Часы, идущие назад

Татьяна Степанова, 2018

Загадочное и страшное убийство фотографа Нилова приводит криминального обозревателя Пресс-центра ГУВД Московской области Екатерину Петровскую в городок Горьевск. В начале XX века в местной достопримечательности – башне с часами – была найдена повешенной единственная наследница и дочь фабриканта Шубникова Аглая. В этот момент часы на башне пошли вспять, после чего навсегда остановились. С тех пор в Горьевске существует поверье, что дух башни требует ритуальных жертв – и за это исполняет заветные желания. Век спустя странные убийства возобновились. И на глазах испуганных горожан, а также прибывших на место преступления полковника Гущина, Екатерины Петровской и всей следственной группы стрелки башенных часов ожили и сделали несколько кругов назад…

Глава 10

Скандал

— Так что там за история приключилась с фотографом Ниловым, Борис? Я от сотрудника полиции слышал, что успел накуролесить он здесь, в городе. Что произошло?

— Скандал, Федор Матвеевич.

Полковник Гущин спросил это в кабинете капитана Первоцветова, глядя в окно на внутренний двор Горьевского ОВД. Они втроем были в кабинете в это пасмурное дождливое утро: Гущин, Первоцветов и Катя. Шофера своего Гущин отпустил, тот уехал в Москву на электричке, оставив шефу служебную машину. В соседнем кабинете молодой бестолковый следователь официально, на протокол, допрашивал Анфису Берг.

Воскресенье… Отдел словно вымер. Казалось, вообще все кабинеты были закрыты. Тем, кто работал вчера на месте происшествия, Первоцветов велел отдыхать. А смены в Горьевском ОВД никакой не имелось. Катя думала: Гущину на таком безрыбье ничего не остается, как вызвать сюда, в город, оперативную группу из Главка. Но там все и так заняты по горло.

Отель, в котором они обосновались, оказался ничего, сносным — маленьким, уютным, с чистыми светлыми номерами, приличной сантехникой в ванной и хорошим постельным бельем и махровыми полотенцами. Уж куда Анфиса была в этих вопросах привиреда, но и она осталась довольна. Одно неудобство: у них с Катей в номере оказалась только одна кровать — широкая, как футбольное поле. Они махнули рукой на приличия и улеглись рядышком. Анфиса сказала, что еще место осталось для полковника Гущина — чего ему, мизантропу, одному в номере куковать? Катя стукнула ее подушкой.

Она много о чем хотела расспросить Анфису, но та мгновенно уснула. А утром, после завтрака, когда они с Анфисой брели в отдел полиции (Гущин отправился туда вообще спозаранку), произошло памятное событие.

Катя увидела Башню с часами.

Они шли по сонной, пустынной в воскресный день улице, и Анфиса вдруг дернула ее за рукав и воскликнула: «Смотри! Смотри! Какое чудо!»

В этой старой части города дома словно расступались, открывая вид на поразительное сооружение — высокую квадратную кирпичную башню с темным шпилем и огромным белым циферблатом часов с черными стрелками. Башня составляла единый комплекс с кирпичными фабричными корпусами. И все это выглядело одновременно старым и новым — старым из-за архитектуры, в которой явно ощущался строгий и лаконичный британский стиль, и новым, потому что и корпуса, и башня были аккуратно выкрашены в темно-карминный цвет. А старые оконные переплеты заменены на новые белые стеклопакеты.

Весь этот великолепный архитектурный ансамбль столь разительно контрастировал с убогой и заштатной реальностью провинциального городка, что приходилось лишь удивляться, как все это очутилось именно там, на окраине — среди полей и перелесков, на берегу хилой узкой речушки, заросшей засохшими камышами.

— Я вчера башню увидела, как в город приехала. Оторваться не могла! Даже про Дениса Нилова забыла. Поехала рассмотреть, что это за чудо такое. Как же она прекрасна, совершенна по форме, эта Башня с часами! Все-таки в старом промышленном дизайне есть нечто, чего не могут предложить никакие дворцы, никакие вычурные стили барокко! — Анфиса зачарованно созерцала башню. — Выпадет минутка — я ее сфотографирую. В разных ракурсах, при разной погоде. Так, при ненастье, на фоне туч, она еще сильнее впечатляет, чем на фоне ясного неба.

