Часы, идущие назад

Татьяна Степанова, 2018

Загадочное и страшное убийство фотографа Нилова приводит криминального обозревателя Пресс-центра ГУВД Московской области Екатерину Петровскую в городок Горьевск. В начале XX века в местной достопримечательности – башне с часами – была найдена повешенной единственная наследница и дочь фабриканта Шубникова Аглая. В этот момент часы на башне пошли вспять, после чего навсегда остановились. С тех пор в Горьевске существует поверье, что дух башни требует ритуальных жертв – и за это исполняет заветные желания. Век спустя странные убийства возобновились. И на глазах испуганных горожан, а также прибывших на место преступления полковника Гущина, Екатерины Петровской и всей следственной группы стрелки башенных часов ожили и сделали несколько кругов назад…

Глава 4

Горьевское горе

— Это фотограф, — повторил толстяк-полицейский. — У него фотоателье в доме быта — каморку там снимает, закуток. И фамилия его Нилов.

— Почему вы сразу мне не сказали? — рассердился полковник Гущин.

— Он не из города, — гнул свое толстяк, дыша чесноком. — Месяца три всего работает. Но уже успел прославиться, накуролесить.

Катя, до сих пор не проронившая ни слова, хотела было спросить, как это — накуролесить. Но полковник Гущин опередил ее, сказал громко и вроде как совсем не по теме:

— Дайте мне взглянуть на его сумку с инструментами.

Эксперт кивнул на патрульную машину — упакованные вещдоки складывали туда.

Полковник Гущин, не снимая резиновых перчаток, возился с обычной на вид сумкой-рюкзаком — и так и так можно носить, а внутри звякают железки. Он осмотрел ручную дрель, долото и еще какой-то инструмент типа зубила.

— Фотограф, не слесарь же, — заметила Катя. — Взломал замок… Зачем? Там, внутри, ничего нет, кроме мусора. Клад, что ли, искал в заброшенном доме?

— Следы известки на инструментах, — констатировал Гущин. — Однако уложены они в сумке так, словно ими не пользовались.

Он подошел к толстяку, закурившему на вольном воздухе сигарету и молчаливо наблюдавшему за оперативной суетой, словно он не участник процесса, а уличный зевака.

— Кто сейчас исполняет обязанности начальника ОВД? — спросил Гущин.

— Назначенный приказом из Главка Борис Первоцветов. Он по званию всего лишь капитан, откуда-то с гражданки пришел в экономический отдел несколько лет назад. Ваши же его и прислали нам, главковские. Он розыска настоящего и не нюхал никогда.

— А с эпопеей вашей что?

— С эпопеей? — Глаза толстяка блеснули. — С горем-то нашим, злосчастьем? А то типа вы не знаете?! Чего притворяться-то? Вся область знает.

— Новости есть? — тихо и настойчиво осведомился Гущин.

— Какие новости, если посадили их всех скопом? Всю эту нашу, как она называется… элиту… головку властную на хрен. Борьба с коррупцией. — В глазах толстяка теперь плясали чертики — веселенькие такие, хищные. — Зараз приехали сами знаете кто, сами знаете откуда — хвать за жопу начальника ОВД, и обоих замов, и начальника розыска, и его замов. Чего-то там крышевали, мол, махинациями занимались. Говорят, прокурор настучал. А начальник розыска Толбаев молчать в отместку не стал — показал на допросе, что жена прокурора спит с начальником нашего ГИБДД. Прокурор хлебнул валерьянки с виски, достал табельный из сейфа и поехал разбираться. Пулю в жену вогнал, пулю в гаишника — прямо их там, на рабочем месте, в управлении, порешил. И в себя стрелял. Гаишника убил наповал, жена жива, а сам в реанимации к аппарату подключенный лежит, бревно бревном. Начальников ОВД дважды уже назначали — так рапорты все на стол кидают. Увольняются на хрен. Никто не хочет в такой обстановке пахать. Никто руководить не желает. И мой рапорт давно подписан. У меня выслуги тридцать лет. На черта мне все это надо?

— Борьба же с коррупцией, — нейтрально заметил Гущин.

— Угу. А кто «против»? Все «за». Тремя руками. Только бегут все из ОВД. У нас тут сто первый километр. До Москвы хоть и долго, но все же как-то допрешь, можно устроиться, работу нормальную найти. А здесь при таком отношении скоро шаром покати в смысле кадров будет. И в смысле элит тоже. Ну ладно, я пошел, бон суар… Вы тут раскрывайте, а меня это уже не касается.

— Как это не касается? Убийство же! — воскликнула Катя.

— У меня рапорт на увольнение подписан, и удостоверение у меня первым делом отобрали, как рапорт подписали. Я свою службу закончил.

