Невостребованная любовь. Детство

Татьяна Черникова, 2023

Простой, откровенный взгляд изнутри, а не со стороны или с «барского крыльца», на жизнь, быт и традиции людей некоторых сёл Южного Урала. Память должна быть доброй.

Деревенька моя

Вновь Надя с мужем вернулись в свою избушку в Н.П. Вновь управляющий отделением совхоза Андрей принял их в очередной раз в совхоз, желая им помочь, как бы выполняя долг перед ними за грех брата жены, отца Нади.

Наташе не понравилось новое жилище. Когда родители собирались уходить на работу, она отказывалась оставаться дома с сестрой и братом. Отец ушёл, следом за ним собиралась идти мать.

— Я пойду с тобой! — сказала Наташа.

— Нет, ты останешься дома! — строго сказала мать.

— Не останусь, здесь темно и мало места. Я хочу к себе домой.

— Теперь здесь наш дом.

— Это плохой дом, он мне не нравится! — капризничала дочка.

— Ничего, привыкнешь. Смотри за братом и сестрой, — велела мать и собралась выходить из избы.

— Не буду я за ними смотреть! — заорала девочка.

— Куда денешься? Приду, посмотрю, как ты с ними водилась.

— Я всё равно убегу, — настаивала на своём дочь.

— Жопу-то оставишь, — мать начинала сердиться.

— Ты меня здесь не удержишь. Вот увидишь!

— Я дом закрою на замок. Перестань капризничать, ты уже большая. Ты же знаешь, что дети с родителями на работу не ходят.

— Я всё равно убегу! — крикнула девочка и замахнулась на мать кулаком, мать перехватила кулак непослушной дочери, шлёпнула её под зад:

— Смотри у меня, до вредничаешь!

Матери надоело уговаривать дочь, она вышла из избы и закрыла дом на замок. Не успела она перейти дорогу, как услышала бой стекла, оглянулась: Наташа изнутри поленом хлестала по стёклам окна. Пока мать добежала обратно до дома, девочка уже вылезла из разбитого окна и убегала прочь. Глядя убегающей дочке вслед, Надя вспомнила себя вот такой же маленькой: как, несмотря на запрет матери, бежала за ней на совхозное собрание, как мать хватала её за ручонку и возвращала домой, а она орала на всю округу — снова и снова бежала вслед за матерью… Мать не стала догонять Наташу, был месяц март, надо было скорей закрыть чем-нибудь разбитые окна, ведь внутри были маленькие дети. Вечером отец, чертыхаясь, стеклил окна. Проказница сидела на печи, растирая ладошками синяки на ягодицах от отцовской пятерни.

Наташа быстро нашла подруг и друзей в деревне и целыми днями где-то пропадала. Хитрая девочка сразу сообразила, когда надо уходить из дома и когда возвращаться, чтобы родители не ругались. Как родители за дверь, так и Наташа спустя пять минут — за дверь:

— Смотри за братом, что с ним случится, пришибу! — Наташа замахнулась клюкой на сестру. — Чё? Ссышь, когда страшно? — засмеялась она.

Таня любила маленького братика, возилась и играла с ним целыми днями. С кем же ей ещё было играть, за ворота её не выпускали. Не выпускали и Наташу, да только той было наплевать на запрет, она сама себе была указ, главное, вовремя заметить, когда мама с папой домой идут и раньше их домой забежать, как будто и не ходила никуда. Бывало Наташа задерживалась, возвращалась после того, как мать или отец были уже дома, не краснея, не бледнея она говорила:

— Ой, мама, ты уже пришла, а я только вышла за ворота.

— Нет, она врёт. Она весь день где-то бегала, — говорила Таня правду.

— Нет, это ты врёшь! — кричала на сестру Наташа и из-под подола платья показывала ей кулак, — мам, я целый день Серёжу с рук не спускала, можно я поиграю ещё с ребятами?

Мать верила своей любимой дочке и отпускала её ещё раз погулять. Таня тоже попросила мать:

— Мама, можно и я погуляю?

— Нагуляешься ещё, за ребёнком смотри!

Таня присела около младенца и, хлопая в ладоши, тихонько стала напевать:

— Лады, лады, ладушки-и.

— Где были? — У бабушки-и.

— Что ели? — Кашку-у.

— Что пили? — Бражку-у.

Кашка сладенька, бражка пьяненька-а!

— Почему мне не принесла-а?

— Я несла, несла, собачка выхватила-а!

— Где собачка? — На гумно убежала.

— Где гумно? — Черви выточили.

— Где черви? — Гуси выклевали.

Наташа была злопамятной, когда родителей не было дома, она била сестру, приговаривая:

— Ещё раз ляпнешь маме, что меня не было дома, прибью!

