Эпюра. Том 1

Роман Олегович Карпинский, 2021

Рамиль – зажиточный студент-предприниматель, не знающий ни жалости, ни сострадания к людям и всему миру. В канун нового года он знакомится с девушкой Викторией, диалог с которой стал началом переосмысления своих прежних постулатов бытия. Теперь главному герою предстоит нелегкая дорога по изменению своей жизни и устоявшихся систем ценностей, которые выстраивались долгое время. Сможет ли он это сделать, несмотря ни на что? Содержит нецензурную брань.

Глава 1.

Наступила декабрьская сессия. Многие студенты угорело ломанулись сдавать долги. И я не был исключением.

У моего колледжа, всегда можно увидеть толпу дымящих студентов. Что парни, что девушки, все до, во время и после чего бы ни было шли вдыхать этот дым. «Все стабильно», — думал я, проезжая мимо очередной занятой парковки. Из-за своего разбитого образа жизни, я часто пропускал хорошие места, так как они занимались недокрутыми студентами, которые приезжали раньше, чем я на своих едва ли не разваливающихся ведрах. Однако и мне удавалось иногда выцеплять хорошие закутки поближе к заведению.

Но проехав всего несколько метров от поворота, я почти сразу заприметил взглядом свободное место, которое держал для меня мой друг детства — Декарт. Уже не помню, с какого горшка мы с ним вместе, но в свои 20 лет с ним повидали весьма и весьма немало. Прошли школу от первого урока и до экзаменов. И эту клоаку тоже пройдем, всего один год с хвостиком остался. Всегда были друг к другу добры и старались с пониманием относиться к угловатостям характера, несмотря ни на что.

Пока я подкрадывался ближе, Декарт задумчиво смотрел вдаль и совершенно меня не замечал, но стоило мне подъехать на пару метров ближе, как друг очнулся от своих мыслей и с пафосом махнул рукой.

— Давай сюда, пока петухи не заняли.

Я повернул к левому бордюру и дал заднюю передачу, тем самым включив парктроники.

— Все, хорош, — команда друга под визгливый писк машины. — Глуши пропеллер.

Передача на парковку. Двойное нажатие на «старт/стоп».

Забрал свой портфель с эмблемой своей же машины. Вышел. Кнопка закрытия на брелке.

— Мощно она у тебя блокируется, звук как у космической системы какой-то. И в правду ракета, — с подхалимной завистью произнес Декарт, обернувшись на машину.

— Да ладно, у тебя тоже не дрова отечественные. Кольца свежие. Сколько твоей? — кивнул я в сторону его машины.

— По производству двенадцатого, а продана в четырнадцатом. Пришлось ей немного постоять в салоне, — аккуратно шагал по гололёду Декарт.

— Выходит столько же. Только мою сразу купили, как только сделали. А так все точь-в-точь.

Собеседник кивал головой с пристыженной скромностью.

Подойдя ближе ко входу в здание, я отряхнулся от серого снега, что нападал на черное пальто по пути, и собрался уже входить.

— Вот, посмотри, — резко произнес Декарт и указал в сторону аллеи.

Вдалеке шел препод по астрономии, мужичек лет пятидесяти, который едва не падал на каждом шагу. Все в шараге знали, что он всю жизнь отдал на изучение звезд и работу в обсерватории, но большим богатством не разжился. На свою зарплату он мог лишь худо-бедно сводить концы с концами, не думая даже о маломальской машинешки.

— Ну и? — вопросительно поднял бровь я.

— Да ничего, жалко мужика стало… Вот мы, например, каждый при немце, а он на троллейбусе. Несправедливо все это…

— Ну так иди, отдай ему свое, а сам на тралликах езди остаток учебы. Лучше думаешь ему будет? Максимум он поставит ее в гараж и раз в неделю куда-нибудь съездит.

Мы оба продолжали стоять прямо на входе, не намеренно мешая другим студентам пройти, но они лишь торопливо отряхивали свою заляпанную снегом обувь, бросали на нас неодобрительные взгляды и заскакивали в здание.

— Да нет, он ее сразу продаст.

— Вот и выходит, Декарт, всю жизнь занимался чем-то для людей полезным и с хреном одним остался, а эксплуатировал и наживался за счет других — вот тебе и жизнь праздная и вкусная.

— Так все, так, — поморщился мой друг от холода и горькости разговора, — Ладно, пошли уже, скоро первая начнется.

— Пошли.

На входе уже какой год всех встречал едва живой турникет. Точнее он оживал только когда вахтер хотел поиздеваться над студентами и показать им свою ничтожную, но хоть какую-нибудь власть. Помнится даже история с этим охранишкой приключилась забавная. Как-то раз, когда я был только на первом курсе, в колледж пришла устраиваться новая преподавательница, уже не помню по какому предмету. Так она была настолько юна на лицо, что он ее спутал со студенткой и отказывался пускать. К слову тогда дул ноябрь, и уже погода никого не баловала своим теплом. Так и простояла молодая Светлана на крыльце двадцать минут, пока не пришел декан.

— Сколько у тебя сегодня? — спросил Декарт, щурясь на листок с заменами.

Те висели расчерченным листом рядом с расписанием. Они обновлялись ежедневно и каждый раз были сюрпризом.

— Три… плюс консультация, дай бог до трех управлюсь.

— Ах ты фартовый! А мне тут пять пар отсиживать.

Как на зоне, по-другому не скажешь.

— Да ладно. Зато завтра у тебя выходной, — потыкал я пальцем в листок. — Ни одной не поставлено, а у меня экзамен и консультация.

— Тогда удачи, больше ничего не могу пожелать в понедельник.

— Взаимно, Декарт, взаимно. — На этом и попрощались. В его след я смотрел с грустью досадного поражения.

К сожалению, Декарт не набрал нужного количества пятерок в аттестате, чтобы попасть на бюджет в мою группу строителей. Поэтому он поступил на факультет"Дорожные ремонты", где проходной балл на бюджет выходил меньше. Жалеть он не жалеет об этом, а мне все-таки хотелось бы, чтобы мы учились в одной группе. Не судьба. Несмотря на это, мы оба смогли увидеть в этой ситуации ценные и важные уроки для будущей жизни, начиная от расстановки приоритетов и необходимости дружеской поддержки в сложных обстоятельствах, и заканчивая значимостью женщины в жизни мужчины.

На втором этаже, возле одного кабинета стояли одногруппники. Из них малая часть делала умный вид, зазубривая тонны макулатуры. Остальные же наоборот, напитывались энергетиками, проиграв всю ночь в своих орков и гоблинов.

