Умру вместе с тобой

Татьяна Степанова, 2019

Расследование нового запутанного и сложного дела приводит криминального обозревателя Пресс-центра ГУВД Екатерину Петровскую и ее друга Сергея Мещерского в музей Востока. Именно там работала Афия Бадьянова-Асанте, обнаруженная убитой на берегу озера. А за день до этого с моста прямо под колеса поезда прыгнула Алла Полозова. Правда, машинист утверждает, что никакого самоубийства не было, а женщину на пути толкнула неведомая сила. Эти два таких непохожих, казалось бы, дела сплетаются в одно, жертвы в котором растут с геометрической прогрессией. Все ниточки ведут в музей Востока, где проходит выставка африканского искусства. А главный экспонат – Черная голова из эбенового дерева с настоящими человеческими зубами – словно требует все новых и новых смертей…

Глава 9

Музей. Искусство и магия

Катя уехала из Солнечногорска, как только в дело вмешался следователь. Все это было очень небыстро — бесчисленные допросы после того, как патрульные привезли в УВД Прохорова и Журавлеву. Они с Мироновым написали рапорты о происшествии на дороге. Кроме того, Катя написала для следователя свой личный подробный рапорт о том, как она стала свидетельницей неподчинения Глеба Прохорова законным требованиям полиции и его попытке скрыться, в результате чего было правомерно применено табельное оружие. Катя написала этот рапорт от руки и поставила жирную точку. Она испытывала чувство удовлетворения. И вместе с тем…

Глеб Прохоров — убийца?

Развития событий предстояло ждать. Все утро понедельника в Главке Катя была как на иголках. Она доложила шефу пресс-центра о солнечногорских событиях. С самоубийством на станции — полный туман. Убийство в дачном поселке «Меридиан» раскрывают, расследуют. Уже задержали подозреваемого. Шеф выслушал с интересом.

— Убийство на национальной почве возможно? Так надо во все колокола бить. Занимайся только этим сейчас, — велел он великодушно. — Это должно стать сенсацией — в смысле раскрытия. И все вещи будем называть своими именами. Прямо, открыто. Без купюр.

Владимир Миронов позвонил в обед — с дороги. Он сказал, что едет в Главк, будет где-то через час. Что они со следователем еще вчера дозвонились в Музей Востока, где работала Афия. Там все впали в шок, когда узнали о ее гибели. Музей в понедельник закрыт для посетителей — выходной. Но Миронов договорился с ведущим куратором.

— Она встретит нас там. Я договорился с ней на три часа.

— Нас? Вы хотите, чтобы я пошла с вами в музей?

— Да. Было бы очень хорошо. Вы в таких вещах разбираетесь лучше меня, Катя. И это ведь совсем недалеко от ГУВД. Я вам позвоню, как буду на месте, вы спуститесь, и пойдем.

Они встретились в вестибюле Главка. Катя отметила, что Миронов для музея оделся официально, наверное, в свой лучший костюм. Они побрели пешком по Большой Никитской улице до Никитского бульвара, где располагался Музей Востока.

— Я вот думала, Володя, столько времени прошло, а у нас с вами дело снова коснулось музея, — заметила Катя.

— Ну, тогда я лишь по касательной к музейным делам прошел, как метеорит, — усмехнулся Миронов, оглядывая Никитскую улицу. — Зато сейчас хочу наверстать упущенное.

— Что там у вас по Прохорову? Приезжал кто-то в УВД права качать по поводу него?

— Приезжали. Вчера вечером. На нескольких машинах. А начальник УВД им сразу — убийство на национальной почве. Расизм. Они покрутились и быстренько так слиняли. Не хотят светиться. Это же не в кинотеатр заявиться, чтобы фильм срывать. Я худшего ожидал. А они сразу на попятный. Фактически бросили Прохорова. Я ждал, что они нам его алиби представят — мол, сорок сороков десятков тысяч его коллег и друзей видели его там-то и там-то, далеко от дач. Но нет. Поджали хвост, убрались.

— А сам Глеб Прохоров?

— Он замолчал. Отказался от показаний вообще. — Миронов сам умолк на секунду. — Я вчера наблюдал за ним в отделе. Он спросил, где убили Афию. Я сказал где — на скамейке у озера. И он как-то сразу… Что-то было у него с ней, это точно, Журавлева правду говорит. Что-то личное. И сейчас он… скорбит, что ли? Или переживает оттого, что убил ее? Если это он, конечно. Как можно вот так — грязно человека оскорблять и вместе с тем чувства испытывать?

