Глава 18
Городской мой вояж окончен, я опять у подъезда одна, почти до темна.
И как раньше, смотрели пустыми глазницами вонючие подъезды, оттуда выходила снова Зойка — эта девочка постарше.
Ее тоже никто не звал домой, мы смотрели друг на друга и неприятно было подходить, почему, не знаю. Еще воспоминания нахлынули, когда стояла тут салагою совсем, и плакала, мечтая.
Но все, хватит! Я захожу домой, и, нарушая мамину с отчимом идиллию, включаю магнитофон.
А оттуда рок — н — ролл, что раздобыла у ребят
— Нате вам, прошу, частушки с выходом слабо?
Я зашла в квартиру раньше времени, как я посмела.
— Чёй то ты, Тань? Мешаешься тут дяде Феде, дай ему поесть.
— А вы мне давали на пианино играть? И я вам ничего не дам! Орать на меня — не дам, матом ругаться — не дам! Слушайте тяжелый рок!
И включаю магнитофон громче
— Не надо нам ее, твою музыку!
— А почему это, ах да! Вы не знаете английский?! Сейчас я вам переведу, о чем поют.
Я захожу на кухню, и под музыку, передразниваю отчима
— Жись ета! Буду — буда! Ни то, чито ты пражил! Буду — буда! А то, чито ты изделал! Буду — буда! — потом засовываю два пальца в рот и пытаюсь свистеть, как отчим. Но не умею, мож к сожалению…
— Я ж говорила, вот видишь! — кричала довольная мать
— А что ты говорила то? Ах да! — кричу в ответ. — Работать что ль не буду?! Я завтра прям иду работать, да! Вот только штаны подтяну, и уроки сделаю, да! А то завтра еще и в школу, заодно, да!!
Включаю магнитофон на всю катушку, а мама хитро толкнула отчима, и они захлопнули дверь кухни, прям перед моим носом. Через некоторое время оттуда потянуло коньяком!
— Ах, вы коньячку? А в каком состоянии я, вам пофиг!? Тогда нате вам, держите… — достаю из джинсов сигарету и закуриваю в квартире.
Почему то, именно курение, так для них ужасно! Отчим то, не курит, видать порядочный!
Они заметили дымок и зашли в комнату, где я, встала в блатную позу, и специально пускала побольше дыма.
Правда кашляла, курила не по — настоящему еще.
Вдруг мама кинулась ко мне! И схватила за голубо — желтые волосы.
Накрутив их на руку, она несколько раз ударила меня головой об стенку.
По стене и моим плакатам с битлами, поползла кровяная полоска.
Я смотрю на свою кровь на стене, а на меня смотрят длинноволосые парни с плаката, будто говоря: «мы все равно с тобой». Их рисовал всем парень со двора, еле дождалась очереди, когда он нарисует мне.
Мама била меня с ненавистью, вот ее ответ своей Танечке.
Ответ на все вопросы сразу, на мои недоумения, надежды.
Я специально головой вожу по стене, что б испачкать кровью всю стенку
— Вот так, а теперь прощай, мамочка.
Я лежала на полу и мерзла, и чувствовала крах всего! Речка моя, не могу к тебе прибежать, что бы ты меня пожалела!
Наконец, доползаю до кровати и легла, всхлипывая в подушку.
Я специально лежала искривившись, чтобы было неудобно голове, и почти не дышала, чтобы не пропустить ее шаги. Ведь мама сейчас зайдет, и пусть увидит, как мне неудобно и больно, и скажет тогда
"Танёк, думаешь я не понимаю, я все понимаю. Давай, Танёк, начнем все сначала, ты бросишь свои магнитофоны и сядешь учить уроки. А потом поедем в город, и я тебе куплю что то, как раньше»
Я долго лежала одна, и к утру почти громко шептала
— Зайди ко мне, мамочка, ато неудобно моей голове…
Но она не зашла, и теперь ясно, она ненавидит меня. А если б она зашла, я бы стала самою лучшею, и опять бы на все пятерки! Вот и утро, подушка склизкая и мокрая от слез. 