Помимо толпы с моей специальности в коридоре стояли несколько людей младше моей цифры в паспорте. Это мои заказчики. Поздоровавшись со всеми из своей группы, я отправился к ним. На этот раз в толпе стояли две девчонки и один парень. Что же они здесь забыли? — спросите вы. Да собственно работы, сделанные на заказ, чтобы они смогли закрыть свои никчемные долги по некоторым предметам. Моего времени на это уходило немало, поэтому и вознаграждение за сделанную работу я как следует завышал. Так удавалось заработать цифру на счете с пятью нулями в конце каждого семестра.

— Это ваше… и это тоже — говорил я, вручая добрую пачку бумаги с инженерными закорючками и таинственными рисунками.

Эти работы предполагались всем людям для их потока. У меня уже со второго курса не находилось времени разносить работы каждому человеку, а курьеров для этого дела было нанимать слишком затратно. Поэтому старосты и брались за эту работенку, а взамен получали собственные работы, выходившие им задаром.

— А твое сейчас по «Вк» скину, секунду, — распорядился я парню.

Пока я тыкал возился в телефоне, мне уже отсчитывали деньги. Целая пачка отправилась суммарно мне в карман с двух девчонок. Мобильник пиликнул — деньги от парня.

Сессия только началась, а в руках уже столько банкнот. Так всегда, чем выше курс, тем все больше и больше денег…

Первой парой — геодезия. Препод по этому предмету всегда опаздывал и заходил в аудиторию без извинений. Все знали причину этого поведения. Ничего особенного, просто мужик крайне озабочен своей персоной и каждый раз застревал в процессе укладки волос. Но несмотря на это, приходится признать, его ежедневные творения на голове каждый раз представляют что-то новое и неповторимое. Сегодня я был ему благодарен за очередное опоздание, ведь можно вздремнуть после рабочей ночи.

В начале сессионной недели уже быть уставшим — это достижение, похвастаться которым я не мог за все четыре предыдущие сессии. И все же деньги, что платились, компенсировали всю усталость и недосып.

Сорок минут, и геодезиста нет — это блаженство. Еще пятьдесят и закончится пара. Но тихий скрип двери разрушил мои надежды на продолжение сна. Вошел Валентин Константинович.

Дальше продолжились самые скучные часы этого учебного дня. Румбы, азимуты, рассуждения о смысле жизни на философии — моя колыбельная мелодия на сегодня.

Некоторые студенты приходили забирать свои работы. Некоторые из старшего поколения пытались нас научить чему-то новому, некоторые только делали вид.

Учебный день закончился. Как я и предполагал освободился до трех. На выходе меня стерег Декарт, грызя сигарету в ожидании моего явления. Мы всегда ждем друг друга, даже если не уезжаем в одно время, то на прощанье перекуриваем. Не мешкая, я забрал пальто из гардероба и направился к выходу. Декарт сфокусировано смотрел в сторону аллеи, словно хищник выслеживал свою дичь.

— Что там увидел, раз так смотришь?

— Да так. Видишь манду в красной кофте? — потянул Декарт секунду другую. — Долги попросила закрыть аж с середины сентября.

Захолодало, вихрями ветра поднималось пальто.

— Ну и что, стандартная ситуация, в первый раз что ли такое происходит? — я достал свою зажигалку и начал чиркать колесиком.

Декарт не был антагонистом моему коммерческому делу и за свою группу и некоторые другие брался довольно цепко, не подпуская к нему новых любителей подобного заработка. Как-то раз дошло даже до мордобоя со зверьками из старшего курса. Тогда мои кулаки тоже приняли свое участие в денежном конфликте.

— Да понятно дело, просто денег у нее не хватает, говорит отдаст позже, — ухмыльнулся Декарт кривой губой — да вот верить шкуре такой безответственной? Рискованно же?

–Ты вот говоришь «шкуре», а сама она как из себя?

— Баба как баба, ничего особенного, — помялся он на месте. — Есть идеи?

— Если не уродина, то можно ее развести на сауну, снимать зато не бу..будешь, — безуспешно я пытался прикурить, втягивая кислород.

— На шмоньку говоришь? Эта может и отсосет еще…

Ммм, его феня…

— Ну это как договоришься. У меня как-то раз такое проходило. А ты как думаешь, на шмоньку получится развести?

— На шмоньку, на шмоньку… И в правдаль может сработать, — улыбнулся Декарт, — восемнадцать уже есть, долби не хочу.

Пока обсуждали судьбу несчастной девушки без денег, у нас обоих истлели сигареты — Декарт, похоже, уже начал курить фильтр. Он бросил окурок, едва я указал ему на это. Перемена, как и перекур, подошли к концу. Попрощались, каждый отправился к своим целям: кто отсидеть, кто спасать горящие пятые точки студентов. Как ни как восемнадцать заказов на ночь это не мало.

О своём экзамене и о стипендии я уже перестал думать очень давно. Копейки меня не интересовали. Ведь какой смысл в стипендии, если она банально не переходит в четырехзначное число. Да и эти деньги я могу зарабатывать, особо не напрягаясь, уделяя заказам всего по часу каждый день. Диплом, в конце учебы, если до него дойдет, не котируется ни в одной серьезной фирме, что в моей стране, что за рубежом.

За мыслями о никчемности траты своего бесценного времени российское образование, сгорела дорога домой.

Во дворе у коттеджа моей семьи всегда прибрано и ухоженно. Отцу этим заниматься банально некогда, а матери после очередного квартального отчета не хватало сил на уход за ландшафтом. Поэтому все, что касалось огорода и красоты участка зависело от меня.

Хоть декабрь за бортом, для нашей местности вполне нормальным явлением считалось стричь газон в это время года. Как коренной житель я был обязан соблюдать эту традицию, к тому же облик заросшей травы заставлял мать пилить мозг, как только солнце позволяло это увидеть на нашем участке.

Ключ в двери не проворачивался, значит кто-то уже дома. «Отец», — подумал я и не ошибся. Быстро поздоровался, и, переоблачившись в робу, пошел выполнять свои неписанные домашние обязанности.

Дело спорится за размышлениями, часто замечал. Так иногда помимо дела и мысли здравые лезут, — выкатил я бензокосилку и начал работу.

За весь период обучения был всего лишь один случай расплаты интимом за сделанную работу, и то это скорей не плата, а приятный бонус.

«Как же Декарт? — подумал я, проходя очередную полосу травы, — как он это все обыграет? Хватит ли смелости сказать такое?»