Так было всегда: Наташа бегала на улице целыми днями, а Тане приходилось сидеть с маленьким братом. Прошло несколько месяцев, а девочка ещё не была за воротами нового места их проживания. В очередной вечер, когда родители вот-вот должны были прийти, сестра вернулась домой, Таня сказала Наташе, что хочет в туалет, а сама сбежала из дома, оставив братишку на попечительство старшей сестры. Выйдя за ворота, девочка остановилась, всё кругом так сильно отличалось от той местности, где они жили до этого. Семья переехала отсюда в К., когда Таня была совсем маленькая, и она ничего не помнила. Куда идти? Таня, как и в первый свой побег из дома в городе, пошла туда, где были самые высокие здания. На этот раз единственным высоким зданием был собор Петра и Павла с величественным куполом и высокой, пятиярусной колокольней. Крестов и куполов поменьше на соборе или, как теперь его называли, на церкви не было.

Для Тани это было просто высокое красивое здание, к нему девочка и пошла. Когда она подходила к церкви, раздался сильный, волнующий крик огромных, чёрных птиц, что начали носиться над куполом и колокольней. Что вспугнуло птиц? Непонятно. Девочка не знала, что это за птицы: то ли вороны, то ли галки, то ли вороньё. Птицы кричали все разом, хаотично кружа вокруг храма. Этот крик и пугал и манил пятилетнюю девочку, а плотная стая птиц завораживала. Птицы снова и снова перемешивались внутри стаи. Стая птиц чёрным клубком поднималась вверх, отчего казалась ещё плотней. Птицы, то резко, дружно спускались вниз, распадались на несколько кучек, кучки рассыпались на отдельных птиц. Птицы вроде пытались сесть на купол и колокольню, а некоторые влетали в пустые глазницы верхних этажей церкви и колокольни, но почему-то вновь вылетали и с ещё более пронзительными криками вновь собирались в стаю — стая вновь поднималась под облака.

Девочка не понимала, почему птицы так ведут себя, но понимала — они свободны. Что ходят, то и делают. Девочка почувствовала, что хочет вот так, как они, летать. Улететь из дома, где только обижают её, где ей плохо, а здесь следить за этими птицами, за этой стаей ей хорошо. Девочка подняла руки вверх и закричала:

— Птички, птички! Возьмите меня с собой! Я хочу так же летать, как вы! Птички, сделайте так, чтоб мне было хорошо, чтоб я могла уходить из дома и бегать, как Наташа.

Стая воронья, кружась в небе, словно услышала просьбу маленькой босоногой девочки и стала спускаться к храму. Девочка от радости запрыгала на месте, но птицы, поравнявшись с верхом колокольни и купола, вновь устремились ввысь:

— Но почему нет? Я хорошая! Это мама не верит, что я хорошая, а я правда, правда хорошая!

Вдруг девочка увидела в глазницах купола и колокольни пацанов, которые махали палками и кидали кирпичами в запоздалых птиц. Один мальчик заметил девочку и закричал:

— Ты что там делаешь? Иди домой, пока совсем не стемнело! Иди, давай, а то я сейчас вот тебе полкой по пяткам-то надаю!

— Иди отсюда! Уходи, уходи отсюда, а то камень в башку прилетит! — закричали другие отроки. Крик подростков привлёк внимание женщины, которая гнала мимо корову:

— Иди, иди давай, нахалка! — подгоняла женщина корову вицей, — все уже подоились. А я всё бегаю да ищу тебя, дорогу домой забыла, что ли? Стой-ка милая, что это там?

Женщина оставила корову на дороге и подошла к храму:

— Девочка! — удивилась она, — А ты кто? Я тебя что-то не помню.

— Я Таня, — сказала девочка.

— Таня, что ты здесь в такой час делаешь?

— Я прошу птичек, чтоб они забрали меня с собой.

— Зачем? Вот глупая, это же вороньё, — удивилась женщина.

— Я хочу, как они, летать, а не сидеть всегда дома.

— А где твой дом?

— Там, — указала девочка в сторону, откуда пришла.

— А у тебя мама, папа есть?

— Есть.

— Так чьих же ты будешь? А братики и сестрёнки у тебя есть? — ещё уточнила женщина.

— Есть, маленький братик Серёжа и большая сестра Наташа.

— А, понятно, твою сестру здесь уже все знают, а вот тебя почему-то я никогда не видела. Ну, пойдём, я тебя отведу домой.

— Нет. Я не пойду домой, — замотала головой девочка. — Я останусь здесь, я буду ждать птичек, вдруг они пожалеют меня и заберут с собой?

— Что ты, маленькая! Ночью птички никого не забирают.

На слове «маленькая», Таня встрепенулась, и глазки её заполнились слезами.

— На вот, держи, — женщина вложила в ручку девочки маленький, белый без глазури пряник, а за вторую ручку повела её в ту сторону, куда указала девочка. Проходя мимо своей коровы, вицей подогнала её немного и оставила жевать придорожную траву, а девочку повела дальше. Таня откусила чуть-чуть от пряника, и мятный, сладкий вкус прогнал грустные мысли ребёнка. Вскоре к Тане подбежала мать и вицей, как корову, погнала домой:

— Где вы её нашли? — хлеща вицей дочь по заду и голым ногам, спросила Надя.

— У церкви, — ответила женщина. — Да что вы делаете? Лучше порадуйтесь, что ребёнок нашёлся.

— Да, я только где уже ни была, церковь эту уже несколько раз обежала.

— Она стояла у самой стены, сказала женщина, — странно, что вы её не заметили.