Больше мрачности и силы…

Катя согласилась с Анфисой. Она тоже не могла оторвать от Башни с часами свой взор. Надо же, в Горьевске! В этой глуши, над которой так жестоко потешаются в Главке, как над сущей деревней! И такая башня! Такой великолепный стиль… Только вот…

— Окна проклятые все портят, стеклопакеты, — заметила Анфиса. — И кто додумался их туда прилепить? Я когда вчера все здесь осматривала, поняла, что эти здания недавно после большого капитального ремонта. Все так аккуратно сделано, просто вылизано, отреставрировано. И при этом — пустота: ни людей, ни машин на парковке. Все отремонтировано и словно опять заброшено. И часы башенные стоят.

…Сейчас в кабинете, слушая разговор Гущина и Первоцветова, Катя невольно вспоминала башню — белый циферблат и стрелки часов, застывших… в каком положении? Кажется, «двадцать минут четвертого». Самый глухой, ночной, предрассветный час. Или это дневное время?

— Чего это он там делает? Что-то выбросил?

Катя вздрогнула, отвлеклась от циферблата и стрелок и почти назойливого желания узнать, какое время они показывают, застыв на месте.

Гущин подбородком указал в сторону окна.

Посреди внутреннего двора ОВД поставили контейнер для мусора, и сейчас рядом с ним копошился дежурный в форме с пластиковым пакетом в руках и вышвыривал в контейнер… спортивные кубки из тусклого метала.

— Все без разбора кидают, — ответил капитан Первоцветов. — Сначала покидали все тульские электрические самовары, которые на День полиции надарили. По слухам, ведь в эти самые самовары «жучков» напихали, прослушку, ну, когда полковника-то с миллиардами повязали на коррупции и взятках. Повыбрасывали вообще все подарки, кто чего когда-то получал как благодарность, как премию или от руководства — орлов на скале, статуэтки медведей. Никто никаких подарков не хочет и не берет. Курочить не курочат на предмет обнаружения «жучков», но сразу в мусор вышвыривают. Все за борьбу с коррупцией как один. Но никто не желает «жучка»-прослушку в тульском самоваре. Никто не хочет жить под колпаком. Сперва все ходили в конец улицы — там мусорные контейнеры. Но там жилой микрорайон, народ любопытствует: чего это полиция выбрасывает? Я распорядился, чтобы заказали мусорный контейнер и поставили здесь, во внутреннем дворе. И он уже полон, Федор Матвеевич! Не только самовары и орлов, уже и кубки спортивные вышвыривают, вымпелы уголовного розыска — все подряд. Никаких подарков, никаких премий. Ничего не хотят, избавляются. Никогда такого не было, Федор Матвеевич. Никто таких гнусных времен не помнит…

Дежурный за окном с грохотом опорожнил пакет в контейнер. Отделовские спортивные кубки звякали, как ненужный металлолом.

— Так что за скандал с фотографом? — повторил свой вопрос полковник Гущин.

— Он выложил видео в интернет.

— Что-то по поводу этого? — Гущин кивнул на подарочный мусор.

— Видео с банкета у бывшего председателя районного горьевского суда Петра Репликантова.

— Типа свадьба «золотого судьи»? И что, судью поперли с должности?

— Нет, — капитан Первоцветов покачал головой. — Здесь иная, горьевская специфика. Председатель суда Репликантов уходил на пенсию и давал прощальный банкет в «Горьевских далях» — это ресторан при отеле. Репликантов — человек в городе известный и уважаемый, с безупречной профессиональной репутацией. Он почти два десятка лет возглавлял районный суд. И насколько я выяснил, когда разбирался с тем банкетным скандалом, по служебной судейской линии никогда на него не было никаких нареканий. Только вот одно дело — репутация, а другое — любовь народная. И с ней у Репликантова туго, несмотря на все его заслуги. Его прозвище в городе — Окорок.

— Почему Окорок? Он полный?

— Его дочь владеет свинофермой в окрестностях Горьевска. Судьям ведь бизнес заказан, даже на пенсии они не могут этим заниматься. А этот поступил мудро: свои средства передал дочери, сделал ее владелицей большой свинофермы. Дочь — балерина, танцует в Питере. Понятно, ей до свиней как до лампочки. Окорок фактически распоряжается и делами свинофермы, и доходами. Это в действительности, а по документам все законно. Но от горожан же этого не скроешь. Да и свиноферма так воняет — за километр учуешь. Поэтому судью Репликантова не любят. И когда грянул скандал с роликом в интернете, многие в городе руки потирали от удовольствия.

— Так что за ролик с банкета? Он что там, упился вдрызг или голым на столе плясал? И при чем здесь фотограф Нилов?