Честно признаться, хоть Декарт и часто использует в своих словах «феню», да вот воспитан он и по повадкам благороден. Но некоторые его идеи часто показывают моего друга жестоким и бескомпромиссным.

Действительно, покос пролетел незаметно, — закрывал я сарай, уходя с участка.

День этот, как и у всех жителей нашей страны заканчивается поздним ужином. К тому моменту мать уже прибыла домой, и вся семья полным составом зациркулировала по дому. Сама же трапеза на этот раз запланирована с доставкой. Поразительно, как быстро доставляют еду и не менее поразительна скорость спецслужб на одних и тем же дорогах. Вот и сейчас пицца приехала всего за двадцать минут.

Второпях что-то рассказав за столом, опять каждый из обитателей дома разбредается по своим делам. Благо, у меня есть разнообразие, в отличие от родителей, которые каждый вечер смотрят недокино с недоактерами. Смотреть на все это грустно и больно — скоро такая участь будет подстерегать и меня. Однако сейчас кое-что есть и это отвлекает от упаднических мыслей о будущем.

«Какие же вы однобитные», — каждый раз думается мне, когда сажусь за выполнение какой-либо элементарной задачки в несколько действий. Весь абсурд ситуации в большей степени складывается не в неспособности студентиков к осознанию материала, а просто в банальной лени. Можно было бы понять, если человек, например, уже работает и получает серьезные для своего возраста деньги, но нет же, каждая копейка — это родительский труд и время. Больше негодования вызывает тот факт, что большинство заказчиков — студенты на коммерческой основе. Мало того, что за их учебу платят, так они еще учиться не хотят. Как так?

Пока думал о несправедливости и дочерчивал электросхемы, на ходиках уже было три часа ночи. Остаются недоделаными еще две работы. Ну да ладно, — подумал я, закрыв вкладки сортаментов, — завтра пораньше встану и все успею.

Завершение работы на ПК, выключатель в комнате.

Такой режим меня не особо нагружал. То ли я был слишком молодой, то ли являлся особенным, но такая мысль вызывала лишь смех. Ловил от такой насыщенной жизни немаловажный плюс помимо денег — никогда не случалось такого, чтобы не мог уснуть. Спать хотелось всегда. Недосып при длительном времени убивает любой организм, и мой — не исключение. А вот короткий, недельный или чуть больше, уже воздействует совсем по-другому — активность резко повышается, а вот всякое ненужное процессу уходит. Ни депрессии, ни апатии, ни потери аппетита. Все пропадает и остается лишь ты и цель. Феноменальный инструмент для активизации.

Глава 2

Ранний будильник на шесть. Пробуждение. Новый день — старая цель. Мое тело и мозг — лишь средство.

Те две работы, что я обещал сделать сам же себе вчера-сегодня, пролетели пулями. Быстрый завтрак и опять, опять за деньгами. По мнению других людей я заложник. По большому счету, это правда.

В колледже на экзамен уже собрались все одногруппники. Кто что повторял? — вопрос гулял по коридору. Те, кто учил, по-партизански молчали, примеряя роль будущих"счастливчиков-сволочей"после объявления результатов. Зачем это делать? И так все всё знают. За два с половиной года уже все друг друга изучили вдоль и поперек.

— Рамиль, ты хоть повторял из вчерашнего что-нибудь? — позвал меня один одногруппник, стоявший в углу с тетрадкой.

Парень, или как любил называть Декарт всех особей мужского пола, фраер, звался Пашей и был человеком с немного избыточным весом и с очками. Забавный на разговор и без злых умыслов.

— Да нет, ничего не записывал, какой там повторять? — посмотрел с досадой и подумал, что вчера едва достал для вида тетрадь к середине консультации.

— Понятно, у курса выше уже заказал, значит? — пустил легкую насмешку фраер Паша.

— Да нет, денег жалко, напишу, что знаю, там уже как пойдет. А сколько просят, может знаешь?

Павел не ходил в моих конкурентах. Лень и редкостная гениальность никак не уживались в его теле. Заработал — потратил, так и жил…

— По-разному. Одни вон, и три осмелились просить, я за полторы сработаю.

Во мне заиграло чувство неуверенности, да и карман ломился от выручки. Но жадность совсем сгрызла, так я и пошел на этот экзамен сам по себе.

— Прошу в аудиторию, — послышалось из распахнутой двери.

Раздали номера стульев, зачетки. Человек семь сразу полезли за темно-оранжевой бумажкой. Остальные же надеялись на свои скудные способности в памяти. Моя персона находилась в этом числе самонадеянных.

Забелели розданные листы, препод отметил время начала.

Выбор падал на самые логичные варианты из предложенных. Когда раздают тест каждый студент, наверное, благодарит министерство образования, которое считает нас абсолютно ни на что не способными. И уже через 15 минут с начала хода экзамена, после самых «умных», с чуть более толстоватой зачеткой, идут сдаваться люди экспромтом.

Выглядит неплохо и даже что-то представляет из себя — пробежал я глазами свою работу. Ну что, пора. Сдвинул стул и отправился в сторону стола заебов экзаменационными вопросами. Как вдруг меня опередила Виолетта со своими тремя непонятно чем исписанными листками, по пути монотонно их повторяя.

К слову, эта девушка к себе вызывает внимание с моей стороны не только из-за ярко-оранжевых волос, но и по другой причине. Она была моей бывшей, как прозаично. Да не просто бывшая. Сейчас не сосчитать людей думающих, что я кабель, по итогу нашего разрыва отношений, инициатором которого являлся я. Дело в ребенке, который возможно даже не хотел рождаться здесь. Он мной был зачат на предыдущем курсе. Благо хватило харизмы и дара убеждения, не говоря уже о незначительных финансах, уговорить сделать аборт. Возможно, после этого в глазах ее подруг я выглядел чертом из преисподней. Как посмотреть. Девушка в восемнадцать лет с ребенком на руках — та еще перспектива. Так что еще не известно насколько ужасен мой поступок. Кто знает об этом еще? Конечно, Декарт. Да и он поддержал решение об аборте. Лучше убить одного не родившегося, чем двух живых, да после всю жизнь сгубить третьему.

Сама же Виолетта кроме особенных волос при себе не имела ничего особенного. Обычная, с очками.

— Следующий, — голос экзаменатора.

Мямлей казаться не с руки, да обстоятельства редко меня спрашивают. Отмучался. В зачетке трояк.

Всего ничего: отдать работы и отсидеть чуть больше часа — пустяк. Громко хлопнул дверьми и пошел. Ноги отдельно от мозга. Не слушаются.