— Можно, Володя. Вы жизнь плохо знаете. «Ненависть и любовь. Как можно их чувствовать вместе? Как — не знаю, а сам крестную муку терплю». Катулл, римский поэт.

Они свернули на бульвар и подошли к очень красивому большому желтому особняку с колоннадой — старой дворянской московской усадьбе, где располагался Музей Востока. Катя часто ходила мимо него. И каждый раз обращала внимание на красоту фасада. Но она не была в этом музее очень-очень давно.

— Куратор попросила нас зайти со служебного входа. — Миронов свернул в ворота. — Сегодня же выходной у них.

Они пересекли уютный музейный дворик, где во время «Ночи музеев» всегда располагается колоритный восточный базар с сувенирами, украшениями, книгами, альбомами, где в эту единственную ночь в году никто из музейщиков не спит, и все превращаются в веселых торговцев в цветных индийских сари и костюмах Ходжи Насреддина. Но сейчас дворик был пуст и тих. У служебного входа дежурил столь же тихий сотрудник. А женщина, встретившая их в фойе, облачилась в глубокий траур.

— Серафима Павловна Крыжовникова, старший куратор музея, — представилась она. — Это вы мне звонили?

— Я. — Миронов показал удостоверение. — Я расследую дело об убийстве Афии Бадьяновой-Асанте, вашей сотрудницы. А это моя коллега из ГУВД.

Серафима Крыжовникова — по возрасту ровесница Афии — была стройной брюнеткой с несколько тяжелыми классическими чертами лица. В черной водолазке и черных брюках. С агатовыми четками-ожерельем на шее. Очень стильная и крайне печальная.

— Мы все до сих пор отказываемся верить, — сказала она. — Я всех обзвонила, всех наших. Такое невосполнимое горе. Музей возьмет на себя ее похороны и расходы. Она была нашей коллегой, нашим соратником и другом. Мне даже говорить трудно, — она поднесла ладонь к лицу, — Афия была настоящий ученый, она обладала энциклопедическими знаниями в своей сфере. Редкий специалист. И она была очень светлый человек по жизни.

— Давно она работала в музее? — спросила Катя.

— Семь лет. Она сначала специализировалась по искусству Северной Африки и Ближнего Востока. У нас внушительная коллекция. Но мы все знали, что сердце Афии принадлежит другому предмету исследований.

— Какому?

— Западная Африка. Тропическая Африка. Вторая родина Афии. Ее отец был родом из Ганы.

— Да, нам об этом известно. А чем она занималась в последнее время здесь, в музее?

— Вы должны это сами увидеть. Эта выставка — гордость нашего музея, и она по-своему уникальна. Таких выставок здесь, в этих залах, до этого не проводилось никогда. Мы даже экспонатами не располагали. А тут такая коллекция!

— Коллекция?

— Из разных источников, но получилось единое целое. Мы готовили эту экспозицию почти полтора года. Нам помогали наши благотворители.

Серафима Крыжовникова повела их по анфиладе залов. И Катя поразилась — какой уютный и обстоятельный этот Музей Востока! Эхо их шагов отражается от витрин с персидскими коврами, средневековым оружием из Индии, доспехами самураев и бесценными вазами китайского фарфора…

— Какие отношения были у Афии с коллегами? — спросил Миронов. Самый тривиальный полицейский вопрос. Катю среди всего этого восточного волшебного великолепия он даже покоробил.

— Теплые. Дружеские. Деловые. Но это же музей.

— То есть?

— Споры неизбежны, — ответила Крыжовникова.

— Споры по поводу чего?

— Разный взгляд на разные события. На интерпретацию исторических фактов, на выводы, гипотезы, на происхождение артефактов. Все это выливалось в дискуссии на страницах нашего музейного научного журнала. Афия опубликовала в нем немало статей.

— А эта выставка, которую она готовила? — спросила Катя.

— Которую мы готовили. — Крыжовникова обернулась к ней.

— Как она называется?

— «Искусство и магия тропической Африки». Вот, пожалуйста, сюда, в эти залы. — Крыжовникова плавно повела рукой, указывая им путь в безлюдном музейном лабиринте.