— Ну вот, что она там делала? — всё ещё злилась мать.

— С птичками хотела улететь! — ответила женщина.

Надя посмотрела на дочь, помотала головой:

— Что за противный ребёнок. Наташа у нас целыми днями бегает, но как начинает темнеть, идёт домой. А это что за чудо растёт? Стемнело — она бежать и ведь темноты не боится. Пошли, пошли. Баню истопили, волосы подстричь тебе надо.

— Не надо. Я хочу, чтоб у меня были длинные волосы.

— Зачем нужны они тебе? Вшей заводить, что ли? Какая разница — дома-то сидеть.

Эта стая воронья, что гнездилась в верхней части полуразрушенного храма, и этот крик остались в моей памяти на всю жизнь. Хотя меня и наказали за эту прогулку — это одно из немногих хороших воспоминаний о детстве.

Осенью, по снегу, колют свиней на мясо. Заколол поросёнка и Николай. Для Наташи это было очень любопытно, но её прогоняли со двора в дом. Девочка придумала, как подглядеть за тем, что там происходит: взяла нож и расковыряла щель между досками сеней. И стала смотреть. Она увидела, как тушу поросёнка повесили за задние ноги. Тут мать пошла за чем-то в дом и поймала проказницу на месте преступления, дала ей шлепок под зад и велела сидеть дома. Для большей надёжности подпёрла дверь в дом ломом, чтобы дочь наверняка не смогла выйти. Как палят шкуру свиней на костре из соломы, ибо тогда паяльных ламп в простых семьях не было, да разделывают тушу — зрелище не для детских глаз. Хорошо, что этого Наташа не видела.

На следующий день, когда родители пришли с работы, они увидели картину, которая повергла их в смятение своей жестокостью. На лавке висел котёнок, повешенный за горло и за заднюю ногу. Наташа нашла молоток и гвоздь, вбила гвоздь в сиденье лавки и повесила котёнка на леску для ловли рыбы. Котёнок ещё был жив и смотрел остекленевшими глазами в потолок. Котёнка спасли. Отец сел на лавку и неожиданно сказал:

— Дочь, ты вся в меня! — и рассказал историю из своего детства:

Родители так же кололи поросёнка. Маленький Коля, зная, что сегодня будут колоть свиней и, помня, как его каждый раз прогоняют, не позволяя смотреть, наконец-то всё посмотрел от начала и до конца. Никто из взрослых не заметил, что мальчик заранее залез на стайку и высмотрел всё, что только мог. Когда на следующий день родители пришли с работы домой, гордый своей «работой», маленький Коля бросил на стол расчленённого котёнка со словами:

— Нате жарьте моего поросёнка!

Отец пришёл в ужас от увиденного, едва выдавил из себя:

— Да как же ты его?!!

И четырёхлетний Коля спокойно ответил:

— Сперва ногу, сперва хвост, сперва голову рубил!

Отец любил старшую дочь потому, что она была похожа на его мать и потому, что был уверен, что эта девочка родная ему по крови. Баловал дочь и всё позволял ей, а младшую старался не замечать. Наташа умело пользовалась своим особым положением в семье и хитро манипулировала родителями, обманывая их.

Здесь у Нади и Николая родился ещё один сын, его назвали Васей. Николай привёз из роддома жену с младенцем, Надя распеленала младенца. Все дети в ряд стояли рядом и с любопытством следили за тем, как из короткого, но толстого свёртка появляется крохотный мальчик. Новорожденный раскинул ножки и ручки, смотрел куда-то мимо всех. Потом стал шевелить ручками и сжал кулачки. Серёжа сжал губы, нахмурился и неожиданно для всех стукнул кулаком по лицу младенца.

— Щё ты делаешь? Он же маленький! — закричал отец.

— А чё он мне кулаки показывает? Я ему ещё покажу! — оправдался старший брат.

— Нельзя маленьких бить, он же тебе братик! — мать взяла на руки младенца и стала утешать.

Когда маленькому младенцу исполнился месяц, мать вышла на работу. Тане добавилось работы, она быстро научилась кормить младенца молоком из бутылки из-под водки через резиновую, бесформенную, мягкую соску, менять ему пелёнки и укачивать спать. Выходя в туалет во двор, девочка задерживалась ненадолго в ограде, рассматривая уже так знакомые ей стены и заборы, изучая каждое брёвнышко и вникая, как это сделано. В солнечный день маленькая девочка смотрела в окно: так маняще играли солнечные лучи на завалинке их избы, так хотелось ей посидеть там, на солнечной завалинке, и понежиться на солнышке. Как кошка любит лежать на освещённом солнцем сквозь стёкла окна квадратике на полу внутри избы, так девочка вставала на солнечный квадратик и грела свои босые ножки.

