажется, ребро, всё-таки я сломал. Во рту было горько и солоно, и почему-то сухо, как от песка, хотя провел я в воде явно немало времени.

Упав обратно на спину, я попробовал перевести дыхание. В висках пульсировало так, будто не кровь шла по жилам, а конная армия на галопе.

Впрочем… перестук копыт мне не почудился. Всадники действительно приближались к месту крушения корабля, но их было всего четверо.

Один из всадников спрыгнул, только его конь остановился и подлетел к ближайшему телу.

То есть, ко мне.

— Хвала Айулан! Есть уцелевшие! — его голос был звонкий, что только усугубляло головную боль. В этот момент я даже пожалел, что выжил, пожалуй.

Шумный всадник помог мне подняться и сесть.

— Воды, — прохрипел я, кашлянув и удивившись своему незнакомому голосу. Всадник снял с пояса керамическую флягу в витой кожаной оплетке и протянул мне. Вода. Свежая вода. В тот момент она показалась мне величайшим творением богов, пусть и пытавшимся меня убить накануне…!

Остальные всадники осматривали место крушения в поисках других уцелевших. Но тщетно.

— Как тебя зовут? — спросил мой «спаситель». Я сделал еще глоток, не столько от жажды — она уже проходила — сколько от желания оттянуть время в надежде вспомнить свое имя.

Имя.

— Рудольф, — хрипло выговорил я, не вспомнив ничего другого.

— Я бы назвал тебя Счастливчик, — невесело ухмыльнулся всадник, приняв от меня полупустую флягу. — Ты вроде бы единственный. Мы уже весь берег объехали, никого не нашли. На коне усидишь?

Я пожал плечами:

— Попробую.

Он с сомнением покачал головой.

— Не волнуйся, мой желудок пуст после вчерашней качки, — попытался пошутить я.

Всадник засмеялся.

— Шутишь? Это хорошо, значит живой, — он помог мне встать и довел до коня, — Меня зовут Менгор, я капитан стражи в Д’Лагрена.

— А где я? — задал я, наконец, главный вопрос этого утра, ну, после «как меня зовут», конечно, с этим мы более или менее разобрались.

— Новый Этен, — ответил Менгор, взобравшись в седло позади меня. — Жемчужина Марбод Мавканта¹ и преемница Эльфиза. Ты сам разве не оттуда?

Что было самое страшное для меня в этот момент — я ничего этого не помнил. Я не узнал ни одного названия, больше того — я даже понятия не имел, о каких местах и странах он говорит. Для меня то были… просто абстрактные названия. Как в витиеватой книжке, выдуманные, несуществующие, не описанные пока что даже сочинителем. Хотя Эльфиз… на этом слове что-то смутно мелькнуло в душе, но я не сумел ухватить. Зато… ярко, мощно осветило мой разум изнутри некое иное воспоминание — так ярко, что виски снова заломило. Мне вспомнились страшные дни 665 года, ммм, Третьего Рассвета. Я вспомнил, как в город, где я был тогда, принесли вести о «начале вторжения». Жуткое дело. Всплыло два названия — Кортуанск и Краймор. Страны, большие. Да, я помню. Только вот где это — Краймор и Кортуанск — я не смог бы сейчас сказать. Подумав, я решил не уточнять у нашедших меня.

— А что с Эльфизом? — невзначай брякнул я.

— Ну ты даёшь… — услышал я бурчание позади себя. Всадники собрались, мы выдвинулись в путь. — Ты что, с неба упал?

«Из моря выплыл» — подумал я про себя, но промолчал.

— У парня память отшибло, не видишь, что ли? — вмешался второй всадник, поравнявшись с нами.

— Сгорел поди Эльфиз, как и собственно Краймор. Да что Краймор, ни одного города не осталось, наверное. Война, брат. Эргесенналло сжег дотла, до чего дотянулся, мы тут так думаем, потому что ни путников, ни вестей оттуда давно уже нет. Осталось, пожалуй, несколько безопасных мест, вроде самых глухих провинций Краймора, но это вопрос времени, и до туда этот демон доберется.