— Но у вас же здесь Музей Востока.

— Да, но мы подумали, надо расширять границы, раздвигать горизонты. У нас в стране вообще такие выставки весьма редки. Проводилось несколько выставок из частных собраний в Музее частных коллекций. Но эту коллекцию предложили непосредственно нам, нашему музею. И мы решили, что грешно упускать такой шанс. Такие экспонаты.

— А кто вам предложил?

— Сразу несколько организаций, владельцев экспонатов и благотворительный фонд. И посольства, и частные коллекционеры. Их всех объединил фонд.

— Какой фонд?

— Фонд Романова.

— Кто-то из Романовых, потомков царя? — удивленно спросил Миронов.

— Фонд Валентина Романова — «Ассоциация инвесторов». При содействии комиссии по этнокультурному развитию и международным связям. А также при поддержке МИД. Дипломаты, бизнесмены, эксперты-консультанты, коллекционеры и посольства стран региона.

Катя слышала фамилию и имя Валентина Романова, его упоминали по телевизору, оно было на слуху в последнее время. Да и раньше. Всем знакома та история — та трагическая и героическая история, связанная с этим человеком, случившаяся много лет назад. Владимир Миронов о Романове слышал тоже. Он кивнул — понятно.

— А Афия?

— Она принимала самое деятельное участие в организации этой экспозиции. Это было ее любимое детище. Она столько сил этой выставке отдала.

— Выставка открыта для посетителей? — спросила Катя.

— Да, вот уже четыре месяца. Возможно, это несколько непривычно еще для нашего музея. Конечно, у экспозиции Рерихов или у выставки искусства Японии большая посещаемость. Но это редкая жемчужина в нашей большой музейной коллекции. И знатоки это ценят.

Они вошли в зал — небольшой, но тесно заставленный витринами и стендами, которые установили не только у стен, но и в центре зала. Катя ощутила слабый экзотический аромат, словно пропитавший здесь все. Низкий потолок, приглушенное освещение наверху и яркая подсветка витрин. А в витринах — фигуры, вырезанные из дерева, из кости. Вылепленные из глины. Отлитые из бронзы. Маски… Африканские маски…

— Вот это и есть истинный памятник Афие, — тихо произнесла Крыжовникова. — Кто же ее убил?

— Мы разбираемся, — ответил Миронов. — Задержали одного по подозрению. Фамилия Прохоров вам незнакома?

— Нет.

— А Журавлева?

— Полина? Это ее старая подруга еще со школы.

— Они были в хороших отношениях?

— Я не знаю. Наверное. А как же еще? Подруга приходила к ней сюда. Она преподает в Университете имени Лумумбы. У них были общие дела и насчет выставки тоже.

— Какие дела?

— Афия искала переводчика. Она сама говорит на одном из языков Ганы, Западной Африки. Но там же тьма языков, наречий. Она искала переводчика среди студентов университета. Есть вещи, которые не выразишь ни на английском, ни на французском. Только на местном языке. Чтобы глубже вникнуть в истинный смысл, который несет в себе каждый экспонат. Это же не только произведения искусства.

— А что еще? — спросила Катя, глядя на витрины.

— Есть и магические артефакты.

— Колдовские, что ли? — наивно спросил Миронов.

Серафима Крыжовникова усмехнулась.

— Можно сказать и так. Хотя Афию это раздражало. Она всегда несколько идеализировала Африку. Ну, как мы все в душе хотим видеть лишь светлые стороны места, где родились.

— Но Афия не родилась в Гане, насколько нам известно, — возразила Катя. — А она ездила туда?

— Ездила. И вернулась. Она прежде в основном путешествовала по Магрибу — Тунис, Марокко. Это была ее сфера деятельности вначале. И это туристические страны. Легко можно организовать тур. А Западная Африка — это другое. Она ездила в Гану к отцу. Но это было давно. И она особо не делилась своими впечатлениями.

— Ей там не понравилось? На ее второй родине? — прямо спросила Катя.

— Она не говорила об этом. Я же сказала — она старалась идеализировать Африку. И злилась, когда мы тут все взахлеб болтали о магии джу-джу, о фетишах, оберегах, которых немало здесь в витринах. Она, как ни странно, хотела, чтобы мы видели лишь культурную составляющую в этих редких и весьма любопытных экспонатах. Но мы отказывались смотреть так узко. Это же чудо. А ей казалось, что языческие аллюзии — они… примитивны. Даже оскорбительны.

