Глава 14
Почему так хочется изменить хоть что то, в прошлом?
А вдруг оно меняется вместе с нами? Закручивается в некую спиральку нашей жизни?
Но там совсем другая я! А если бы попасть туда, то я бы, все делала не так, брала от жизни лучшее.
Так вот, бери сейчас — кто же мешает? И почему не получается, быть совсем счастливыми сегодня?
А может заблудились, когда оттуда шли, из этого прошлого?
У меня нет ответов, а есть только вопросы, и сегодня, когда пишу эти мемуары.
Поэтому, я вновь переключаю канал в памяти, а там: школа, дом, обед в своей комнате.
Только солнце куда — то девалось, ни тепла и ни света. Я стала бояться быть смелой, уверенной.
И хожу осторожненько, словно в тени, только скоро оказывается,
это не тень вовсе, а будто серая жизнь.
Там, за невидимой дверью, осталось мое пианино с пятерками и папа,
который даже пьяный мечтал, чтобы я училась.
А мама ведет себя, словно нет никакой моей школы. Это тоже из — за отчима? Не знаю.
Она вся в нем, перед его приходом, брала швабру и словно летала с ней и с тряпкой, намывая пол.
Только бабушка потом все перемывала, когда мама уйдет на кухню.
Бабушка, мамина мама, с весны до осени снимала домик в деревне, и заодно работала
в сельпо директором, и продавцом в одном лице. У нее целый магазин в распоряжении!
Повзрослев, я туда приезжала с подружками, денег занять или подарочек выпросить.
Она не отказывала. Однажды она привезла и маме подарок, дядю Федю, моего отчима.
Который в городе никогда не жил, и это означало, он порядочный и неиспорченный.
Мать ходила за ним по пятам, охраняя от всех.
После ужина с коньяком на кухне, они шли в большую комнату, называемой — залом! Это в пятиэтажном, панельном доме, тот зал!
Отчима сажали перед телевизором в кресло качалку, а мама рядом на стульчике. И начиналось кино, в прямом, и переносном смысле: мать, размахивая руками, повторяла за героями с телевизора, переводя это все для отчима. Или на свой, одной ей понятный смысл фильма, или новостей.
А мое пианино тоже стояло в зале, рядом с ними, и я скучала по нем!
Но как буду им мешать? Все живут ради глупого отчима, для него!
Почему я, маленькая, должна понимать про взрослых, что они тупые?
Ладно бы еще, если б жили ради папы! Тогда был смысл во всем, в разговорах,
в пространстве вокруг, в телевизоре даже. А теперь словно время убивается.
Наконец то, с кресла раздаётся громкий храп, и мама сгоняет отчима пинком в спальню.
Заметив, что я где — то рядом, мать начинала старую песню:
— Ху(матом) лежишь тут в кресле! — пинала его, потом оборачивалась ко мне
— Ой, страшная девка то выросла, на кого похожа то, ой!
Она знала, я страдаю от хамства.
— Мам, не надо матом ругаться.
— Никто и не ругается, ты что?
И еще сильней ругала отчима, которому хоть бы что. Видимо в местности,
где он рос — это признак нормальной боевой бабы, и мать старалась от души.
— Ишь ты, сучка! — говорил он, не понятно кому, и заложив палец в рот, свистел в квартире.
Конечно бы, мой папа, не смог так общаться, и я не могу.
Вся сжимаюсь от страха, от слов, даже предназначенных не мне.
Однажды я собиралась на улицу, чтобы не слушать эту ругань. Но мать останавливает меня.
— На вот! — и кинула на стол 2 рубля. Она все понимает? Или чтоб я ушла?
По тем временам это деньги, и я уходила.
Но в восемь вечера подругу звали домой.
А я как пойду домой, если там посмотрят в мой лоб:"Два рубля — то взяла? Так изволь"
Не вслух, нет. Мне так казалось, если дают деньги, то надо не появляться дольше.
«Но почему я должна это понимать, я же маленькая».