Я обдумал услышанное. Эргесенналло… Это имя показалось мне знакомым, но спрашивать я вновь не стал. Не хотелось показаться слишком навязчивым, ну или слишком странным. В этот момент седло качнуло и в голове отдалось еще большим звоном. Не знаю, связано оно было с попыткой вспомнить и это имя, или от общего моего состояния.

Пока мы ехали, я рассматривал нашедших меня всадников-стражей. И они были такие же, как я — мы, запоздало сообразил я, говорили на одном языке, да и с лица тоже явно дети одного народа. У нас были чуть удлиненные пропорции черт лица, светлая кожа и светлые глаза с почти одинаковым классическим разрезом «миндальное зерно», и одежду, помимо доспехов, мы носили похожего вида. У Менгора еще и волосы, как у меня — черные, прямые. Вот, видимо, поэтому у меня и спросили, не земляк ли я им, собственно. Я обрадовался — может, я возвращаюсь если не домой, то в место, что считал себе почти что домом?

Задал себе этот вопрос — и не получил ответа.

В скором времени показался город. Он был, на мой взгляд, не так уж и велик, но стар и основателен. Дома — каменные, чаще всего в два этажа, тянущиеся ввысь. Светлый камень центральных мостовых, коричневатые стены, острые крыши и почти везде небольшие балкончики на вторых этажах. Улицы были на удивление просторны, и зелены от густо натыканных тут и там кустов диких роз и вишен. В городе хватало и деревьев — рябины, платанов, каштанов, кленов. Мне смутно почудилось в этом безыскусном, но приятном своей строгой простотой городе что-то родное, близкое. Каштаны и вишни, коричневатый и серый камень, острые крыши и размеренное течение жизни — город не так уж и мал, но в нем спокойно, привольно и легко. Город стар…. Где, на каком месте я из созерцания реально окружающих меня вещей впал в то ли фантазии, то ли смутные воспоминания — я не сообразил. Очнулся я только когда Менгор взял меня за плечо:

— Слезай, приятель, можно сказать — приехали.

«Куда?» — хотел было спросить я, но решил, что неловких и неумных словес с моей стороны на сегодня достаточно. Даже понимая мое состояние — получил ли я по голове падающей снастью или врезался ею, многострадальной, в камень на морском берегу — они явно не обязаны были выслушивать такие вопиющие глупости. Куда, куда… наверняка — городское управление стражи, здание, потемневшее от времени, грозное и суровое, увенчанное парой башенок. За ним толпились приземистые дома — оружейная, казармы, лекарская палата… да.

Туда-то меня в первую очередь и отправили. Лекарская как лекарская — я был уверен, что по всему миру они мало чем от друг друга отличаются. Светлый лен да хлопок, легкие занавеси, запах трав и мыла, мокрых скобленных досок чистого пола, да еще недавно сваренной каши на молоке. Лекари — пожилая дама да мужчина неопределенных (скорее всего, не таких уж и юных) лет — осмотрели меня, напоили какими-то зельями, смазали мазями ссадины, порезы и ушибы да велели спать, сколько спится, и без дела не болтаться. Я послушался. Надел застиранную рубаху, что мне выдали, содрал полную песка одежду с себя и нырнул под крапивное одеяло. Сон, как ни странно, не шел сразу.

Запах пшеничной каши меня неотступно преследовал — слабый, но неотвязный. Да, очевидно, на молоке. Соленая, с травами — или с сушеным яблоком и медом? Я поворочался. Странное чувство — то ли тошнота подступает, то ли дикий голод от этого запаха. Так и не решив, я воткнулся носом в подушку и в конце концов провалился в сон.

Когда меня разбудили — то ли я проспал больше суток, то ли всего половину хода солнца по небу — то принесли той самой каши и питья из шиповника, меда и красного вина. Каша была соленая, с сыром и корицей, и изрядно остывшая. А вот питье — теплое, почти горячее.