— Нилов при том, что он вел видеосъемку банкета. Сам Репликантов его нанял — видео и монтаж фильма на память. Банкет еще закончиться не успел, гости в зале отплясывали. А ролик уже в сети гулял. Там видно, как гости судьи хватают со столов, что от банкета осталось — все с блюд и тарелок метут: ветчину, рыбу, куски поросятины жареной, недопитые бутылки вина, коньяк, тарталетки и прячут — кто в салфетки заворачивает, кто в сумки сует. Банкет оплачен, а в три горла все не съешь. Это раньше оставляли на столах еду, а теперь все хватают — домой, детям, старикам гостинцы.

Катя не могла понять по тону Первоцветова, говорит ли он все это серьезно и горько или же издевается вот так, с каменным усталым лицом, над жадностью, прожорливостью и дурным воспитанием «маленьких глупых людей».

— Ролик получился стебный, сатира в стиле режиссера Гайдая. Выложил его в сеть фотограф Нилов. Судья Репликантов приехал к нему в фотоателье на следующий день разбираться, кричал, голос повышал. Полицию вызывали даже. Я сам приехал туда. Нилов этот лишь зубы скалил, утверждал, что ничего плохого не хотел. Репликантов требовал от меня ролик удалить. А как его удалишь? И потом, там ведь ничего такого — не порно, не насилие, не экстремизм. Одна большая жратва городской элиты и хватание со столов — загребущие руки. Только там многие засветились — из суда, из администрации, даже поп что-то там вкусное в салфетку увязывал, попадье презент…

— А что фотограф Нилов мог иметь против судьи, чтобы его позорить? — спросил Гущин.

— В этом все и дело — ничего! Банкет в августе состоялся. Нилов лишь в середине июля приехал в Горьевск. Они с судьей Репликантовым до того, как тот видео заказал, даже знакомы не были. Причина могла крыться в другом. В том, что Нилову кто-то специально заплатил, чтобы через сеть опозорить судью. Я это тогда у фотографа спрашивал. Но он от всего открестился. Стоял на своем: ничего плохого не хотел, просто позабавился. Но то, что он все отрицал, еще ничего не значит. За этой историей мог кто-то стоять.

— Кто?

— Я ведь недавно сюда назначен, в ОВД, — скромно ответил Первоцветов. — Так что слухами лишь оперирую, Федор Матвеевич. А по слухам, за историей этой мог стоять замглавы администрации Андрей Казанский. Тот, что приезжал в Дом у реки.

— А что у него с Репликантовым? Судья ему в чем-то дорогу перешел? Уголовное дело, процесс?

— Нет, там все в какой-то иной плоскости. Гораздо более личное. Только я не в курсе. Скандал тот августовский замяли. Ролик посмотрели и забыли.

— А фотографа прикончили, — хмуро подытожил Гущин. — Кто может быть в курсе этого конфликта? С кем потолковать?

— Можно с Вакулиным. Он владелец «Горьевских далей», где банкет проходил. Местный. Бизнесмен. Он их круга и давно знает обоих как облупленных. Кстати, присутствовал на том банкете в роли организатора и гостя одновременно. Может, у него есть какая-то полезная информация, если сумеете его разговорить.

— Так, понятно, Вакулин, — Гущин записал себе. — А та моя просьба — узнать побольше насчет Дома у реки?

— Это легко сделать в городском музее, — ответил Первоцветов. — Музей по воскресеньям как раз открыт. Александра Вакулина в воскресенье утром столь же легко застать в его собственном отеле — он в сауне парится, в бассейне отмокает после загула выходных дней. Пить начал с тех пор, как бизнес его под откос покатился.

— Тогда сначала едем к Вакулину, а то он снова упьется после сауны. — Гущин глянул на часы. — Музей от нас никуда не убежит.

Трехэтажный особняк-новодел отеля и ресторана «Горьевские дали» располагался напротив Горьевского пассажа — уродливого торгового центра, залепленного вывесками «Головные уборы», «Ювелир», «Обувь», «Купеческая пастила» и «Губернский стиль».

Войдя внутрь отеля, Катя сразу поняла, отчего судья Репликантов выбрал для парадного банкета именно это место — подобный тяжеловесный стиль и нелепый дизайн предпочитали силовики. Этакую смесь всего и сразу: бархатных купеческих стульев с гнутыми ножками, тяжелых массивных столов, отделанных «под кирпич» брутальных стен и при этом потолков с лепниной и хрустальных люстр с висюльками (!). И чтобы в меню было много жаренного на гриле и на углях мяса и всего, что пожирней, посытней.

