Оно мне было надо. Вертикальные мемуары

Эдуард Струков

Мемуары свидетеля эпохи, написанные в жанре авантюрно-плутовского романа. Ироничные и откровенные истории, объединённые одним героем, за которым явственно угадывается автор. Полудокументальное повествование об одной отдельно взятой человеческой жизни, в котором нашлось место и страшному, и смешному, и грустному. Интересная и предельно честная книга, написанная живым и современным русским языком в редком жанре вертикальной миниатюры, иллюстрирована уникальными фото. Книга содержит нецензурную брань.

Роман с кайфом

Как ни странно, в самый первый раз наркота

появилась в жизни Степанова как бизнес.

Как-то летом проживал он у своей бабушки —

большой дом с летней кухней, куры, свиньи,

огромный огород с полным ассортиментом,

он окучивал картошку, поливал плантацию водой,

караулил дом, пока бабуля торговала на рынке.

Однажды позвали его на калитку знакомые пацаны,

предложили денег за бабкину грядку мака,

который вымахал всем местным торчкам на зависть.

Юный Степанов не долго думал или совестился —

бабкин мак бы всё равно долго не простоял,

не эти бы орлы порезали на ханку, так другие,

а вот двадцать пять рублей по тем временам

были для школьника очень большие деньги.

Потом были экзамены в институт, колхоз,

в котором Степанов дунул свой первый косячок,

получив невиданные доселе острые ощущения —

то его охватывала фантастическая жуть,

то вдруг пробивало на лютый голод,

а уж как придавила его бульдозером «Стена»,

тот самый знаменитый альбом группы «Pink Floyd»…

Его захватила с головой странная субкультура,

в которую неопытный юноша окунулся с головой —

в шестнадцать лет все эти перхающие смешки,

ушлёпочное поведение, ужимки, аксессуары,

непонятные для постороннего человека словечки

казались ему забавными и модными.

А сам процесс приготовления, все эти детали и тонкости,

почти алхимия — кто же не хочет вкусить волшебства!

Весной, после второго семестра, Степанов

загремел в совхоз командиром отряда на АВМ,

была такая штука, агрегат витаминной муки,

выматывавший силы неуклонно и мучительно.

Забытые всеми, студентики яростно махали вилами,

тарили бумажные мешки с тёплой зелёной мукой,

единственной отдушиной была трава-балдеечка,

от которой боль и безнадёга на время притуплялись.

В одну прекрасную ночь напарник Степанова Колян,

милый добрый мальчик с доверчивыми глазами,

перебрав зелёного зелья, запалил склад с мукой,

понабежали тушить селяне, работу остановили.

Степанов от души радовался временной передышке,

он смотрел на пожар и тихо плакал от счастья —

психика за два месяца ада стала совсем ни к чёрту…

Потом снова пришла тёплая разноцветная осень,

начались новые предметы — было самое время учиться,

но Степанова уже несло, как кораблик по мутной воде,

он попал в плохую компанию, стал прогуливать пары,

уверовав в свои силы, откладывал учёбу на потом,

утешал себя, мол, возьму отпуск, пропущу год —

но притуплённое сознание его чуяло грядущую беду.

Как только приходило просветление, его накрывал страх,

который поселился где-то глубоко внутри, под ложечкой,

этакий мерзкий, холодный и скользкий «жим-жим».

Все друзья его исчезали из виду один за одним,

словно листья, сорванные зимним ветром с дерева,

все они обещали вернуться, но увы, исчезали навсегда.

Из Афгана шли гробы, об армии рассказывали ужасы —

военкомат беспощадно хватал всех, кого отчисляли.

Когда в январе Степанов с треском провалил сессию,

то заикнулся матери о том, что хочет взять отпуск —

та собрала на пропесочивание всю поселковую родню,

тётки и дядьки сели за стол, выпили, закусили,

стали стыдить и увещевать племянника на все голоса.

Он лежал на своей детской кровати, ставшей ему короткой,

смотрел в пыльный потолок, вдыхал домашние запахи,

слушал все эти полупьяные торжественные разговоры

и готов был в голос волком завыть от ужаса —

по всему получалось, что он просто обычный неудачник.

Однако за неделю голова его немного проветрилась —

Степанов вернулся в общежитие намного раньше,

попросту сбежал из дома, чтобы не терять время.

В комнате они жили тогда впятером — сам Степанов,

его однокурсник, смурной и странный тип Андрюха,

тоже работавший прошлым летом на АВМ в совхозе,

ещё тот самый Колян, спаливший совхозный амбар,

умудрившийся завалить все предметы семестра,

да его тёзка, усатенький великовозрастный Колюня,

бывавший в общежитии как-то всё больше наездами.

Светлым пятном в этой компании был Серёга Солдаткин,

старшекурсник, живший учёбой, лыжами и Высоцким.

Случилось так, что все они разъехались на каникулы,

в комнате остался один только праведник Солдаткин,

он был откуда-то с Сахалина, экономил денежку,

чем и объяснялся его праведный образ жизни.