Пока родители были на работе, выходить гулять детям не разрешалось. Это не касалось Наташи, она просто никого не слушалась. Иногда вечером Таню отправляли гулять с братьями около дома. Старшей дочери детей не доверяли, что ли? Одному брату было три годика, а младшему несколько месяцев, они требовали постоянного внимания к себе, да и солнышко уже не попадало на завалинку. Раньше не было детских колясок, и ребёнка надо было таскать на руках, что было очень тяжело для пятилетней девочки. Тогда Николай позаимствовал у соседей ручную тележку. Во многих семьях были такие самодельные тележки на двух старых колёсах от велосипеда. Колёса без камер и покрышек были соединены между собой металлической осью, типа лома. К оси, ближе к середине, приваривались из металла две рогатулины — рогатины. Эти рогатулины заменяли рессоры. Сверху на них имелась ровная дощатая площадка, примерно метр двадцать сантиметров на метр двадцать. Ближе к краям на оси газосваркой наваривается незначительный выступ. На края оси надеваются колёса до выступа. Чтобы колёса не слетали с оси, с обеих краёв оси делается отверстие, куда вставляется втулка, что и удерживает колёса на месте. У такой тележки ось неподвижная, колёса крутятся сами по себе, а вернее, по воле человека. Вдоль площадки и далее шли две ручки в виде нетолстых жердей, параллельно друг другу и длиной около двух метров от площадки до конца ручек. Такая длина была необходима, либо тележка на высоких колёсах переворачивалась, когда ручки отпускали. На такую тележку было сложно грузить не только из-за её высоты: необходимо было под ручки что-то подставлять или просить кого-нибудь подержать их, пока грузят, чтобы площадка была в горизонтальном положении, и груз не сползал с тележки.

Ручки тележки упирали в завалинку, на площадку клали плюшевую пальтушку, а сверху ребёнка. Таня катала маленького брата по улице и при этом следила за старшим. Маленькая няня выполняла всё, что наказывали родители, любила малышей и, как могла, заботилась о них. Как-то вечером мать сказала отцу:

— Не знаю, что бы мы делали, если бы у нас не было Тани?

Но со временем Надежда привыкла к тому, что на маленькой дочке лежат обязанности и заботы о детях и хлопоты по дому. Мать стала воспринимать это как должное, не думая о том, что вторая дочь — живой ребёнок, а живёт в этой семье с обязанностями бабушки.

Таня, как обычно, катала младенца на тележке и присматривала за старшим братцем, окликая его, напоминая ему далеко от неё не убегать. Сердобольные старушки сидели на лавочке бабы Дуси. Наблюдая за маленькой няней, они возмущались:

— Куда родители смотрят? Старшая девочка уже такая дубина, а эта просто веточка, — сказала баба Дуся.

— Верно, веточка — гнётся и не ломается, гибкая, как прутик. Другой ребёнок давно бы «сломался». Смотришь на это, и сердце кровью обливается.

— Страшно представить, что будет, если ручки у девочки просто устанут, и она не удержит тележку, — качая головой, сказала другая старушка. Третья добавила:

— Или малыш куда-нибудь сиганёт, или сделает что-либо непотребное. Они в этом возрасте вон какие шустрые. Всё их несёт куда-нибудь, всё руками хотят потрогать, тут и взрослому-то не уследить, а ей ещё и этого катать надо.

Старый дед с само-уважительным видом блеснул знаниями законов физики:

— Трагедия тут в любую секунду случиться может: как отпустит девочка ручки тележки, в лучшем случае, ребёнок сползёт, свалится меж ручек тележки вниз, шмякнется об землю — мало не покажется! Ну, а если тележка вздыбится, и ручки тележки вверх поднимутся? Тогда младенец грохнется оземь со всего маху! Он, в силу своей тяжести, упадёт первым, на мгновение раньше, чем тележка. А уж как на него сама тележка грохнется, тут и до фатального исхода недалеко! Дело-то тут, видите ли, в чём?! Это ведь зависит от центра тяжести. Вся ведь эта конструкция держится на одной оси — крайне неустойчива. Лежит ребёнок ближе к ручкам тележки: отпусти ручки, они на землю, а ребёнок вниз поехал. А если лежит он ближе к краю тележки — отпусти ручки и всё! Младенец оземь, ручки тележки вверх, а сама тележка на ребёнка!

— Вот и я говорю: куда отец с матерью смотрят? Нашли бабку! С кого потом спрос будет?

— Да бабка одна тут тоже ничего не сделает. Чё, вот скажи, ты сделаешь? Вот упал сорванец, тебе надо к нему, а тележку не бросишь. Поблизости упереть её не во что. Младенца взять на руки тоже никак не сможешь, не дотянешься до него, ручки-то тележки отпустить нельзя! — чего на одну-то все свешивают? Есть же ещё одна, поздоровей да постарше.

— Да, вдвоём-то было бы хорошо. Одна с тележкой, вторая с мальчиком…

Надя шла с работы, проходя мимо дома соседки, поздоровалась с женщинами, что сидели на скамье у дома, в знак уважения слегка наклонив голову:

— Здравствуйте!

— Здравствуй, Надя! Задержись-ка на минутку. Всё бегом, да бегом. Достаётся тебе бедной. Четверо уже. Жалко нам тебя, а дочку твою пуще жалеем, Танюшку-то.

— Что-то случилось? — насторожилась молодая женщина.