Есть я хотел зверски, поэтому проглотил и то, и то.

А еще, покуда я спал, мне успели туго перетянуть повязкой грудь — значит, ребро все же сломал. В остальном я чувствовал себя весьма неплохо.

Только покончил с трапезой — еще новости:

— Счастливчик, эй, ну ты, с корабля! С тобой тут начальник стражи хочет говорить, и Менгор пришел, пойдешь с ним? — мальчик-помощник лекарей, Жан, что ли, его звали — всунулся в дверь.

— Пойду, — кивнул я. Похоже, судьба выдала мне новое имя.

Жан выдал мне мою одежду — ее почистили и, как могли, починили, но все равно я чувствовал себя оборванцем. Собравшись, вышел на крыльцо. Поглядел на ожидающего меня Менгора, снаряженного добротно и опрятно — и пошутил, что хоть ради новой одежды записывайся в стражу. Тот ишь дружелюбно пожал плечами:

— А почему нет? Меч, лук держать умеешь?

— Умею, — чуть удивленно отозвался я, поняв, что действительно умею. И уверенно закончил: — И копье, и двулезвейник даже. А вот что-то кроме — наверное, придется учиться.

Менгор покосился на меня с не то удивлением, не то одобрением, и кивнул.

Впрочем, я не собирался пока ничего решать. Зачем я вообще про стражу ляпнул, я не особенно понимал. Вспомнить бы, что ли, здесь я жил или нет? И чем вообще занимался? Умение фехтовать говорило еще мало о чем, скорее всего.

Так или иначе, а разговор с главою стражи Д'Лагрена вышел скомканный — я мало что мог связно рассказать, мои смутные измышления он вытягивал из меня, как рыбак лососей, по одному, в конце концов махнул рукой и предложил пару мест, где я мог попытать удачи с добычей жилья и денег на первое время, если решу остаться в городе.

Выбор не то что бы впечатлял: зеленщица, которой требовалась помощь в тяжелой работе по саду, торговая лавка — заниматься подсчетами, таверна, которой нужен охранник… все в таком духе. Я сперва думал, что мне все равно, чем заняться — но оказалось, нет.

Несколько дней я бесцельно бродил, знакомясь с городом и не самыми широкими возможностями устроиться в нем, предложенными мне лордом Галвэном — стражу города возглавлял именно он, и он же входил в число тех, кто городом управляет. Не единолично, конечно — но в городской совет он входил. Город мне, скажем честно, нравился. И чем дальше, тем больше крепло то первое мое чувство… знакомого. Видимо, я правда жил или прямо здесь, или в месте, очень похожем на Д'Лагрена. Увы, моя память отказывалась меня снабжать хоть каким-то намеком на то, нахожусь ли я на правильном пути. Даже имя города ничем не отзывалось в душе — как, впрочем, почти все названия городов и стран, что я слышал от народа после того, как очнулся на морском берегу.

Пару дней я занимался разной ерундой, питался абы как, зачастую вообще забывая, что мне это необходимо, — а на третий пришел обратно в Стражу.

Я понял, что шутка, которой я поделился с Менгором, не была шуткой. Почему-то из всех, с кем мне удалось свести знакомство, он сам да лорд Галвэн вызывали у меня наибольшее доверие. И — как ни поверни — а идти мне было по сути некуда. И… не хотелось. Вот это «не хотелось» меня смутно тревожило, если честно. Вероятно, некоторая апатия моя произросла и от того, что я не только проскользил по самой границе жизни и смерти, но и уже слишком долго не знал, куда приложить свои силы и самого себя, чтобы… быть нужным? Полезным? Делать что-то нужное для всех? Наверное, да. А раз так — что ж, еще один стражник не будет лишним. По крайней мере, я и правда умею фехтовать. Да и ребра скоро срастутся, до следующей луны сниму повязку, а там хоть на дальних трактах разбойников ловить — лишь бы при деле быть.

