Первый парень на «горшке»

Тата Кит, 2022

Он относится к тому типу молодежи, которую принято называть «золотой». Цинизм, самоуверенность, нахальство – то, из чего состоит мальчишка, которому всё достаётся по щелчку пальцев. Но однажды волею судьбы (при помощи собственного идиотизма) ему довелось увязнуть в грязи на новой машине посреди пшеничного поля.Она – простая сельская девчонка, которая оказалась единственной, кто пришла ему на помощь, с трудом сдерживая желание переехать этого зас… зазнавшегося сноба трактором.И на этом всё могло бы закончиться. Но обстоятельства вынудили «золотого мальчика» погрузиться в суровые сельскохозяйственные будни на несколько дней.Способен ли труд сделать из мажора человека, или ему не поможет даже «палка»?

Глава 5. Рамиль

Пёс, который Байкал, уже давно куда-то убежал. Ему повезло — у него есть выбор и он мог просто свалить и не париться с сеном, которое застряло и кололо у меня везде.

Лениво плёлся за Гусыней, которая шла до своего дома так, будто хотела скинуть меня на одном из поворотов.

И откуда только энергия берется? Лично я был готов упасть прямо на пыльной дороге, которая никогда не знала асфальта. Желательно, перед тем как лечь, что-нибудь сожрать, попить холодной воды и можно вырубаться до завтрашнего утра.

Ещё бы, конечно, помыться, переодеться во что-нибудь чистое и сжечь все грязное, чтобы об этом каторжном дне мне не напоминала ни одна пропотевшая насквозь нитка.

— Ты можешь идти медленнее? — спросил я у этой моторессы, когда она снова втопила на очередном повороте.

— Зачем мне это? — посмотрела она мельком через плечо, но не замедлилась ни на секунду.

— Я не успеваю, блин!

— Так в этом и смысл, — усмехнулась девчонка, не оборачиваясь.

Безмолвно закатил глаза у просто поплёлся следом. К счастью, тащиться и успевать за ней уже не было нужным, так как впереди я увидел свою машину. Значит, дом Гусыни буквально в ста метрах от меня. Нужно только доплестись и упасть где-нибудь под тенью крыльца.

— О-о! — протянул иронично батя Гусыни, когда я вошёл в их двор и закрыл за собой калитку. — Никак сам Рамилька к нам решил вернуться?

— Угу, — натянуто улыбнулся ему уголком губ и застыл у калитки, поняв, что совершенно не знаю, что делать дальше.

Гусыня погладила ластящегося к ней пса, сняла старую клетчатую рубашку, оставшись в обычном зеленом топе, а её батя в растянутой серой футболке, прищурив один глаз от табачного дыма от сигареты в зубах, с лейкой в руке, смотрел на меня так, будто что-то замышлял.

— Пап, — недовольно и с явным наездом обратилась к Николаевичу Гусыня. — Ты опять огород, что ли, поливал?

— Да, так. Пробежался малёха. Всё равно на работу теперь только в понедельник. Не сидеть же мне просто так и тебя ждать.

— У тебя только недавно спина прошла. Мы же договаривались, что тяжестями в доме буду заниматься я, пока врач не скажет, что тебе тоже можно, — ворчала она, выхватив из его рук лейку и широкими шагами метнулась по тропинке в сторону, видимо, огорода. — Мог бы и из шланга полить, вообще-то.

— А я еще баню растопил, — словно дразня, бросил он ей вдогонку.

Резко остановившись, она посмотрела ему в самую душу, слегка сощуренными глазами.

— Только попробуй потом позвать меня, чтобы я принесла тебе попить или поесть, когда опять будешь лежать на кровати задом кверху. Одно дело за рабочим столом сидеть или «баранку» крутить, а другое…

— Ну, не ругайся, Гу́ся, — начал мужик неожиданно заискивать. — Я окрошку сделал. Как ты любишь — всё мелко порубил. Укропчик, ветчина…

— Не подмазывайся, — сказала Гусыня строго, но улыбка слишком очевидно блеснула в ее глазах. — Что ещё нужно сделать во дворе?

— Да, ничего. Ну, можно курицам воду налить. Я не успел. Ты поймала меня с поличным.

— Ладно, — продолжила она свой путь и скрылась за углом дома.

— А ты чего встал? — обратился ко мне Николаевич.

— А что мне еще делать?

— Иди дров в баню натаскай. Слышал же, что мне нельзя, — показушно схватился он за спину.

— Я устал.

— Значит, работал. А если работал, то повторить это не составит никакого труда. Иди, — указал мужик большим пальцем в сторону, в которую ушла Гусыня. — Дрова, баня. Всё рядом. Не заблудишься.