— Да нет, слава Богу! Она ведь маленькая ещё, а что бабка, что та курица с цыпушками целый день. Надсадится девочка-то! Разве так можно?

— Кто-то же должен за детьми смотреть? — вздохнула Надежда.

— Но у вас есть дочка постарше, Наташа-то. Что ж вы её ни к чему не принуждаете?

— Как не принуждаем, она тоже за детьми смотрит.

— Не знаю, не знаю! Мы её что-то ни разу не видали с детьми-то, — бабка Дуся покачала головой. — А Таню не видели ни разу без детей, самой-то бы ещё няньку, а она таскается сразу с двумя.

— Что с первым-то таскаться? Давно уже бегает сам, — возразила молодая мать.

— Вот именно, что бегает. В таком возрасте они самые пакостные: то бегут, куда глаза глядят, то что-нибудь творят непотребное. Того и гляди, что случится с ребёнком, тут взрослому-то не усмотреть, а у неё на руках ещё один.

Надя поспешила домой, замечание женщин было неприятно ей, то, что она не желала сама замечать, заметили люди.

Старшая дочь Наташа уже училась в школе, но по-прежнему родители жалели её и верили или делали вид, что верят, что она тоже смотрит за детьми в их отсутствии. Таня сидела и нянчилась с братьями одна. Когда приходили родители с работы, ей, всё равно, не позволялось гулять, ибо за детьми по-прежнему нужно было кому-то следить. Старшая сестра по-прежнему пропадала где-то на улице. За учебный год родителям пришлось покупать ей вторую форму, Наташа умудрилась её порвать так, что форма после починки не была пригодна для носки в школе. Её школьный ранец не выдерживал катания на нём с горок и использования его, как оружия в драках с мальчишками. Ранец чинили не раз, а потом Наташа просто его потеряла. Родители, как и все в селе, жили от получки до получки, едва сводили концы с концами. Родители считали: Тане далее, чем «около дома» ходить никуда не требуется, значит, перебьётся, вырастет в обносках Наташи. Как водится, Таня донашивала всю одежду после старшей сестры, в том числе и школьные формы после починки. Надя вспомнила, что одна из доярок предлагала ей забрать платья, из которых её дочка уже выросла. Так как дочка доярки была младше Наташи, а, значит, платья были малы для неё, Надя отказалась от платьев, как-то совсем не подумав о второй дочке. На следующей же дойке, после упрёка соседей, Надя сказала женщине, что платья заберёт. Платья были уже отданы другим, но Тане досталось почти новое платье, девочка была уверена, что платье купили специально для неё, и была несказанно рада. Из взрослых дома никого не было, когда братья уснули, Таня надела платье и вышла из дома, ей так хотелось скорей показать, какое красивое платье есть у неё. На улице только что закончилась гроза. Дождь ливанул и побежал догонять разгневанные тучи. Солнце ярко засветило, радостно встречая умытую природу, и тут же залило тёплым ласковым светом всё вокруг. Огромная яркая радуга легла над лесом. Чистая трава нежно заулыбалась, даря свой приятный запах всему живому. Дождевая вода стекла в низины, солнышко взглянуло на грязную воду, но тут же простило ей это, стало своими лучами заигрывать с мутной водой. В лужах заиграли солнечные зайчики, слепя отблеском лучей маленькую девочку, что так радостно шлёпала своими босыми ножками по отражениям солнца и неба под её ногами. Вода в лужах ещё не отстоялась и была мутной, но такой тёплой и ласковой.

В своей жизни босой я прошла по многим лужам, но ласковая вода в тех лужах после грозы осталась в моей памяти своей теплотой.

Ещё громыхало над лесом, на фоне свинцовых туч были видны ломаные линии молний, а люди уже поспешили на улицу, подышать чудесным, полезным для здоровья воздухом, какой бывает только в селах и только после грозы. У дома соседки бабы Дуси на лавочке уже сидели пожилые люди и судачили о том о сём, да, как правило, о том, что видят. Увидев соседнюю девочку, стали говорить о ней. Таня всё слышала:

— Какая девочка у них красивая! — сказала одна бабка.

— Первая у них тоже красивая, — поддержала разговор вторая.

— Мне кажется, эта ещё красивей, вон какая куколка. Не везёт немного ребёнку, всё водится с братьями. Раньше ни разу не видала, чтоб одна гуляла, всё с малышами таскается.

Этот разговор расстроил девочку. Она так хотела, чтобы заметили её новое платье, а они говорят только о ней. Наверное, платье не так уж и красиво, если оно никому не понравилось. Платье было коричневое, однотонное, без каких-либо рисунков и украшений, вероятней всего это была чья-то школьная форма. Таня вернулась домой, недолго думая, взяла ножницы. Окуталась одеялом с головой и стала вырезать, как она думала, цветочки на однотонном платье. Пришла мать с обеденной дойки и застала дочь за этим усердным «украшением» платья.

— Ты что там под одеялом делаешь? — спросила мать.

— Цветочки вырезаю, — ответила девочка и продолжила вырезать, не снимая одеяло с головы.

— Какие цветочки? — ещё больше заинтересовалась мать и убрала одеяло, — ты что наделала? Ты зачем платье-то испортила?