И вот — меня записали в добровольцы, и я сменил свою потрепанную одежду на форменное облачение. Теперь у меня были темно-серая туника, коричневые штаны, крепкие ботинки с высоким верхом, и двухцветный, наполовину серо-голубой, наполовину темный, вайдово-синий капюшон-худ с широкой, лежащей на плечах, круглой пелериной, украшенной городским гербовым шевроном.

На следующий день я уже заступил на службу. Знакомиться с городом по-настоящему, как пошутил капитан Менгор. И знакомство это началось с дежурства на стенах.

Стены Д’Лагрена росли кругом от древней башни-крепости, той, что была первой заложена на месте будущего города. Обнимали скорлупою ореховое ядро города, защищали его — явно не только от холодных ветров из с севера. Они были из серого камня, довольно-таки высоки и крепки. Новый Этен ни с кем не воевал — нынче, по крайней мере — но стены… стены. И крепость. Мы привыкли к угрозам, мы не могли жить без стен — я сейчас уже говорю «мы», потому что, пусть я и не помню, но я чувствую, что это так. Менгор и его отряд, лорд Галвэн и я были одной крови, не только как дети одного народа, но и как те, кто знает, зачем нужны крепости и оружие. Мы привыкли к мечам, стрелам и стенам. Что ж. Я не знаю, жили ли мы — наш народ — когда-либо иначе. И жил ли вообще кто-то иначе в этом мире. Мне казалось это само собой разумеющимся — наверное, не останься я без доброго куска своих воспоминаний, я бы даже не задумался об этом.

Сегодня со мной отправился в дежурство Тезвин — один из парней, что вместе с Менгором нашли меня тогда на берегу. Он был дружелюбным и неболтливым малым, этот Тезвин — и нас в последствии часто станут ставить дежурить в паре, мы здорово сработаемся… но это будет позже. Пока что для меня его лицо было был малознакомым, но не совсем чужим, а я для него, судя по всему, являл весомый источник любопытства.

Тез был темно-рус, ростом пониже меня и малопримечателен с виду — лицо спокойное, если не сказать сонное, глаза вроде как даже не смотрят на собеседника, губы строго сжаты. Но неприветливым или сердитым он не кажется — такому бы в разведку, подумал я уверенно. Если не всматриваться внимательно, так и не увидишь, что за полусонными серыми глазами — взгляд цепкий, как орлиные когти.

— Грозу надует скоро. Покружило-покружило давешний шторм, да снова к нашим берегам гонит, — Тезвин сощурился в горизонт.

Мы стояли на стенах, посматривали на дороги, бегущие песчаным шелком лент прочь от города.

— Авось выдохся уже. Шторм-то, — заметил я.

— Да хорошо бы, — Тез пожал плечами тогда. — Только гроза точно будет. Надеюсь, обойдется без еще кораблей на камнях! Мало кто еще окажется таков, как ты — Счастливчик!

Я засмеялся — прозвище, походя прилепленное Менгором, явно собиралось стать моим вторым именем. Я не был в особенном восторге, но возражать не стал — что же, может, судьбе виднее.

Я снова окинул взглядом округу: и небо, баюкающее в себе грядущую грозу — густая синь у горизонта, густые высокие шапки облаков, где белизна и индиго перемежают друг друга; и сухие покуда светлые полотна дорог, прорезающие зелень луговин, полей, перелесков — сквозь густую зелень садов за городом они текут, ныряют и петляют, ползут по ним пятна облаков; и роскошь тех самых садов — о, как они, верно, цветут по весне! Да и сейчас, в первой половине лета, тоже приятно взглянуть — вон яблони, их кроны круглы, и они точно прячут в листве плоды, что еще не налились. А над вишнями машут шестами мальчишки — гоняют птиц. От вишен ломятся прилавки на рынке, год нынче изобилен — и чтоб изобилие это тянулось дольше, мелькают привязанные к шестам обрывки тряпок и платков.

Мир вокруг был прекрасен — я смотрел сейчас на него так, как будто долгие годы сидел в подземельях. На все — на птиц и шесты, сады и облака, дороги и дальние поля, перелески и синюю полоску горизонта, за которым… а что за которым?