— Рамиль, погоди, — остановил жалобностью женский голос, — хоть сейчас поймала тебя.

На накрашенных красным губах выжигались какие-то просьбы. По опыту знаю.

— Не спешишь? Время есть?

«Помочь ей? — если это то, о чем думаю, соглашусь».

— Слушаю. Условный допуск в реальный перевести? С сопроматом не вышло?

Знать проблемы каждого — основной ключ к успеху в моем деле. Да это и не так сложно, как кажется на первый взгляд. Ведь никто не обошел этот инженерный камень без временных, душевных или финансовых потерь. Никто. Кроме меня.

— Нужно все, что сдавали из работ за последний месяц. Сделаешь? — заглядывала мне в глаза попрошайка.

— Могу заняться… — тянул я дьяволом момент ее беспомощности, — четыре с хвостиком примерно выйдет, точнее скажу, как закончу. Две сейчас переведи — предоплатой.

Карие очи однокурсницы наполнились светом от предложения. Как просто — можно подойти к человеку, и он решит все твои проблемки за небольшую сумму. Хотел бы и я иметь такого человека — выручалу. Только на кой он мне?

— Согласна, сейчас… — вытащила студентка из сумки красненький кошелек с белыми строчками, — держи.

Я взял купюры и пообещал прийти через полтора часа. Все работы, что делались в пределах заведения, выполнялись в библиотеке. Это помещение на втором этаже — подобие оккультного сборища нескольких групп студентов: Печаталы, Компьютерщики, Лжечитатели с книгой в руках и задумчивым взглядом. Являлась во время сессии и проводила свои обряды еще одна, четвертая — Успевальщики. Туда входили студенты, не успевшие сделать задания или закрыть долги в срок. Эта говорящая за себя группа уникальна. Если туда хоть раз попасть, то больше никогда не станешь другим. Так и будешь курсовые, дипломные работы заканчивать за час до сдачи. Все субъекты из нее, как правило, одеваются в темные тона. Специфика группы очень требовательна к гендеру, поэтому в нее входят исключительно парни. То ли девушки ответственней в этих вопросах, то ли парням от природы заложено такое поведение. Никто не знал точно. Однако как ни странно, все люди из этой группы отличники и хорошисты.

Как вход куда-либо начинается с запаха, так библиотека по всей логике должна сбивать вонью от старой бумаги. Но наша пахла всем, чем только можно: отвратительно-сваренным дешёвым кофе, затхлостью недоеденной еды, зловонными духами и одеколонами малолеток из первых курсов.

Шаги по советскому еще линолеуму. Взгляд только на кривые стены с осыпавшейся известкой. Дай бог не прибьет штукатуркой — думаешь каждый раз, когда поднимаешь глаза на потолок. Молодые студенты околачивались, как за барной стойкой в клубе, у стола с библиотекарями. И так же как в баре оставляли свои деньги, только не за алкоголь, а за распечатанные документы. Прислонив студенческий пропуск к сканеру у входа, я быстро отметил свой визит. Работы выпросили много — показалось бы рядовому студенту. Мне в свою очередь на прошлой неделе довелось делать такие же заказы, как и понадобилось сейчас красногубой. Поменять несколько формулировок и имя в документе — как раз стоит таких денег.

В соцсетях понабежало еще несколько заказов. Телефон открывать приятно — семь уведомлений о зачислении средств, даже приятней сообщений из рода"у меня дома никого". Пришли деньги, надо работать. Оставшийся час как отрезало. Плюс на балансе — что еще нужно для человека моего возраста?

Все работы роздал на следующем разрыве пар. Сегодняшняя заказчица тоже забрала свой сопромат из моих спасительных рук.

По всему коридору стояли студенты, опираясь на едва покрашенные стены. Преподаватели ходили жандармами посередине. Все двери в кабинеты нараспашку. Заходи, делай что хочешь.

После вручения последнего заказа я облокотился на стену напротив входа в аудиторию, где будет консультация, и сделал вид залипшего в смартфон подростка. Общения ни с кем не жаждал — тишь, без разговоров, любил больше.

— Такие цены, за что?! — раздался возмущенный вопрос из толпы, — за час твоей работы?!

Я оглянулся на бьющий по ушам звук и заметил Василия. Та еще затычка в группе. Постоянно одетый в серо-проженную одежду по всему телу, которая когда-то имела цвет синей волны. Правильник, обляпанный грехами с ног до головы. Коммунист с щепоткой предпринимателя — образ его жизни.

— А что так, я должен по цене сторожа работать, как ты?

— Да пошел ты! Сволочь! — закренился на меня своей головой. — Своим же за деньги все делаешь. Попадешь когда-нибудь в жопу, хуй кто тебе поможет.

— Возможно я и попаду, а ты в ней с самого рожденья и хер оттуда, надеюсь, вылезешь. Деньги лохам не нужны, — ухмыльнулся и отвел взгляд. — Даже если они и будут, то ненадолго.

Оппонент зверел. Его глаза заполнялись новой, поступающей кровью. По росту — мелкий хрен. Дохлый на тело и такой же по духу. Как-то получил недавно от первокурсника за заказанную работу, сделанную на лебедь. Смех ото всех шел про его двухнедельный фонарь.

— Дать тебе в ебучку, да люди вокруг, — приблизился вплотную, — люди за десятку месяц работают, а ты за четверку тысяч час всего дрочишься за бумагами. Совесть имей, сволочь!

Оскорбления ему что ли новые написать на листочке, пусть разнообразится.

— Так ты обиженный на систему? А кто работы первачкам продавал, причем мои же? — дьявольски мажу на себе улыбку. — Если сам не знаешь, как заработать больше, то сиди и батрачь за копье… Понял? А таких как я трогать не надо.

Шаг в сторону. С Василия можно прикуривать. Цвет пожарной машины аутентичен сейчас его лицу. Всегда любил делать это с шестерками жизни, доводить до кипения. Бабы в этом плане по интересней. Эмоции плещут как масло из пробитого от поршня картера. В эти моменты можно себя почувствовать дьяволом, энергетическим вампиром. Кому как больше нравится.

Всю следующую консультацию не спадал цвет с его лица. В голову лезли мысли о возможной стрелке возле колледжа. Живет он так, будто терять нечего — а это самое опасное. Так что он может. Родителей у Василия не было. Да никого не было. Ничего не было. Только квартирка однокомнатная в заднице города, с подачки государства после становления его совершеннолетним.

Тонкий запах опасности присутствовал, мокрил спину своим конденсатом. Береженого бог бережет.

Вышел из кабинета. Пальцы сами набрали Декарта.