— Я не испортила, я сделала его красивым, — ответила девочка.

— Вот глупая! Приноси тебе платья после этого! — расстроилась мать.

Таня встала и стала смотреть на «цветочки». Под одеялом в полной темноте цветочки что-то не очень получились, получились лишь дыры. Только теперь девочка поняла, что не просто испортила платье, а уничтожила его. Села и заплакала от обиды и досады на саму себя. Надя не стала далее ругать дочь, но и не утешила. Она варила суп и думала о том: «Как показать соседям, что Таня тоже гуляет по улице одна, без детей. Как назло Наташи дома нет, присмотрела бы за детьми. А мне по дому меж дойками надо столько дел переделать».

— Да где она всё ещё носится? Обычно, я в дом, и она за мной.

Тут в окно постучали мальчики, Надя через окно спросила:

— Что нужно?

— Наташа упала с дерева, там лежит, плачет! — указали мальчики в сторону леса.

Надя выключила плитку и выбежала на улицу. Тане хотелось побежать за матерью, но детей оставлять одних строго запрещалось. Девочка взяла маленького братца на руки, села у окна и стала ждать, когда вернётся мать с сестрой. Она, не отрываясь, смотрела в окно, тихонько напевая про деда Егора, не подозревая, что у неё есть дед, и, что зовут его Егором, что это имя в этом доме под запретом:

— Из-за леса, из-за гор,

Едет дедушка Егор.

Сам на лошадке,

Жена на коровке,

Дети на телятках,

Внуки на козлятках!

Надя с мальчиками добежала до старой ветвистой берёзы, под которой от боли кричала Наташа. Мать схватила за плечи дочь, испуганно повторяя:

— Где? Где болит? Что случилось? Покажи пальчиком. Родная моя, где болит? Как ты упала?

— Она просто залезла на берёзу и сорвалась, — хором доложили трое друзей девочки.

— Высоко залезла?

— Да, высоко! Вон на ту ветку, — также дружно мальчики подняли руки вверх.

— Ну и какой чёрт тебя туда занёс? Зачем ты туда залезла? Господи, поди переломала все руки и ноги!

Расстроенная мать, чуть не плача, присела около дочки и стала ощупывать её руки и ноги. Ноги и руки девочки были целы, никаких других ран на её теле мать не нашла, но видела, что дочь не притворяется, что ей действительно больно. Тогда мать задрала платье дочки и стала щупать живот.

— Чё, шары выпучили!? — закричала на друзей Наташа, — пошли вон отсюда!

Мальчики повиновались, отошли метров на десять в сторонку и стали наблюдать издали.

— Идите, идите отсюда!

— Ещё раз крикнула Наташа, мальчики отошли ещё подальше. Мать прощупала весь живот, дочь не реагировала на её руки. Вставая с колен, мать задала вопрос то ли дочери, то ли самой себе:

— Да что же с тобой?

Расправляя подол платья дочки, мать увидела разорванные трусики и кровь в промежности.

— Что это? Ты действительно упала? Мальчики обижали тебя? — мать испугалась ещё больше, чем когда узнала о падении дочери. — Почему здесь кровь? Кто это сделал? — лицо Нади налилось кровью, страшные подозрения взбесили её, она вскочила на ноги, повернулась в сторону мальчиков и закричала не своим голосом:

— А ну! Идите сюда!

Наташа села и стала успокаивать мать.

— Мама, они не виноваты, я сама залезла на берёзу и сама упала. Пусть они не подходят, я их стесняюсь. Когда падала, я зацепилась за ветку трусиками.

— Стойте! — подняла руку Надя, предупреждая мальчиков, дав понять им не подходить ближе, опустилась около дочери, — я хочу посмотреть.

Мальчики остановились там, куда успели подойти.

— Нет! — Наташа отказалась раздвигать ноги.

— Я твоя мама, меня стесняться не надо!

— Нет! — противилась рукам матери девочка.

— Я тебя каждую неделю мою в бане, ты же этого не стесняешься, — настаивала мать.

— Нет! — стояла на своём девочка.

— Тогда я позову мальчиков и… — мать ещё не договорила, а Наташа поспешила остановить мать:

— Нет, не надо мальчиков!

— Тогда позову отца.

— Нет, нет, нет! — только не папу!

— Ну, и что мне делать? Уходить домой? Надоест лежать, сама придёшь?

— Ну, ладно, смотри, — сдалась девочка и раздвинула ноги: одна половая губа была глубоко поранена, такая же глубокая рана была на лобке.

Мать выдохнула — это было явно не изнасилование. Надя взяла дочь на руки и понесла домой. Она, едва переставляя ноги, перешагнула порог дома и устало положила дочь на кровать. Таня не отрываясь, смотрела, то на мать, то на сестру, стараясь понять, что случилось. Мать выпрямилась и, увидев запутанного в нитки Серёжу и весь пол в нитках, спросила:

— А это что за представление? Ты куда смотрела?