— А отдыхать у вас тут не положено? — вопрос был брошен мною безадресно. Просто нужно было куда-то выплеснуть нерв.

— Отдыхай. Кто ж тебе не даёт-то? — усмехнулся Николаевич. — Только сначала убедись, что всё сделано, чтобы отдыхать было приятнее.

— Класс! — выдохнул я устало.

Проходя мимо крыльца, положил свою грязную футболку поверх рубашки Гусыни и пошёл к мелкому теремку, из железной трубы которого шёл дым.

— А где дрова? — спросил я громко и глянул за плечо на довольную морду Николаевича.

— А ты их не наколол, что ли?! — спросил он насмешливо и нарочито возмущенно. — Ну, Рамилька! Ну, ёмаё! Готовится же надо к таким вещам!

*

— Боже, — снисходительно вздохнула Гусыня, выйдя из курятника, в котором только что довела до истерики всех его обитателей. — Ты дрова колешь или приемы самбо на них отрабатываешь?

Уперевшись ногой в полено, с усилием вынул из него острие топора.

— Можно подумать, что ты умеешь их колоть, — фыркнул я, замахиваясь для нового удара по полену, для которого пришлось выкопать небольшую ямку, чтобы оно стояло и не падал после каждого удара по нему.

— Яйца подержи, — протянула мне Гусыня два куриных яйца.

Брезгливо взял их. Теплые. Они только что выпали из куриной задницы? Тошнота подкатила к горлу. Желание швырнуть их через забор зудило в ладонях.

Гусыня тем временем, замахнулась топором и резко ударила по полену, отчего то распалось на две почти равные части.

— Понял? — посмотрела она на меня, протягивая топор обратно. — Главное — не сила, главное — резкость. Верни мне мои яйца. Не заработал ещё.

— Очень смешно, — сгримасничал я, но яйца ей отдал. Ну, их нафиг.

Когда с дровами было покончено, а моя спина окончательно высыпалась в джинсы, гусыня прошлепала мимо меня в одном полотенце в дом прямиком из бани.

Мне в дом войти не разрешили, сказав, что я грязный, воняю и всё им там замараю. Можно подумать, у них там без меня чисто как в операционной, блин. Мне было позволено остаться в стеклянно-шторочном пристрое к дому, который они назвали верандой. Хорошо, что кресло здесь хоть и было стремным, но сидеть в нем, откинувшись на спинку, было удовольствием покруче любого массажа.

— Держи, — неожиданно перед лицом возникла тонкая рука с голубым полотенцем.

— Это, типа, что? — смотрел я на махровую ткань, не спеша ее брать.

— Это, типа, мыться иди, пока в бане жарко, — Гусыня точно не отличалась терпением и еще немного, могла бы придушить меня, нафиг, этим полотенцем.

Сама он от полотенца так и не избавилась. Разве что с башки сняла.

— В чем прикол мыться в жаркой бане, когда весь день потел на жаре? — бубнил я себе под нос, с трудом поднимаясь с кресла. Взял у нее полотенце и посмотрел в темные глаза, что находились ниже моих.

— А ты помойся и узнаешь, — с самоуверенной улыбочкой заявила Гусыня.

— Чё, Гу́ся? — вышел ее батя из дома. — Не берёт? Я же говорил, что для его кудрей нужно второе полотенце.

— Нет, пап, — ехидно заявила девчонка. — Он не понимает прикола — мыться в жаре после жары.

— О! — протянул Николаевич, будто он, блин, тут старый мудрец, мнение которого имеет вес. — А ты, Рамилька, сходи, купнись и сразу всё поймешь. Только тапки возьми, чтобы свои грязные кроссовки не пялить на чистые ноги.

— Ладно, — выдохнул я. Закинул полотенце на плечо и пошел к выходу с веранды, надев вместо кроссовок черные резиновые тапочки, которые казались новыми. В поношенных тапках Николаевича был виден след его стопы, как у снежного человека.

— Разберешься, как там всё работает? — бросил мне в спину Николаевич. Гусыня, тем временем, вошла в дом.

— Да уж не дурак.

— Ага, — протянул мужик задумчиво и почесал затылок. — Берешь тазик, ковшик и смешиваешь горячую воду с холодной на свой температурный вкус. Горячая — это та, что на печи и булькает.

Достал, блин.

Для того, чтобы попасть в баню, нужно было согнуться пополам в низком дверном проёме, а затем выпрямиться и начать в панике хватать ртом горячий воздух, чувствуя, как в носу плавятся волосы.

— Охренеть! — выдохнул я сипло. — Вот где филиал Ада находится!