— Здарова, Рама, что случилось?

— Декарт, приветствую. Можешь подъехать сейчас? — замигала дешевая люминесцентная лампа на потолке.

— Куда? В шарагу? Зачем? — шипящим голосом из динамика.

Два слова достаточно, чтобы рассказать, что случилось. Паранойя в речи вышла на свой апогей.

Декарт — спортивный человек. Много занимался ушу, до тех пор, пока не поступили мы в этот колледж. Дальше уже не было времени. Деньги заважнились. В октябре первого курса сдал на КМС, завершив свою карьеру.

— Да ты сам ушатаешь его… — не скрывал лень друг. — Лан, я приеду. Мало ли что реально тот пидор может выкинуть…

Скинуло с того конца связь.

А в кабинете все так же: консультация, ресторан на задних партах, мартышки, отравляющие воздух своими лаками для ногтей. Террариум…

Звонок. Поток студентов лимфоцитами в крови хлынул на выход. Обиженный за мной. Лестница. Фойе. На теле — черное пальто. В оглядь — медвежий взгляд Василия.

Карман его брюк топорщился чем-то, зажатым или схваченной его же кистью. Нож? Кастет? Агент ебаный…Что бы там ни было, это не облегчало ситуацию. До улицы всего ничего — турникет пройти. Крутанулось трехжезловое кольцо.

Со стороны выхода простреливался выезд из парковки. Машина стояла далеко и не видна отсюда. Сорок шагов до ворот быстрым шагом. Пройдено. До машины еще семьдесят. «На что он надеется? — думал я после очередного оборота на преследователя, — там все равно люди, увидят».

Василий шел всего в пяти метрах от меня. Может он хотел перекрыть моей машине дорогу собой, чтобы я вылез, и он меня начал мудохать? Или как?

Парковочное место, занятое с утра моей BMW, открывалось перед глазами медленно. Поворачивается, поворачивается…

Как это нет? Что за чертовщина? Где машина?

Еще пару шагов — мое утреннее место было пустое.

— Рамиль! — грубый голос. — Получай, сволочь!

Я резко обернулся и увидел Василия с шипованным кастетом в руках. Тот сорвался… Пять метров! Уже три!

— Сволочь здесь только ты! — сзади за преследователем появилось большое темное пятно.

Голос Декарта я узнал сразу, да и знакомая черная куртка со змеями подтвердила мои домыслы.

И мгновения не прошло, как сокрушительный удар обрушился на Василия сзади по касательной в шею. Кастет выпал из руки недоналетчика. Всего один удар заставил съежиться и хватать больное, после удара, место обеими руками. Зимняя серая грязь смотрелась на его одежде как нельзя гармонично, будто вся его жизнь состояла из этой грязи, и он добавляет каждым днем в нее еще больше монохромных пигментов. Серые улицы, дома, жизни людей. Все серое. Он никак не выбивался.

— Как думаешь, понял ли он, что это произошло? — поднял глаза на меня Декарт.

— Сейчас спросим, — с черной улыбкой я подошел к страдающему бедолаге. — Слышь, блять, животное… Ты думаешь, что творишь?!

Встав на четвереньки, Василий хрипящей речью пытался выговорить"не бейте". Запыханый голос каждый раз ломал его попытки это произнести.

— Не бить, говоришь?! А что ты хотел со мной сделать?! Да, вот это железкой, — махал я перед его мордой взятым кастетом, — меня решил отхерачить?!

Декарт коршуном смотрел вниз на асфальт.

— Бог с ним, — нахмурил брови, наблюдая за мучениями Василия. — Не случилось с тобой ничего, и хорошо.

— А?! Сука! — не услышал я к себе обращения, продолжил проводить допрос без ответов.

— Рамиль, отпусти его, — легко тыкнул в мое плечо черный спаситель, — ему и так плохо.

Но во мне продолжала кипеть злоба, залило одной памятной сценой голову.

В классе шестом получил я удар в плечо такой же железкой. Сломало в том месте все что только можно. Восемь месяцев был на домашнем обучении, а тому «бойцу» — хрен. Даже дело не завели.

Осознавая последствия возможных удачных действий недоналетчика, я со всей дури с ноги ударил Василия. Не больно. Мне. Тот же ударился об бордюр, потерял сознание.

Внутренняя свобода, будто кончил после многочасовой ебли. Все дерьмо наружу, в лежачего долбаеба. Туда это все, туда…

— Зря ты это… Он же может и заяву написать, да и машину попортить, — Декарт отвернулся.

— А вот нет, — достал я из черного сукна телефон.

Режим фотоаппарат.

— Знаешь, что кастеты в нашей стране не легальны?

Судмедэкспертом стал щелкать фотографии с места преступления. На этот раз ястреб я, снизу валяется полевая мышь.

— Ты да, я да, а вот это животное похоже не в курсе.

Раж одолел до пота. Средневековье бы сейчас, побежденному скальп отрезать. Нечем правда…

Отпустить бы белую нарисованную кнопку. Не получалось. Жажда крови…

— Рамиль, это уже слишком! Перестань! — Декарт заслонил рукой камеру на коробочке, что в моих руках.

Слова как от бога в этой ситуации. Если бы не друг — лежать мне, как лежит чмо пред моими ногами. Я остыл.

— Ладно… Спасибо, что приехал. Сейчас кастет заберу и пойдем.

Серая грязь отдала мне черную железку. Мое теперь будет, такие вещи не должны храниться у абы кого.

Декарт — единственный человек, который заслуживал мое доверие. Он знал про мою жизнь все. Ключами от машины мы обменялись очень давно. Это было сейчас как никогда кстати.

— Где мой пропеллер?

— В соседнем дворе. На пять минут раньше и не успел бы прийти, — смотрел друг, как я потираю в черных перчатках трофей. — Везучий ты, Рама! За что сейчас такое с ним?

Я оглянулся на тушу Василия, поправил рубашку, пальто. Лежи здесь, тебе тут самое место, а мы пойдем.

Шли бодро, наматывая серую слякоть на черноту ботинок.

— Да вот сам, как считаешь, — разрезал я тишину, — если бич бичем и ничего не желаешь, должен ли другой успешный человек опускаться на его планку долбоеба-нишеброда?!

— Это выбор каждого, а каждый выбирает по себе… — выкладывал слова на холод мой спаситель. — Но я бы не стал.

Липкая грязь. Не затянула бы.

— Да никто бы не стал.