— Дорога на Наран, — я ткнул открытой ладонью в сторону одну из лент на пути.

— Ага, — Тез согласился со скучающей ленцой.

А я через миг едва не подскочил на месте, осознав, что только что произошло. Я вспомнил! Название! Вспомнил название и место!

— Погоди, так ты что-то помнишь? — Тезвин понял, отчего я рывком подался вперед, приник к зубцу стены, сильно свесившись через край, и прикипел взглядом к расстилающейся впереди панораме.

— Я… не знаю. Я не знал, что это дорога на Наран, пока не сказал этого. И ты подтвердил, и значит — я правда помню! — Я ликовал.

— Отлично же! — напарник ободряюще улыбнулся. — Ну вот, а говорил…

— Но, кажется, это все, — я погасил свою радость, когда на попытку выдрать из-под темного полога забвения еще что-то память вновь ответила молчанием. — Например, вот что там? Я не знаю.

Я махнул рукой в противоположном от самой южной ленты — дороги на Наран — направлении.

— Горы? — предположил я.

— Верно. Аскалонские горы, — кивнул Тезвин. — А говорил!

— Я просто угадал. Там густая синева и оттуда тянет холодным ветром который день. Горы. На севере всегда положено быть горам, — я пожал плечами. — Разве нет?

— Если ты вырос в Этене, то да, — Тезвин кивнул. — Ты здешний, Рудольф?

— А похож?

— Похож.

— Наверное. Может быть. Я не помню детства — ты знаешь, не то что бы совсем. Но ворованные яблоки из чужого сада и пригоршни спелых слив по осени, верно, были в жизни каждого мальчишки!

Тезвин усмехнулся:

— Да уж, не густо. А вот у меня в детстве была собака — такой здоровенный черно-подпалый кобель с рыжими бровями, я его звал Тангу…

— Нет, собаки у меня не было, — с сожалением отозвался я. Почему-то мне сделалось неприятно говорить об этом, ветру одному ведомо, почему.

Разговор увял вовсе, когда я, заметив вдали на одной из дорог повозку, постучал в медный блин, вделанный в пол, пяткой копейного древка. Внизу, на ближайших воротах, услышат, и будут готовы к гостям. Всего-то торговая повозка — селянин с возком ранней капусты и прочей нехитрой снеди, уплатил малую монетку и отправился дальше, но я отчего-то прилип взглядом к этой простой сценке и наблюдал за собравшимися внизу так, точно от их поведения зависела моя жизнь. Как поселянин — нестарый еще человек — кивает соломенной шляпой на слова старшего на воротах, как неспешно передает им положенную плату, как машет рукой куда-то себе за спину, наверняка рассказывая некую новость, как один из стражей спрашивает что-то и приезжий снова кивает, а на второй вопрос уже отрицательно качает головой, как взбирается обратно на возок и правит своей серой некрупной лошадью… Может, я пытался вспомнить еще что-то, да только ничего особого так и не вспомнил.

Махнул рукой, снова поглядел — дорога на Наран. Горы к северу — если ты вырос в Этене, то они обязаны там быть, непременно.

— Тезвин, — позвал я.

— Можно просто — Тез, — отозвался он.

— Расскажи про свою собаку. Про детство, про город. Или… или вообще про что угодно. Я же почти ничего не знаю, только вот как себе подобных бить чем потяжелее, — я тряхнул копьем.

Мне здорово надоело играть в засланного шпиона в, судя по всему, действительно родном мне краю, и решительно взялся это исправлять.

— Давно бы так, — Тез улыбнулся и принялся рассказывать, а я внимательно слушал. Это будет не первое и не последнее наше такое дежурство.

В одиночку я выйду на улицы или на стену еще ох как не скоро. Но когда этот день настанет, я буду твердо уверен — я действительно этенец. Это мой дом. И я в него вернулся.

Я, Рудольф, и на самом деле Счастливчик.

Примечания

1

В переводе с Корту — «Новые Королевства».