— Оскорбительны?

— Она была крайне чувствительна в этом вопросе. Простите — я скажу прямо. Все, что касается цвета ее кожи и происхождения, Афию очень заботило. Хотя, уверяю вас, здесь, в этих стенах, никто никогда даже не…

— Скажите, а с кем-то из сотрудников музея она была особенно дружна? — перебила кураторшу Катя.

— Она общалась со всеми. Никого не выделяла.

— А мужчины? Приятели среди коллег?

— У нас в основном женское царство, — усмехнулась Серафима Крыжовникова. — За исключением нашего директора музея. Он очень ценил Афию как сотрудника. Как ученого.

— Она была не замужем, — заметил Миронов.

— Да. Я тоже не замужем. А какое это имеет сейчас значение?

Катя не нашлась, что ответить. И правда, какое?

Она шла мимо витрин. Фигурки, фигурки… Они влекли к себе. Маски, маски… они завораживали. От них было трудно отвести взгляд.

Женская фигурка с младенцем, вырезанная из эбенового дерева. Настоящая черная Мадонна. Нигерия.

Голова королевы. Из бронзы. Бенин.

Стул в виде крокодила. Мали.

Первопредок. Странная, причудливая, тревожная и какая-то нездешняя инопланетная скульптура. Получеловек-полунасекомое.

Мы все вышли из земли Африки… Наши корни там. Были ли мы муравьями или термитами, строителями дворцов и пирамид в саванне? Или бабочками, что живут один день…

— В традициях африканского искусства можно найти истоки авангарда. — Катя услышала голос Крыжовниковой у себя за спиной. — Африка влекла к себе Матисса, Пикассо, Модильяни и многих других. У нас же в африканском искусстве разбираются единицы. Поэтому научные работы Афии были так ценны для музея. Но она имела свой собственный взгляд на все это. Исключительно культурный аспект. А меня всегда интересовала подоплека создания всех этих артефактов.

— Подоплека? — Катя обернулась.

— Ритуальные магические особенности того или иного объекта искусства, выставленного здесь на всеобщее обозрение. Я настояла, чтобы в название выставки было добавлено слово «магия», хотя Афия противилась этому. Но как же? Это же целый пантеон богов, неизвестных нам. Джунгли, великий дождевой лес, алтарь природы. Желание человека задобрить одних богов и защититься от гнева других. Фетиши. Вот взгляните: птица-носорог, скульптура начала прошлого века. Гана. Золотой Берег. Но это символ плодородия. Женский символ. А это вот скульптура с Берега Слоновой Кости. — Крыжовникова указала на фигурку мужчины и женщины, изваянных с воздетыми руками. — Это древний ритуал вызывания дождя. У нас трубы прорвало в подвале музея, между прочим, как только эта фигурка очутилась здесь, на витрине.

— Серьезно? — спросил Миронов.

— Куда уж серьезнее. Такой потоп был.

Катя подошла к витрине в центре зала. На подставке — единственный экспонат. Катя смотрела на него. Какое странное чувство… Словно гроза собирается над лесом… Эта вещь… скульптура… Такой поразительный реализм в чертах. Даже страшный реализм и… эти глаза, выкрашенные белым, с темными бездонными зрачками…

И рот…

И этот ужасный шрам…

На витрине деревянная скульптура — голова человека в натуральную величину, вырезанная, выточенная с редким искусством из черного дерева. Поражали его глаза. И не только глаза.

Но лик темнокожего рассекал жуткий на вид шрам, словно по деревянному лицу ударили мачете или топором, пытаясь рассечь голову надвое, разрубить ее. Но крепкое дерево не поддалось, хотя оно было таким послушным в прошлом к резцу скульптора.

И еще одна вещь несказанно поразила Катю в этой словно отчлененной от тела лесного божества голове.

Она обернулась к Крыжовниковой, чтобы спросить ее об этом экспонате. Но Миронов успел задать свой вопрос первым:

— Так когда открылась выставка?

— Четыре месяца назад.

— И много народа присутствовало на открытии?

— Да, много. Был аншлаг.

— А кто? Не можете нам точно назвать?

— Мы снимали на видео открытие, — ответила Крыжовникова. — У нас есть на файле полный видеоотчет. Если хотите, можете взглянуть.