— Где найти нынешнего нового начальника ОВД Первоцветова? — мрачно спросил Гущин.

— Был здесь. Покрутился, повертелся, а что он соображает в осмотре убийства? Поехал домохозяйку фотографа допросить. Фотограф комнаты снимал.

— Какой адрес?

— Пятнадцатое домовладение, это частный сектор. Нилов жил у Добролюбовой Маргариты. У Маргоши. Отсюда в сторону города и поворот на частный сектор. Улица Труда.

Полковник Гущин все так же мрачно кивнул Кате — идем. Они сели в машину, оставив разобщенную и неслаженную команду горьевских полицейских отрабатывать старый дом.

— Что, совсем никакого начальства нет? — спросила Катя, пока они на внедорожнике месили грязь проселочной дороги.

— Всех посадили. Прокурор застрелил соперника. Процент увольнений в ОВД подскочил до шестидесяти процентов.

— Но убийство же, Федор Матвеевич!

— Что ты ко мне пристала?

Катя прикусила язык. Она даже на окрестности не смотрела. Видела лишь мельком вдали, в сгустившихся сумерках, что-то высокое, темное. Что-то нависшее над плоским Горьевском, словно гора.

Частный сектор представлял собой запутанный лабиринт почти дачных улиц, где добротные большие дома за аршинными заборами чередовались с развалюхами в три окна, а кирпичная кладка и новые автоматические ворота торчали напротив заросших палисадов с покосившимся штакетником и сеткой-рабицей.

Еле-еле отыскали эту улицу Труда. И дом пятнадцатый. И то лишь потому, что возле него застыла полицейская машина с мигалкой. И еще одно авто — серебристая иномарка-пикап, в салоне которой на месте пассажира скучал молодой парень — почти мальчик на вид с темными кудрявыми волосами.

Дом из белесого силикатного кирпича выглядел неприветливо: тусклые немытые окна, старый шифер. А двор, огороженный сеткой-рабицей, напоминал не убранный на зиму огород-помойку. Грядки, обрамленные битым шифером и кусками ржавого железа, грядки, грядки. Черная земля. Чеснок еще не выкопали. На дорожке валяется старая обувь, обрезанные пластиковые бутылки, железные банки из-под краски, которые используют в деревне для рассады. Не дачный, нет, нищий деревенский быт.

У настежь распахнутых ворот — трое. Пьяная вдупель женщина в спортивном костюме и замызганной болоньевой куртке — растрепанная, опухшая, за пятьдесят, еще одна женщина — трезвая, гораздо старше, под семьдесят, с темными крашеными волосами, ярко и густо накрашенная сама, благоухающая духами, одетая в дорогую итальянскую накидку-капу из черного сукна, узкие джинсы и щегольские рокерские сапожки не по возрасту. И худощавый, даже изящный, но крепкий капитан полиции в форме.

— Маргоша, я тебе продуктов привезла. Мы с рынка едем с Макаром, — наряженная, надушенная пожилая дама совала в руки растрепанной пьянице туго набитые сумки-пакеты. — Бери, бери. Надо есть. А то пьешь все. Это, конечно, ужасно, что квартиранта убили. Но ведь сейчас время такое. Всех не оплачешь. Маргоша, ты слезы-то вытри, пойди лучше поешь. Я там колбаски тебе купила.

— Да жалко его, Мария Вадимовна, Маша, у меня сердце болит! Парень вежливый, безобидный. За месяц вперед мне за комнаты заплатил, — пьяная Маргоша начала рыдать в голос. — Убииииилиии! Вот людиииии… Скотыыыыы.

— Успокойтесь, пожалуйста, — увещевал ее капитан полиции. — Комнаты его можно осмотреть?

— Капитан Первоцветов? — окликнул его полковник Гущин.

Вся троица уставилась на них с Катей. Гущин официально представился.

— Ох, хорошо, что вы приехали! — Лицо капитана Первоцветова выразило облегчение. — Из Главка помощь. Нам помощь здесь так нужна!

— Еще менты? А пошли вы… — Маргоша всхлипывала, давилась рыданиями.

— Фотограф Нилов у вас снимал жилье? — сердито спросил полковник Гущин.

— Ну, снимал. Что, нельзя, что ли?

— Можно. Как давно он у вас поселился?

— Три… Нет, три с половиной месяца. Летом приехал.

— Кто его убил? — спросила пожилая нарядная дама. — Я соседка, живу в конце улицы. У меня здесь дачка. Меня зовут Молотова Мария Вадимовна. Маргарита — моя давняя знакомая. А квартиранта ее я видела лишь мельком, редко. Он в городе работал, в фотоателье.

— Мы занимаемся расследованием убийства, — вежливо ответил ей полковник Гущин. — Велосипед у вашего квартиранта имелся?