Отогнанная машина стояла рядом с декартовскими кольцами на угловой парковке. По правой и левой стороне какие-то авто непонятного происхождения. Ни марки, ни эмблемы. Выделялись некоторые, да и то, из-за отличительных кузовных деталей: решетки, воздухозаборники. Наши машины светились двумя черными жемчужинами посередине стояночной линии. Как будто не от сюда. Да так оно и есть.

— Вот ты смотри, я восемьдесят процентов за свою отдал, — вытянул руку в направление нашего хода, — ты вообще с шести лет работаешь, полностью за свои деньги купил. И в чем мы виноваты, что успешней? — разблокировав двери, сказал я.

— Да ни в чем. Просто обходи их стороной Рам, если будут возникать по поводу заработка. Все богатство любит тишину.

Должно стать горько от этих слов. Стало. Столько не от факта навязываемой обществом необходимости скрывать свой достаток, сколько от возможных действий со стороны завистников.

— Рамиль! Стой! Ты уже завтра сюда приедешь, так что поставь машину где-нибудь в другом месте. Береженого бог бережет, сам знаешь…

— А не береженого конвой бережет, — улыбнулся я в ответ. — Хорошо, услышал.

Замок на Audi Декарта отворился, и он сел.

— А ты как с той девчонкой? Ну у которой денег не хватало. — Опустил переднее пассажирское стекло на пропеллере.

— Никак. На секс не захотела. Минет с окончанием только.

— Тоже не плохо. А что, не хочешь ее что ли?

— Одногруппница все-таки, еще опозорюсь, будет всем рассказывать. С ними еще полторашку лет нужно отучиться.

С прошлого года мы каждую сессию заканчивали по одному сценарию: водка, сауна и шлюхи. Боится опозориться… Каждый раз его не хватало и на десять минут. Минет оканчивался уже на третью. После летних экзаменов он предложил вообще снять всего одну на двоих. Стыдно.

— Погодь, так давай у тебя ее выкуплю? — вытянулся жирафом и оперся руками на соседние сиденье, чтобы лучше слышать Декарта через окно, — сколько там? Две?

— Две триста.

— Ну отлично, еще чутка добавишь и на час снимешь шалаву. По рукам?

Каждый из нас чувствовал себя рабовладельцем. Кто будущим после сделки, кто нынешним. Что рот, что щель между ног, мне без разницы.

— Хорошо, я ей скажу. Думаю, согласится. Все, Рама, до завтра.

Декарт поднял стекло, включил передачу.

Машина с кольцами исчезла.

Ночь прошла, как и следующие два дня — по стандарту. Вместо консультации — защита отчетов по прошедшей практике у вторых курсов. По целых два часа мурыжили тридцать человек. Моих отчетов девятнадцать, сделанных еще в ноябре. Для них три месяца практики — курорт. Жаль, что этот этап уже пройден мной в прошлом году.

Жару защиты я отсиживал в машине. Мало ли, какие разбирательства после будут. Лучше сразу решать.

В Вконтакте приходят каждые четыре — шесть минут плюсики. Отчеты проходят. Последний девятнадцатый — плюс. Все что я делал прошло.

"Выйти из беседы" — делать здесь больше нечего.

У Декарта сегодня намечался экзамен «четыре в одном». Все студенты любили такие экзамены. Можно учить всего один предмет до талого, а другие спустя рукава. Но мой друг учился добросовестно, как и полагалось по уставу заведения. Не отличник. Хорошист.

Ммм…, песня на сегодняшний поход в сауну — из динамика доносились слова:"Орел, что — решка, мне похуй, мне тоже. Базаришь?…".

Телефонный звонок.

— Алле?

— Фарту масти. Поздравь. На четыре вытянул, — фонило радостью.

— Красавелла. Ты сейчас к парковке идешь? — хрипло сказал я в трубку.

— Да, жди, сейчас подойду…

Я засекаю время. Люблю это делать при ожидании.

Четыре минуты, сорок пять секунд ровно. Дверь машины открылась.

— Все? Все кончено?

— В парилке еще не кончили! — разрывался со смеху Декарт от сказанной самосмейки. — Должница, кстати, готова хоть сегодня.

Ржавые шутки. Ничего не меняется.

— Отлично, тогда поехали.

Еще пока сидел и ждал результаты, позвонил в сауну и забронировал на два часа самый большой зал. Деньги что Декарт, что я не считали в это время. У каждого свои цели, но на такие мероприятия никогда не жлобились.

— Заказал, кстати. Уже час как нам водичка греется.

— Это хорошо. А моя шалавка шмоньку бреет, наверное, — позитив излучался сам собой из его слов. — Тогда сейчас должницу дождусь и приеду. В ту же едем?

Я кивнул. Декарт вышел.

Время семь вечера. Дороги уже наполовину пустые. Новогодняя суета манит. Двадцать седьмое — не канун нового года, однако время схватиться за голову тем, кто еще не купил подарки. Толпы людей в магазинах, ларьках, павильонах. Пока стою в пробке, приятно наблюдать за всем происходящим. Веселые пары за ручку, друзья. Женщины, мужчины идут с работы. Все счастливые. Новый год всем прошивает мозги своей атмосферой.

Я съехал с дороги по указателю. Туда мне, к зданию с множеством труб, из которых выходят кубометры пара каждую секунду.

На входе в сауну стоял человек в знакомой куртке — рабовладелец, приехал уже. С ним девушка в мини юбке, длинных сапогах под зеленую крокодиловую кожу, меховой жилет, задушенный палеными змеями Gucci.

Мест возле сауны для повозок много, но свободных — единицы.

— Сюда, сюда, — показывает друг рукой на место рядом с его же машиной.

Заведение, где проводили все мужские посиделки за жизнь и оргии, прекрасна. Как говорил Декарт — блатняковая. На входе гостей встречал белый мрамор с ажурными плинтусами из красного дерева. Красное дерево везде — стойка, мебель. Свечённая тысячами лампочек тяжелая люстра по середине большого зала. Ресепшн королевский, женщина соответствующая.

По правой стороне находился гардероб. Маленький диванчик заметил друг, как только вошел. Женская компания на нем мило щебетала. Три дырки на любой вкус. Обычно здесь пять сидят, сегодня недобор. Тонкие, упитанные, бледные, загорелые. Короткая стрижка, волосы до талии. У каждой имя на бэйджике. Как по мне — можно было обойтись и номером.

Женское мясо сбило своим видом. То, что привел Декарт — маленькая неказистая шкварка.

— Ну что встал? Бери! — металлом сказал я. — Бери рыжую. Вон ту.

Анжела. Любил ее заказывать. Каждый раз все как в первый. Краса. Всем шлюхам пример раскрепощенности.