Серёга был не жаден, но практичен и недоверчив,

при этом, однако, весьма любопытен до всякой ерунды,

в нём таился великий учёный-экспериментатор,

он мог купить бутылку коньяка просто для проверки,

действительно ли пахнет сей нектар богов клопами.

Хотя Серёга недолюбливал развесёлую троицу торчков,

но к Степанову относился почему-то по-доброму,

а потому вник в его проблемы с учёбой и дал советы,

самый первый — срочно перейти на ночную жизнь.

Они вставали в десять вечера, садились за книги,

потом отвлекались на постирушки или уборку, пили чай,

снова учились, в девять утра бежали в столовку,

чтобы потом занавесить свободным одеялом окно,

закрыть дверь и снова завалиться спать до вечера.

Солдаткин научил молодого товарища хорошей штуке —

при полном отупении минут двадцать стоять на голове.

Ощутив через неделю уверенность в собственных силах,

Степанов ринулся в бой — ему, протрезвевшему, везло,

Сергей Солдаткин, в центре Колюня. Ночная учёба. Фото из архива

он быстро ликвидировал свои задолженности, но…

Но тут на горизонте возникла теория вероятностей,

которую преподавал Илья Семёнович Честницкий.

Развязался с «тервером» — за ним пришла новая беда,

в одну прекрасную ночь кто-то проник в медпункт,

находившийся на первом этаже их общежития,

он работал вахтёром, но случилось всё в чужую смену,

милицейские крепко взяли его сменщика в оборот,

тот припомнил, что за полночь по коридору

шастал Андрюха, бывший сотоварищ Степанова по АВМ.

Закрыли и Андрюху — из медпункта пропал промедол,

в их общей со Степановым тумбочке нашли бинты, вату,

поэтому начали таскать теперь и того — откуда дровишки?

На самом деле Степанов привёз бинты и вату из дома,

но капитана такие показания совсем не устраивали —

кроме слов вахтёра, у них больше ничего не было.

Капитан начал грозить Степанову тюрьмой и армией,

но легко прессовать только перепуганных наркоманов.

а вот человека с нормальной психикой трудно испугать,

и Степанов в очередной раз поблагодарил небеса за то,

что крайне своевременно перестал убивать свой мозг.

Андрюхе в камере крепко досталось, вахтёру тоже,

но дело как-то не склеилось, всё притихло,

а через месяц Андрюхин папаша, строгий полковник,

во избежание статьи сам лично сдал сына в армию.

В общем, жизнь вокруг бурлила и не стояла на месте,

тут опять умер генсек, всё завертелось, понеслось,

утихли проверки документов на дневных сеансах кино,

вызывавшие стойкое раздражение всех влюблённых.

Остепенившегося Степанова избрали в студбытсовет,

потом в студенческий профком института.

Конопля так или иначе возникала ещё много раз

в его развесёлой студенческой жизни,

теперь наступало иное время — делюганское.

Самые предприимчивые меняли у селян на траву

джинсы, магнитофоны, фотоаппараты, часы,

потом привозили её в город — для перепродажи.

Бизнес был рискованный, коварные крестьяне

частенько отбирали у городских товар и крепко били.

На последнем курсе их снова отправили в колхоз,

в погранзоне дурь росла высотой с кремлёвскую ёлку,

в местной бане Степанов однажды накурился так,

что начал наконец-то понимать азербайджанский язык.

Но курилось теперь не так, без полного погружения,

без прежнего юношеского задора и фанатизма,

теперь Степанов знал, что с травою шутки плохи.

Конечно, она раскрашивала мир и меняла сознание,

но развитию юных умов точно не способствовала…

Однако по книжкам всего этого было ему не понять,

на горьком личном опыте Степанов понял с годами,

что настоящий кайф приносили ему не трава, не власть,

не деньги и не огненная вода, а обычное творчество —

от вынашивания идеи до процесса её воплощения.

Колян-молодой украл у Коляна-старшего куртку,

однако забыл о содеянном, припёрся в ней и был бит,

потом выцыганил у Степанова сто рублей на джинсы,

обещал привезти через неделю, а пропал навсегда.

Серёга Солдаткин уехал аспирантом в Плехановку,

прислал Степанову на свадьбу набор постельного белья,

потом работал деканом факультета в их альма-матер.

Степанов всё хотел заехать, пообщаться — увы, замотался.

Как-то раз в самом начале лихих девяностых

самолёт со Степановым сел в Красноярске.

По причине того, что аэровокзал тогда перестраивали,

транзитных пассажиров в накопитель не повезли,

просто выпустили на полосу погулять у самолёта.

Степанов отошёл в кустики, пригляделся и обмер —

вот она, родненькая! — руки так сами потянулись к траве.

Он стоял, улыбался как дурак и общипывал кустики,

лихорадочно рассовывая листочки по карманам.

Солдаткин С. Н., ныне декан ЭФ ХГУЭП. Фото из архива автора

Неподалёку пристроился ещё один, явно с той же целью,

они глянули друг на друга и захохотали в голос.

И всю оставшуюся дорогу до Хабаровска

блаженная истома корёжила тело Степанова

в сладостном предвкушении давно забытого кайфа…

А дурь оказалась совсем беспонтовая — не покатила.