— Имелся, — Маргоша все пьяно плакала. — С собой его привез. Из Москвы.

— Он московский?

Пьяная не ответила, лишь зарыдала сильнее.

— Он до Горьевска вроде как жил и работал в столице, — ответил капитан Первоцветов. — Но это еще предстоит выяснить. Сейчас сотрудники приедут, надо провести обыск в его жилище. Нам нужен его паспорт. Для официальной идентификации. Там, на месте убийства, при нем ведь никаких документов не оказалось.

— Вы когда его видели в последний раз, Маргарита? — спросил Гущин.

— Вчера.

— Когда точно? Днем, утром, вечером?

— Утром он ушел, как обычно, уехал на велосипеде на работу. Вернулся к вечеру. Повозился, повозился и снова отчалил на велосипеде. Стемнело уж.

— Он у вас инструменты не брал?

— Инструменты? А, это… От мужа разный хлам остался, он сам что-то выбрал в чулане.

— Он уехал поздно вечером на велосипеде и взял с собой инструменты? Дрель, да? Долото?

— Да не знаю я! Я спать уже ложилась.

— Можно взглянуть на его комнату?

Марго, пошатываясь, двинулась к дому, они за ней. Нарядная дама осталась у калитки, глядела им вслед.

В доме пахло перегаром, пылью и нестираной одеждой. Но сам дом оказался просторным — некогда обжитым, но сейчас крайне запущенным и грязным. Катю поразила одна деталь: на комоде стояло множество фотографий в изящных рамках в окружении вазочек с засохшими цветами. Все это не вязалось с остальной разрухой и бедностью — эти стильные дорогие рамки из дизайнерского магазина и эти вазочки, столь же стильные, дизайнерские, недешевые. Среди засохших цветов Катя увидела даже орхидеи, упакованные в пластиковые коробочки. Пластик давно помутнел, орхидеи скукожились. Но сам вид этих дорогих цветов в этой халупе…

Впрочем, вид двух комнаток, которые снимал фотограф Нилов, оказался гораздо приятнее. Собственный вход со двора, как на дачах — что-то вроде прихожей, в которой одежда и две большие спортивные сумки. Много мужской обуви. Жилая комната чистая, убранная, пол подметен. Деревянная кровать, на ней новый матрас из ИКЕА и чистое постельное белье оттуда же. Небольшой телевизор, кофеварка на столе, электрическая плитка, пакеты с соком. И на старом диване — сумки, чехлы с фотоаппаратурой.

— Это все его добро? — спросил Гущин.

— С собой привез, — домохозяйка Маргоша всхлипнула. — Тихий, как мышонок, был. Запрется и что-то там на компьютере себе гоношит.

Катя увидела на столе рядом с кофеваркой ноутбук.

— Здесь надо тщательно все осмотреть, — сказал Гущин капитану Первоцветову.

— Я позвонил, они уже едут.

И действительно, у дома остановилась еще одна полицейская машина. Из нее вышли оперативник и тот самый эксперт, что работал на месте убийства в доме.

Гущин ни до чего в комнатах фотографа дотрагиваться не стал. Казалось, его интересовало сейчас нечто совсем иное.

— Кто тело обнаружил? — спросил он.

— Братья Шишины.

— Бомжи, что ли?

— Дети. Старшему десять лет, младшему восемь, — вздохнул Первоцветов. — Я с ними разговаривал. Они шастали возле дома, у реки. Понесло их к этому самому дому. Зачем — сказать не могут. Сказали лишь — дверь была открыта, они зашли, а он там. Мертвый. Дети сильно испугались.

— Вы раньше никогда не работали в уголовном розыске, капитан?

— Нет. Я семь лет проработал в банке. А потом поступил в полицию, в отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Финансы и аудит, компьютерные базы. Я здесь, в городе, всего третий месяц.

— Но Дом у реки уже знаете.

Капитан глянул на Гущина. В глазах у него, как и у бывалого пропитого толстяка-профи, появилось странное, очень странное выражение, которое невозможно описать словами, можно лишь подивиться.

— Это здешняя достопримечательность.

— Давайте вернемся туда, еще раз осмотрим эту вашу достопримечательность, — предложил ему Гущин. — Здесь с обыском и осмотром ваши подчиненные и без нас справятся.

Они все втроем погрузились в машину Гущина. Пьяница-домохозяйка осталась в доме с прибывшими полицейскими. А вот нарядная дама по имени Мария Вадимовна Молотова проводила их долгим любопытным взглядом. Затем она ловко угнездилась на водительском сиденье своей иномарки, завела мотор и сказала что-то ожидавшему ее юному красавцу.

Серебристая иномарка развернулась и поехала в конец улицы Труда, скрылась за поворотом.