Только теперь Таня заметила, что натворил старший братик, пока она с малышом на руках смотрела на улицу и ждала мать с сестрой: мальчик открыл залавок, высыпал из банок все крупы на пол, а потом ему попалась берестяная шкатулка с нитками и иголками, ребенок стал играть ими, разматывая нитки. Сам не заметил, как намотал на себя этих ниток так, что не мог пошевелиться, сидел испуганный на полу словно веретено, обмотанный нитками. Мать испугалась ещё больше:

— Куда смотрела? А если он иголок наглотался? Что сидишь? Я тебя спрашиваю! — кричала мать.

Таня положила малыша в люльку, подняла шкатулку с пола, серый лоскуток войлока с воткнутыми в него иголками, по-прежнему лежал в шкатулке. То ли руки у мальчика до него не дошли, а вернее были связаны нитями, то ли невзрачный лоскуток не привлёк его внимания. Маленькая няня посчитала иголки, все иголки были на месте. Мать продолжала кричать:

— Если что с ним случится, я убью тебя, сучку!

Девочка молча протянула матери кусочек войлока, тихо сказав:

— Все иголки на месте.

— А нитки? Денег на хлеб нет, а теперь ещё и нитки покупать надо. Дал Бог дочь!

— Я замотаю их обратно на тюрючки, — попыталась Таня успокоить мать.

Тюрючками называли маленькие деревянные катушки, с намотанными на них нитями. Раньше нитки для портного дела продавались лишь на деревянных тюрючках.

Мать села на кровать к старшей дочери и стала гладить её по кудрявой голове. Напуганный криком матери малыш в люльке проснулся, с минуту молча смотрел в потолок, потом заорал, что есть мочи.

— Оглохла, что ли? Ребёнок плачет! — ещё раз рявкнула мать на «нерадивую» дочь. Таня пыталась выпутать Серёжу из ниток, это ей не удавалось. Матери ничего не оставалось, как взять малыша на руки и дать грудь.

— Вы, наверное, хотите меня в гроб загнать! — продолжала ворчать она.

Таня не хотела загонять мать в гроб, но выпутать брата из ниток у девочки не получалось. Мальчик морщился от боли, когда нитки больно врезались в его тело, но молчал, боясь рассердить мать ещё больше. Пососав грудь, малыш успокоился, и мать отдала его Тане, девочка безропотно приняла младенца на руки и села с ним на пол рядом с Серёжей.

— Я пойду, затоплю баню, Наташу надо помыть. А ты! — мать не называла свою вторую дочь по имени, — не мучь Серёжу, у тебя все равно ничего не получится. Ножницами нитки расстриги.

Таня взяла ножницы, удерживая одной рукой маленького братика, другой перестригла нитки, в которых запутался Серёжа, быстро освободила от ниток брата, приговаривая:

— Так вот почему тебя не было слышно. Я-то думала, ты играешь, а ты пакостишь, негодник!

Негодник молча залез на кровать, где всё ещё лежала старшая сестра, примостился у её ног и быстро уснул.

С ребёнком на руках сматывать нитки обратно на тюрючок было невозможно. Девочка собрала все нитки в кучу, и убрала их с пола, чем ещё более запутала их. Положила братца в люльку и стала пригоршнями собирать с пола крупы, то, что не удалось собрать, замела веником на совок и высыпала в ведро для помоев. Ребенок в люльке забеспокоился, маленькая нянька попыталась укачать его, но малыш не засыпал. Тогда девочка взяла его на руки и села у окна, решив заняться нитками, когда малыш уснёт. Девочка понимала, что она виновата, что не досмотрела за братом, но все равно было обидно. Таня повернула голову в сторону окна, и слезинка упала на подоконник. Чтобы никто не видел её слёз, она отвернулась и стала смотреть на улицу. Ничего нового там не было: всё та же дорога с полоской травы посередине меж двух полос с голой землёй, что образовались от колёс телег и машин, за соседским домом лес, а у их дома электрический столб. Тут девочка заметила на нём птицу. Птица была небольшой, чуть более скворца. Таню удивил окрас птицы, она была серо-зелёной, без видимых пятен. Птица быстро передвигалась небольшими скачками вниз хвостом, по столбу сверху вниз, так передвигаются поползни. Хотя хвост у птички был тоже короткий, девочка видела, что это не поползень, поползни значительно меньше. Девочка знала, что по стволам умеют передвигаться ещё дятлы, но птица была высоко, и верх её головки не было видно, к тому же она помнила, что дятлы пестрые, бело-чёрные. Вскоре птица спустилась настолько, что девочка увидела её красную шапочку. Она обрадовалась, что это дятел и обида отступила, как будто этот факт менял суть дела. Дятел не замечал того, что кто-то наблюдает за ним и деловито спустился по столбу почти до земли, засунул свой тонкий и длинный клюв в щель ствола и, не вынимая его из щели, также маленькими скачками стал быстро подниматься вверх. В этой щели он не нашёл ничего интересного. Дятел скакнул в сторону и сунул свой «нос» в другую щель, что шла до белого керамического барашка, на который крепились провода. Дятел доскакал до барашка, видимо, и в этой щели он не нашёл ничего. Он поднял голову вверх и, недолго думая, сунул её целиком внутрь барашка снизу, поводил головой внутри барашка и вынул голову обратно. Подскочил к другому барашку, что был на противоположной стороне столба и так же тщательно обследовал его нутро. И тут, не найдя ничего интересного, задержался ненадолго у проводов и скакнул на усечённую макушку столба. Макушка столба когда-то была заострена, но со временем под воздействием дождей и снега подгнила и была приплюснута. Дятел стал то ли стучать, то ли просто тыкать своим острым клювом в подгнившую верхушку столба, вскоре это занятие ему надоело, и он улетел. Девочка с сожалением проводила птицу взглядом, посмотрела на спящего братика у неё на руках, на его крохотные губки и носик и невольно улыбнулась. Тут солнечный луч выглянул из-за тучки и проник в избу, задержавшись на щеке девочки. Таня снова посмотрела в окно и увидела залитую солнцем завалинку. Ей так захотелось оставить братьев и выбежать туда, на эту тёплую завалинку и просто посидеть там, болтая голыми ногами, и согреть ноги в солнечных лучах. Так часто ей хотелось это сделать, когда она видела в окно залитую солнечными лучами завалинку.