Холл отеля пустовал, пусто было и в сумрачном зале ресторана, где, несмотря на мощный кондиционер, пахло застоявшимся потом и духами. Затем откуда-то из недр здания выскочил менеджер-портье. Узнав, что трое прибывших — Гущин, Первоцветов и Катя (Анфиса осталась в ОВД, в цепких когтях следственного производства) — не будущие постояльцы, а из полиции, сразу погрустнел и промямлил, что «Шур Шурыч у себя, но ему нездоровится».

Первоцветов только рукой махнул — разберемся — и повел их мимо банкетного зала, мимо еще одного холла, мимо небольшого бассейна, где слышался смех и плеск. Там, словно в бирюзовой тропической лагуне, плескались две нимфы-топлес. На бортике бассейна стояли бокалы с шампанским со следами губной помады.

Мимо, мимо нимф — в прокуренный коридор. Первоцветов постучал в белую дверь.

— Кого еще черт несет? Я занят.

Капитан Первоцветов нажал на ручку двери, и она распахнулась, открывая вид на неприбранный «приватный кабинет» ресторана — с бархатным красным диваном и круглым столом на шесть персон, за которым сидел крупный мужчина в одном лишь синем банном халате, с волосатой грудью, хмурый, явно с похмелья. Возрастом далеко за пятьдесят. У него были густые седые волосы и маленькие заплывшие медвежьи глазки, курносое лицо с грубыми чертами — ни дать ни взять типичная карикатура на некогда прославленного анекдотами «нового русского», обрюзгшего и расплывшегося под грузом прожитых лет.

— Александр Александрович, здравствуйте, есть разговор, — с порога возвестил капитан Первоцветов. — Это вот полковник Гущин из ГУВД, у него к вам вопросы.

Александр Вакулин — «Шур Шурыч» для своей челяди из персонала отеля — бессмысленно заморгал, тяжело вздохнул, распространяя вокруг себя запах перегара.

— Я… это… А по какому вопросу? Это из налоговой?

Гущин официально представился.

— Криминальная полиция, розыск.

Вакулин все моргал.

— А, это… ясно чего… Мне в отеле сказали — мальчишку того убили в Доме у реки. Некоторые в городе скажут — туда ему и дорога, байстрюку, только не я.

В дверь робко заскреблись, затем в щелку заглянуло сильно накрашенное личико нимфы, закутанной в белый банный халат.

— Шур Шурыч, я бутылку возьму. У нас шампань кончилась.

— Брысь, потом. Здесь люди по делу пришли, — Вакулин отбрил нимфу не грозно, устало-добродушно. — Катись отсюда, купайтесь там. А вы это… вы садитесь…

Он указал рукой на бархатные стулья за столом, разоренным поздним ужином, наверняка затянувшимся до самого рассвета.

— Так в городе уже все знают об убийстве фотографа Нилова? — спросил Гущин, усаживаясь поудобнее.

— Еще вчера вечером. У нас как сарафанное радио — ничего не укроется. Это же Горьевск.

— А скандал летний, в который Нилов лепту внес, — ролик в интернете с судейского банкета вспоминают в Горьевске?

— Конечно. Я сам сразу об этом подумал. — Вакулин покосился на Первоцветова. — Да мы тогда сколько это с вами обсуждали! Всю эту мутную канитель.

— Судья Репликантов справлял праздник здесь, у вас в ресторане?

— Весь ресторан снял, пятьдесят гостей. Меню по высшему разряду. Я сам по рынкам вместе с поваром закупаться ездил. Все чин чинарем. А свинину он свою поставил, с фермы дочери. Свежак.

— А фотограф Нилов?

— Так он его сам пригласил, чтобы снимать, фотографировать. Он в зале вертелся как юла.

— Вы его до банкета не знали?

— Нет. Зато потом узнал, когда хайп с роликом поднялся до небес. Мне Репликантов претензии начал предъявлять: как это охрана отеля допустила, чтобы он снимал пьяных гостей и как они жрут все как саранча! А что моя охрана могла сделать? Когда он сам его нанял банкет фотографировать?

— Но ведь Нилов, насколько я понял, незадолго до этого в городе появился. У него не было причин желать судье зла или позора.

— Я понятия не имею. Это когда было-то — летом. Все уже забыли про эту историю.

— Фотографа Нилова убили.

— Вы что, судью Репликантова, что ли, подозреваете? — хмыкнул Вакулин.

— Но ведь это был единственный конфликт в городе — крупный, с большим общественным резонансом, в который оказался втянут фотограф.

— Это точно, — согласился Вакулин и тут же покачал круглой головой. — Трудно в это поверить. Фантастика.