— Нет. Алиса, не заняты? — остановил встававшую уже на изготовку рыжую падаль, — пройдемте с нами.

Данная щель мной еще не оприходованна. Вот и отлично. Увижу ее в деле со стороны.

— Три с половиной час, — сказала Алиса, поправляя свои русые волосы, — и деньги вперед.

Друг перевел на меня взгляд

— Без проблем.

Второпях расстегнул я пальто и достал бумажник. Передал три купюры.

Он докинул еще тысячу.

— Пройдёмте на траходром, милочка, — протянул девушке денежную подачку, посмотрев на меня, — Рам, по сколько за сауну скидываемся?

Платили всегда пополам, но этот раз оплатил я полностью. Вот оно, мое спасение от мозговыносящего процесса в выборе новогоднего дара — нашел.

— Не бери в голову. Твоя доля — подарок на новый год. Отдыхай.

Пока шел диалог, нас всех четверых спровадили в отсек отдыха. Бассейн. Парилка. Раздевалка. И вишенка — бильярд в десяти метрах напротив входа.

Алкоголь ни я, ни друг не приветствовали в этом деле. Все на трезвую, все аккуратно.

— Бильярд не занимать, мы там будем с Алисой, — не прошло и секунды, как администратор сауны захлопнулась дверь с обратной стороны.

Декарт взял арендованную блять за руку, они прошли в нужную сторону. Я же повернул голову в бок.

— Тебя хоть зовут как?

Знал ее имя, но все равно спросил. Идиоту простительно.

— Лиза… — ответила слабеющим голосом, смотря на стол с шарами, — я тебе отрабатываю?

— Так вышло.

На бильярде через две минуты проститутка засовывала сферический инвентарь себе в отверстия и дико, как лошадь, ржала на пару с новым ебарем на час. Той посношаться — что зубы почистить. А Лизе страшно, лицо побледнело.

Я прошел в раздевалку, остановился у дубового стола, расстегнул пиджак. Снял. Лиза как вкопанная с завороженным взглядом смотрела в сторону пары. Руки с красным маникюром дрожали. «Целку хранит? — подумал я. — Для того первого и единственного. Рот вместо пизды — женская логика…»

— Лиз… Лиза-а… Где ты там? — облокотился я о стол.

Робот Елизавета — прототип один повернулась. Страх в ее глазах нарастал. Сделала она пару шагов, села на колени в двадцати сантиметрах от меня.

— Как это там правильно делается? Я не знаю… — бурчит как на допросе.

— Достаешь и язычком начинаешь работать.

Ширинка медленно расстегнулась на моих брюках. Мгновение — их больше нет на мне. Следующий уровень — нижнее белье. Сняла. Секунд пять не решалась. Приняв неизбежность, приступила к работе.

С того мордобоя не все зло отдал Василию. Пару демонических существ было припасено на случай. Сейчас как раз такой… Наполовину я уже поделился этими тварями с ней. Минута орального процесса, пять, десять. Старалась делать усердный вид.

— Все отдохни. На первый раз достаточно, — вышел я из ее рта.

Лиза убрала свисающие слюни с себя и члена, свои руки после положила на бедра.

Тошно. Денег не жалко, от процесса мне стало тошно. Думал на полтора часа затяну. Лиза сдерживается. Не плюет от отвращения. Сидит и просто смотрит в даль стеклом. С розовой, ненакрашеной губы стекает остаток слюны на ее юбку.

Я сел на стол. Рубаха пропиталась влагой и обтянула сверху. Залакированная прическа потеряла форму. Уже в бассейне Декарт пробовал Алису — слышались брызги от бьющихся конечностей о воду.

— Еще долго? — робко спросила Лиза.

Мой взгляд поднялся до потолка. Выдох. Курева бы сейчас…

— Не знаю, пока не кончу… Долг, Лиза. Долг отрабатывать надо…

Ее голос без какой-либо начинки. Эмоции, интонации — все проходило мимо речи. Набор слов, не более. Даже поза, даже голова находилась неподвижно. Заледенела.

— Прошу… Кончи и отпусти. Отпусти меня… Молю…

Сердце колотило с ее слов. Закрыл глаза. Дышалось тяжело. Все по понятиям происходило здесь, но какой-то волк рвал грудину. В горле комок что не проглотить — ни капли слюны. Задыхаясь, я спрыгнул со стола.

— Хорошо.

Согласие включило во мне режим зверя. Подошел к станку, швырнув ее руку с силой орангутанга. Меня не остановить. Перекрашенные вишневые волосы были намотаны на руки, как канаты. Стояк поглощён целиком. Началась минута страданий. Я насаживал голову и отпускал с рьяной скоростью. Тушь текла каплями по ее щекам. Задыхалась Лиза. Больно Лизе. Но это ее выбор. Секунд сорок она выдержала. Еще, еще…

— Да-а, — кончил…

Слил. Вышел из Лизы.

Дьявол остался, не отпущен, задержан.

— Все, Лиз, можешь идти, — размотал волосню, — отработала.

Я покинул комнату и плашмя кинулся в бассейн. В углу, в воде отдавалась Алиса Декарту.

На дне не распространяются звуки. Ничего не слышно, что там происходит наверху. Умел бы я так в нужный момент по ситуации в жидкость нырять — полезная функция для мозга. Никого не слышать.

Вынырнул, иначе задохнусь.

— Ну как там, Рамиль, все ок? — проглатывал гласные Декарт.

Я не смог выговорить ни слова, поэтому показал большой палец вверх. Выйдя из бассейна, снял черную рубаху и кинул в воду. Вернулся в раздевалку. Там минетчица вырыгивала свой полученный белковый ужин.

— Блять, ну не здесь же, в сортир иди… Там справляйся, — поднял ее за локоть.

Она ушла. Я заново уселся на дубовый стол. Всего три минуты хватило проблеваться — Лиза пришла обратно с белым полотенцем.

— Это правильно, сама нарыгала, сама и убирай. А то проверяющие нас это делать заставят.

Жертва медленно встала в недавнюю позу. Вытирала по кругу, как уборщица. Профессионально. Закончила и встала предо мной.

— Я могу идти? Я же свободна?

Хоть кто-то должен соблюдать здесь слово.

— Да, сейчас провожу.

Брюки без трико, пиджак на голое тело. Больше ничего не надо. Любой мороз меня не остудит. Зачем мне туда? — не знаю.

Вышли оба на уличную стужу.

Машины замело метелью, пока мы были в сауне. Мою тоже — обметать придется.