Я часто вспоминала об этой моей мечте в детстве, хотелось съездить туда, да так и не сложилось. Спустя много лет мы приедем на малую Родину на похороны, после похорон решим съездить в село на малую Родину нашего отца, и посмотреть на его житьё-бытьё. Будем проезжать село, где родилась мать, где стояла эта избушка, я увижу, что избушки больше нет, и заплачу — моя мечта не сбылась, так и не посидела я на этой солнечной завалинке… Да, мечты они разные… Никогда, ни в чём я не винила мать, но однажды, когда сама уже была бабушкой, я сорвалась и высказала ей, что не было у меня ни детства, ни юности. Она сказала:

— Чего ты обижаешься? Которая лошадь тянет, на ту и грузят, ту и понужают! А чтоб Наташу заставить что-либо сделать, надо было её сперва найти.

Вот так, оказывается всё очень просто…

На следующий день Наташе приказали из дома не выходить, мало того, велели водиться с детьми, а Таню отпустить погулять. Наташа не ушла из дома, но и Таню никуда не отпустила и приказала водиться с детьми, а сама не вставала с кровати. Мать, приехав с обеденной дойки домой, поняла что дочь ослушалась её. Наташу ругать не стала, а Тане велела идти гулять до тех пор, пока ей самой не нужно будет ехать на дойку. Таня вышла на улицу и остановилась у ворот. Она не знала, куда дальше идти. Невдалеке играли дети, девочка пошла к ним. Это были в основном мальчики, они хаотично, как показалось девочке, бегали друг за другом, то дрались и боролись меж собой. Это была одна из любимых игр того времени — игра в «войнушку». Такой игры Таня не знала, да и вообще не знала никаких игр.

Девочка понаблюдала за игроками и пошла в противоположную сторону вдоль дороги. Там где Ричка впадала в Течу, протекая по арке под дорогой. Над бетонной аркой, которая заменяла мост, по краям дороги были невысокие бетонные перила. Они очень заинтересовали девочку. Она осмотрела их со всех сторон и обнаружила, что перила имеют свою особенность — они не деревянные и не «поставлены» сверху, а цельные с той частью дороги, по краям которой они стояли. Она видела, что с одного края дороги, внизу под перилами и дорогой, речка втекает под дорогу, а с другого края — вытекает. Она сошла с дороги на бугор и по косогору спустилась к речке. Оказалось, под дорогой была большая бетонная круглая арка высотой и шириной более двух метров, длиной не менее метров пяти. Девочка зашла в воду речки и поднялась на бетонный, идеально горизонтальный пол арки. Вода внутри арки ласково журчала, распластавшись, текла равномерно по всему полу. С краю солнце заглядывало на воду арки, от чего равномерное колыхание воды слепило девочку своими отблесками солнечных лучей. Она остановилась, и тут же её ноги обступила стайка маленьких серебряных рыбок, привлечённых белизной её босых ног. Девочка сделала шаг, и рыбки стайкой, мгновенно оказались в метре от неё. Это ей показалось забавным, она стала играть с рыбками: то стояла неподвижно и ждала, когда рыбки окружат её ноги, то била ножками по воде, пугая рыбок. Вскоре ноги сильно замёрзли, но девочке не хотелось уходить из этого чудного царства, где никто ей не мешал, не насмехался над ней, ни в чём её не упрекал, не ругал и ничего не требовал от неё. Она решила посмотреть, что там на другом конце туннеля? Когда она отошла на несколько метров от солнечного края, в туннеле стало значительно темнее, даже рыбок можно было разглядеть с трудом. Но белый свет на другом конце туннеля манил её, девочка знала, что в туннеле никого нет, кроме неё и рыбок, и мужественно пошла дальше. Чем ближе подходила к краю, тем становилось светлее. Вот и край. Здесь вода ниспадала с пола туннеля маленьким водопадом. Девочка ещё немного постояла на краю, слушая шум падающей воды и любуясь ей. Потом спрыгнула на тот берег речки, который был ближе. Так она оказалась за Ричкой.

Конец ознакомительного фрагмента.