Первый парень на «горшке»

Тата Кит (2022)

Он относится к тому типу молодежи, которую принято называть «золотой». Цинизм, самоуверенность, нахальство — то, из чего состоит мальчишка, которому всё достаётся по щелчку пальцев. Но однажды волею судьбы (при помощи собственного идиотизма) ему довелось увязнуть в грязи на новой машине посреди пшеничного поля.Она — простая сельская девчонка, которая оказалась единственной, кто пришла ему на помощь, с трудом сдерживая желание переехать этого зас… зазнавшегося сноба трактором.И на этом всё могло бы закончиться. Но обстоятельства вынудили «золотого мальчика» погрузиться в суровые сельскохозяйственные будни на несколько дней.Способен ли труд сделать из мажора человека, или ему не поможет даже «палка»?

Глава 7. Рамиль

— Ну, что, Рамилька? Как тебе моя окрошка? — спросил Николаевич, довольно ухмыляясь на другой стороне стола.

— Странная… — слово «хрень» пришлось опустить, так как у мужика в руках был нож, которым он подрезал себе ржаной хлеб. — …окрошка. Это такой крем-суп? Холодный ещё…

Вообще, реально странная хрень: мужик просто взял салат из мелко порубленных или даже тертых овощей и какой-то колбасы и просто залил его кефиром, а сверху еще холодной минералки добавил, будто и так недостаточно испортил, вроде, нормальное блюдо.

— Так ты от души черпни ложкой, а-то ты сверху укропную палку подобрал и губами ее причмокнул. Ешь нормально. Фигурка не испортится.

Капец…

Взял ложку покрепче, глянул на Гусыню, которая съела уже половину, и с лёгкой насмешкой наблюдала за мной.

С надеждой на то, что после дегустации не будет кровавого поноса, зачерпнул полную ложку окрошки. Прямо со дна. Полную густой жижи настолько, чтобы в нее вместились все ингредиенты от белого до зеленого и красного цвета.

Еще раз глянул на Николаевича, который с самодовольной ухмылочкой ждал, когда я хлебну месиво, им приготовленное.

Вдохнул, выдохнул и отправил всё содержимое ложки в рот. Сжал кулаки и начал несмело жевать, позволяя кремообразной консистенции коснуться всех вкусовых рецепторов языка.

— А теперь как? — спросил мужик.

Нажевывая, посмотрел на него и проглотил.

— Это… интересно, — сказал я честно.

Не восторг, конечно, но достаточно сносно. И, как ни странно, даже учитывая тот факт, что в эту хрень намешан весь огород, на вкус очень даже освежающе и при этом сытно.

— Интересно, — повторил я и зачерпнул ещё ложку. — Огурцы на тёрке, что ли, тёрты?

— Один потёр, чтобы кефир с минералкой были вкуснее.

— Прикольно, — хмыкнул я, зачерпывая очередную ложку.

— Да хватит тебе, — фыркнул мужик. — Интересно ему и прикольно… Просто скажи, что вкусно и, возможно, получишь добавки.

— Нормально, — ответил я снисходительно.

Достаточно ему того, что я ем это месиво и уже даже не морщусь.

— Спасибо, пап, — вскочила Гусыня. — Всё было вкусно.

— Вот! — указал на неё Николаевич. — Учись, студент.

Шум воды, пока Гусыня мыла за собой посуду, спас меня от того, чтобы что-то ему отвечать.

— Ладно, пап. Я пойду. Не скучай, — чмокнув его куда-то в район макушки, девчонка двинулась к выходу из кухни.

— Подожди-подожди! — остановил её мужик. — Не оставляй меня с ним наедине, — нарочито напугано выпучил он глаза. — Ему не нравится моя окрошка — страшный он человек.

— Пап. Ну, научи его готовить что-нибудь другое. Свекольник, например.

— Я не доверю ему секреты своих рецептов.

— Я, пожалуй, лучше на волейбол схожу, — хлебнул еще ложку окрошки и вышел из-за стола.

— Эй-эй! — окликнул меня Николаевич. — Это что за фокусы, Рамилька? Поел — помой за собой посуду.

— Но я не доел.

— Значит, доешь, помой за собой посуду и иди хоть на все четыре стороны.

— Фак! — чертыхнулся я, но дохлебал этот странный суп, пока Гусыня, насмешливо переглядываясь со своим батей, стояла у выхода из кухни и мяла в руках, то ли куртку, то ли мастерку, как из девяностых.

Опустил пустую тарелку в раковину. Включил горячую воду и стал ждать, когда наполнится тарелка. Вылил из нее мутную воду, наполнил еще раз и вылил, отставив посуду в сторону.

— Это ты здорово придумал, Рамилька. Ничего не скажешь, — саркастично подметил Николаевич.

— Я же помыл. Что ещё-то надо?! — терял я терпение.

— Так ты помой, а не просто помочи, — вклинилась Гусыня, на что получила мой не самый добрый взгляд. — Боже! — вздохнула она тяжело и подошла ко мне, встав рядом. — Давай, помогу. Возьми губку, намочи ее и капни на нее немного моющего средства. Вот оно, — кивнула в сторону белой пластиковой бутылки с нарисованной на ней стопкой сверкающих чистотой тарелок. — Вот так. А теперь помой тарелку со всех сторон…. Смой пену… Теперь то же самое с ложкой.

Подставил ложку под поток воды, и теплая струя от нее прилетела мне в прямо в лицо.

— Твою мать! — быстро выключил воду, чувствуя, как с лица стекала пенистая влага.

Гусыня успела отскочить и только смеялась в стороне.

— Ты хоть раз мыл посуду?

— Нет, — ответил я, стирая с лица капли воды, тыльной стороной ладони.

— Ну, это надо отметить, Рамилька, — веселился батя. — У тебя сегодня дебют на дебюте: и сенокос, и окрошка, и баня, и мытьё посуды… И это только половина дня прошла.

Половина одно дня?!

А по ощущениям, что я здесь уже неделю живу и офигеваю от всего происходящего ежесекундно.

— Всё. Помыл, — резюмировал я зачем-то, будто, блин, отпрашивался погулять у своего родного бати.

Что за фигня, вообще, происходит?!

— Ну, иди, раз ты всё, — одобрительно кивнул Николаевич и подмигнул Гусыне. — Детки помыты, покормлены, посуда чистая… Идите, гуляйте, детишки. И парней местных не порть. Слышал, Рамилька?

— Пап! Всё, мы ушли, — цокнула Гусыня, не дав мне и шанса на то, чтобы возмутиться, и фактически вытолкала меня из дома. — Идём уже. Одних нас, поди, ждут.