— В то, что фотографа убили из-за ролика в интернете? Я вот слышал, что за всей этой скандальной историей могло стоять третье лицо, у которого были некие основания желать судье неприятностей.

— Третье лицо? — Вакулин весьма карикатурно изобразил непонимание.

— Казанский, из администрации, — подсказал ему капитан Первоцветов. — Такие ведь слухи тогда по городу бродили.

— Это лишь слухи.

— Но вы сами тогда… Александр Александрович, я уже тогда понял, что в Горьевске слухи ловят, словно радаром.

— Эхолотом от дна, — усмехнулся Вакулин и налил себе стопку водки из початой бутылки с «плечиками».

— Вы здешний старожил, ведете бизнес в городе, кому, как не вам, знать таких людей, как председатель городского суда и замглавы местной администрации? — задушевно спросил полковник Гущин.

— Сливной бачок из меня сделать хотите?

— Мы расследуем убийство. Денис Нилов убит. Я официально прошу вас оказать помощь следствию.

— Да я не против, только я ничего такого-всякого про них не знаю.

— Но все же что-то ведь вам известно — по слухам городским, по интуиции, вы умный человек, бизнесмен. Бизнес не ведут вслепую, ведь так? Всегда нужна какая-то дополнительная информация. Они конфликтовали — судья Репликантов и Казанский?

— Вроде да, черная кошка промеж них пробежала.

— По какой причине? Какое-то уголовное дело? Конфликт интересов?

— Я слышал лишь, что к увольнению Репликантова на пенсию Казанский мог руку приложить. У него связи. Хотя, с другой стороны, Репликантов вроде как сам ушел. Ему за шестьдесят уже.

— Причиной конфликта стал какой-то процесс в суде?

— Вроде нет.

— А что тогда могло быть? Дочь судьи владеет свинофермой, но фактически бизнес ведет он сам. Может, это вызвало недовольство городской власти?

— Нет, на это сквозь пальцы здесь смотрят. Это судейские могут претензии предъявлять, а здешним что? Зачем?

Катя видела, что тон Вакулина — поначалу наигранно простецкий, грубоватый — слегка изменился.

— Может, в личном плане? У вас здесь прокурор застрелил из ревности начальника ГИБДД, любовника жены. Может, и между судьей и Казанским тоже…

— Хотите сказать, что они любовники? Голубки? — захохотал Вакулин, снова превращаясь в «Шур Шурыча». — Ну, вы даете, полиция! Ох, прямо до слез насмешили. Казанский и точно ходок — правда, по части баб. Подбирает себе с умом. А у Репликантова супруга умерла много лет назад. Так что и тут пальцем в небо. Хотя насчет личного…

— Что? Нам любая информация в плюс.

— Они к одному обществу принадлежат.

— К одному кругу общения?

— Нет, к одному обществу — историческому, при музее нашем, — выпалил Вакулин. — Оба историей интересуются.

На лице Гущина было написано разочарование.

— Хобби, что ли?

— Вроде да. Так до ссоры дошло. До скандала публичного.

— Скандала? Еще одного?

— Это раньше было. Давно. Я толком не знаю — только что в городе говорили. Мол, на вечере во время какого-то музейного мероприятия они сцепились чуть не до драки. Репликантов Казанского во лжи обвинял и в этом… в обмане… нет, в подлоге, в искажении истории. Сейчас все как помешались на этом. Как болезнь, вирус. Вот и они заразились. Казанский вроде чего-то там искажал или извращал.

— Чего извращал? — Гущин спросил это скучно. Беседа явно пошла не в том ключе, какой он хотел.

— Понятия не имею.

— Ладно, ясно. Последний вопрос к вам: вы после истории с роликом в интернете с фотографом Ниловым общались?

— Да, — Вакулин кивнул. — Мне для документов фотографироваться надо было, в паспорте менять фото — а то банк по фотографии двадцатилетней давности отказывается узнавать, и для загранпаспорта нового я тоже фотографировался у него. А куда денешься — в городе одно фотоателье. А документы нужны.

— И когда это было?

— Для загранпаспорта — в сентябре. А в паспорте фото велели менять три недели назад. Он хороший фотограф был, аккуратный. Дело свое знал. Старался. Жалко парня. — Лицо Вакулина было серьезным и одновременно равнодушным.

Катя уже успела отметить, что в Горьевске именно так реагируют на чужую смерть — лицемерно и отстраненно. Но это — примета времени. Хотя в Горьевске она отчего-то особенно бросается в глаза.