Морщась от невозможности открыть глаза шире и нормально дышать из-за жары, оставил большое махровое полотенце на деревянном крючке в углу напротив печи, которая аж, блин, гудела оттого, как шпарила.

Три цветных металлических тазика лежали перевернутыми на деревянной лавке. Здесь, блин, всё из дерева! Как эта баня до сих не вспыхнула от таких температур — уме непостижимо!

Взял верхний из тазиков и сразу отбросил его нафиг. Металл обжёг пальцы, рефлекторно отпрыгнул и ударился головой о низкий потолок.

— Твою мать! — сложился пополам, схватившись за голову. — Чёрт!

Осмотрелся вокруг. Заметил на крючке у печи серую варежку. В саже.

— Пофиг!

Взял ее. И хоть она тоже была горячей, но, хотя бы, не жгла руки. Надев варежку, поставил верхний тазик прямо перед собой на лавку. Хорошо, что ковшик был деревянным.

И только сейчас понял, что показавшаяся мне тупой подсказка Николаевича, сейчас, когда мозг плавился и вытекал, оказалась очень нужной. «Горячая — та, что на печи и булькает.»

А она, блин, не просто булькает. Это адский котёл кипит.

Как в пасть к тигру, полез ковшиком в воду, слегка отклоняясь назад, чтобы не обожгло лицо.

Начерпал горячей воды. Из большого бака, стоящего в углу, набрал в этот же тазик холодной. Вроде, получилось неплохо. Рука терпит.

Разделся. Шмотки оставил на соседнем с полотенцем крючком. О том, чем можно помыться, думать не стал — уже не мог из-за пекла внутри бани. Поэтому прост воспользовался тем девчачьим ассортиментом, что стаял на лавке за тазиками.

Так классно в моих волосах не пенилось еще ничего и никогда. Я даже между делом от сладкого запаха шампуня кайфанул. В такой жаре, в закрытом пространстве он заполнил собой всё.

Смыл с себя всю пену. Даже напоследок тазиком холодной воды себя облил, чтобы кожа от высоких температур не сползла. Не заморачиваясь о том, чтобы как следует обтереться или забрать свои вещи, просто обмотал бедра полотенцем, вставил ноги в тапочки и выскочил из бани на улицу.

Теперь зной летнего дня показался мне освежающим, мать его, бризом. Я никогда еще с таким удовольствием не вдыхал воздух.

Будто только что родился, блин!

Усталость завела меня в дом, где я без прелюдий и заморочек просто завалился на диван, на котором этой ночью ночевал. И тут же получил вторую волну кайфа, почувствовав, как тело благодарно расслабилось и выдохнуло, когда я лежал, не пытаясь шевельнуть даже пальцем. Не мог и не хотел шевелить, вообще, хоть чем-то.

— Ну, что, Рамилька? — где-то рядом послышался привычно насмешливый голос Николаевича. — Понял, в чем прикол жаркой бани?

— Кажется, да, — ответил я едва слышно. Глаза так и не открыл. Зачем? Мне и так хорошо.

— Ладно. Отдохни мальца, да потом окрошкой тебя накормлю. Ел когда-нибудь окрошку?

— Не-а, — вяло качнул я головой. Вообще, не представляю, что это такое. Наверное, что-то из печи или около того…

— Вот у тебя жизнь, Рамилька, началась! — хохотнул мужик. — Одно открытие класснее другого.

— Угу, — почти засыпал я.

— Пап, — теперь с другой стороны послышался голос Гусыни. — Ничего больше не нужно по дому сделать?

— Да, не. Уже все сделано. Разве что, телек посмотреть. Но тут, так уж и быть, я возьму этот удар на себя, — пафосно вещал ее батя. — А чё ты? Куда-то собралась?

— Да, мы с ребятам договорились поиграть в волейбол вечером.

Что, блин?!

Я даже голову поднял, чтобы посмотреть на нее.

После всего, что было сегодня с раннего утра и весь день, они еще и в волейбол вечером играют?!

— Ну, иди, конечно. Рамильку-то с собой возьмёшь?

Гусыня тут же посмотрела на меня, которого выкинуло на диван волной усталости.

— Прям так? В одном полотенце? — чуть выгнула она тонкую черную бровь.

Сама Гусыня уже успела приодеться в светлые шорты с высокой посадкой и укороченную белую футболку. Только сейчас заметил, какая она загорелая и, оказывается, у нее вполне себе красивая фигурка. И ножки.

— Своди его в наш магазин, — произнес Николаевич.

— У вас есть магазины одежды? — теперь выгнулись и мои брови.

— Ага, — усмехнулся батя. — Целый модный бутик над ларем с котлетами. Идите, пока не закрылся. Сгоняешь в моих старых шортах. Всё равно они мне давно малы.