— Было бы неплохо.

— Пойдемте ко мне. Я найду флешку. — Она сделала приглашающий жест, уводя их из зала.

Катя последовала за ней. И на пороге оглянулась. Черный артефакт со шрамом смотрел им вслед.

Его рот… пасть… была открыта. Ухмылка… нет, что-то иное, что нельзя облечь в слова. Но почувствовать можно.

Только не ухмылка.

Что-то другое.

Кабинет Серафимы располагался в научном крыле. Просторный, уютнозахламленный. Огромное количество книг — на подоконнике, на стеллажах, на столах, заваленных рулонами бумаги, заставленных коробками. Среди всего этого милого сердцу научного безобразия приткнулись два ноутбука. Недопитая чашка кофе. Сумочка. Пудреница. Расшитые бисером кожаные марокканские туфли-бабуши с загнутыми носами. Множество фотографий в рамках. В вазе — букет увядших дачных астр.

Серафима открыла ящик стола, долго рылась в поисках флешки.

— Вот, — она наконец отыскала ее и подключила к ноутбуку, — сейчас увидите всех, кто был на открытии. Многих я, конечно, знаю, но некоторые гости и мне незнакомы.

На экране Катя увидела тот же самый музейный зал, но заполненный гостями, пришедшими на открытие выставки. Первая, на кого она обратила внимание, была, конечно, знаменитая Татьяна Метакса — зам генерального директора Музея Востока, которой Катя бесконечно восхищалась и о которой столько читала и слышала. Владимир Миронов Татьяну Метаксу тоже узнал. В ярких тибетских одеждах и украшениях, в своей знаменитой шапочке она выглядела потрясающе.

— И она была на открытии? — спросил Миронов. — Нам бы и с ней побеседовать.

— Татьяна Христофоровна сейчас в экспедиции в Бутане, — гордо ответила Серафима Крыжовникова. — Она ведет научные исследования. Вам придется подождать несколько недель до ее возвращения.

— А это кто рядом с ней? — спросила Катя.

— Это госпожа посол Республики Гана, а это вот его превосходительство посол Республики Камерун, — перечисляла Крыжовникова. — Рядом с ними Волков — бывший глава департамента Африки МИД. Он сам известный коллекционер и знаток африканского искусства. Это журналисты… А это Валентин Романов, глава фонда «Ассоциация инвесторов».

Катя узнала и Романова. Он же мелькал по телевизору. Мужчина лет пятидесяти. Со светлыми волосами, которые хорошо сохранились и если и поседели, то как-то незаметно для окружающих. Учитывая его геройское прошлое, он и выглядеть должен был как этакий супергерой — мускулистый и плечистый. Но он выглядел обычно. Черты лица твердые, во всем облике породистая интеллигентность. Катя поняла, что так привлекало к нему людей — не только та история со спасением детей из школы, захваченной террористами, но и его манера держаться просто и вместе с тем некая отстраненность, не холодная и не высокомерная, а свойственная скорее ученому, чем известному политику. Он был одет в хороший синий костюм и белую рубашку, и это все не выглядело дорогим, но шло ему, сидело на нем отлично.

Рядом с ним стоял очень красивый парень лет двадцати — шатен с ярко-синими глазами, похожий на прекрасного принца из сказки. В черных джинсах и черной байкерской куртке, он оживленно разговаривал с госпожой послом Республики Камерун и Афией, которая что-то объясняла, показывая на витрины с экспонатами. Кате показалось, что она и парня узнала, видела где-то его фото в интернете в статьях про Романова.

— Это его сын? — спросила она Крыжовникову.

— Да, тот, которого он усыновил тогда. Ну, помните, наверное, ту историю с террористами.

Парень в байкерской куртке держал за поручни инвалидное кресло. В кресле сидела девочка лет пятнадцати — с огромной головой и короткими ногами, недостающими до подножки. Она вертела своей огромной головой, и на лице ее появлялась гримаса. Потом она увидела африканскаую маску в витрине, явно испугалась ее вида. Занервничала, лицо ее исказилось. Синеглазый красавец наклонился к ней и что-то начал говорить, и девочка успокоилась. Глянула на него уже более осмысленно. А он извинился перед дамами, развернул кресло и покатил его к другой витрине, где были выставлены забавные фигурки животных.

Конец ознакомительного фрагмента.