— Знаешь, я продалась за эти работы Декарту, — посмотрела Лиза вдаль, — а потом уже тебе… Меня без них отчислили бы к слову… Ты сейчас абсолютно прав, делай с этой жизнью что хочешь, за деньги можно оправдать любое дерьмо… Но ты понятия не имеешь, что я, что многие люди и не за такое с головой хоть куда. У меня мать больная, денег не то что нет, долги только растут почти ежедневно. Вам это повидло, смотреть на чужую безысходность? А? — Выдох Лизы зимним воздухом. — Мир не ваша игрушка!

— Ты сама выбираешь, что тебе делать, — не раздумывая мой ответ. — Никто тебя не заставлял.

Ее лицо омертвело после этой сауны. Бледное, как у обычного гостя морга. Находиться рядом с ней во истину противно. Несло всем, всем непристойным.

— Да не поймешь ты, никогда не поймешь. Декарту тоже это передай, — развернулась и ушла.

Снег. Значит новый год, — подумал я, с новой сигаретой, что завалялась в пиджаке. Затяжка, другая. Из тела вместе с дымом выходили пары ярости и злости на Лизу.

Глава 3

Белый потолок комнаты. Моей. Лежал в кровати. Слепило глаза зимним солнцем. Какой идиот не закрыл окна шторами? Ах да, пока что я не имею прислугу.

Поход в сауну закончился, Декарт остался доволен Алисой. Мне все равно, что там у него.

Тело с желудком внутри атаковал голод.

На стене в комнате висели часы с кукушкой. Время девять десятого. Без алкоголя вчера отлично провели время, да и на утро осадок разговора с Лизой стерся.

Быт мой проходил в коттедже всю жизнь. Точнее в двух. Сначала купленный, а потом построенный лично, совместно с отцом. Поэтому и колледж. Факультет строительства. Делать другое — ничего не умел, да и не хотелось.

Спускаясь по лестнице, заметил записку. Такие оставляют мне предки перед уходом.

"Рамиль, в холодильнике обед. Мама", — витиеватый почерк по всему листу. Спешила.

Бумажное послание отложил на ступеньку, а завтрак откладывать нельзя. Открыл холодильник, утыканный наполовину магнитиками с разных стран, в которых побывала моя семья."Бразилия"упала, как и полагается по своему весу

— Борщ, молоко, капуста… да где же оно? — рыскал, с бормотанием, медвежьей лапой.

Нашел спрятанное — банку красной икры, начатой всего на одну ложку. Рядом семь пачек тонкого хамона, импортированного из Италии и представляющего для меня огромную ценность. То, что привозят оттуда на экспорт в Россию, никак нельзя считать продуктом высшего качества.

Вытащил одну упаковку мяса, достал кровавую банку.

Чайник в процессе кипения, можно строить бутерброды. Рядом с холодильником хлебница. Пусто. Из бакалеи остались только крекеры.

— Совсем, значит, по-буржуйски будем, — жестянка ударилась при закрытии хлебницы, — как, в принципе, всегда…

Икра в хамон заворачивается, соленым роллом.

Окна французские на кухне, в пол и по всей длине комнаты. Черные вертикальные рейки разрезали прозрачное полотно на три секции. Все что происходило в помещении виделось с улицы.

Наши широты не обрадовали под новый год обилием снега. Тот если падал, то сразу таял. Земля сегодня была в коричневых проплешинах.

С приходом недоакадемиков на телепередачи, рассказывающих о вредности продуктах, сделанные с использованием ГМО, девять из двадцати соток нашего участка занимались под огород. Отдыхает земля, в новом году заново урожай придется давать, — смотрел я через окно на угодия.

Теплица, сарай — понатыкано по одной стороне строго по линии. Все построено с моим участием. Горд собой. С девяти лет началось и не заканчивается до сих пор.

Деревья без листвы, никакой зелени — унылый пейзаж, хоть и приправленный утренним рассветом.

Может позвонить Декарту? Он же не спит? — доедая последний кусочек мяса, заканчивал я трапезу.

Друг в отличие от меня имел более строгий режим жизни — подъем в шесть, обед в час, отбой в 22.30. Ни минутой раньше или позже. На первый взгляд дико от этого. Такой порядок был установлен им еще в четвертом классе и не менялся до сих пор. Что бы не происходило, он остается таким, кроме новогодней ночи.

Тыкнул на его иконку в записном журнале контактов. Гудок.

— Алле?

— Доброе, не разбудил?

— Да нет. Я давно на ногах… А ты только встал?

Посмотрел на себя — пижама на теле. Значит только встал.

— Да… поспать решил после всего семестра. Отсыпаться надо, четыре часа в день оставлять на сон тоже серьезная нагрузка.

На фоне у Декарта шла игра. Пробитие… Пробитие… Уничтожен. Все понятно — танчики.

— А, Рама! Сегодня же твои бомжи мяч будут гонять в гостях.

— Да, — я завелся, — во сколько?

— Без пятнадцати десять по Москве. На «Матче» будет трансляция.

Заказы из жизни совсем вытеснили мои увлечения. В принципе, как и с любой работой.

«Барос» — местная футбольная команда. За ее матчами я начал следить еще с тринадцати лет. Выигрывала даже кубок два года назад. Тогда в домашней игре их победа сложилась из случайного везения. Таким же методом мне достался билет на это событие. Редкой удачей охватило, когда я поставил на их победу всего тысячу в середине матча. Тогда «Барос» проигрывал в один гол. Коэффициент пятьдесят шесть. Шестидесятая минута — ничья, по одному забитому. Девяноста третья — пенальти. Хозяева забирают победу. Овации. Стадион ревет. Серотонин до ушей.

— Тогда как обычно, — вспомнилась звонкая денежная смс с той ставки, — приглашаю. Планов нет на вечер?

— Как неожиданно, — посмеялся в трубку Декарт, — ладно. Такси закажу туда. За пол часа тогда выйдем. Хорошо?

— Да, норм. До встречи.

Я положил трубку. Вечер был занят, осталось всего-то занять свой день — десять часов.

Маята затянула похлеще рутины. Подсчитывал прибыль, пересчитывал наличку и баланс на карте, ужасался своим тратам. Триста двадцать семь тысяч — отлично. Тридцать уже потрачено, двести отдам последним траншем за BMW родителям. Остальное — на разгульную жизнь.

Денег каждый год все больше и больше с работ. Точнее даже не год, а каждый семестр. Реклама работала сарафанно. Всего-то — "делай как надо и будет как надо". Человеческая лень одних, наполняет карманы других.

Декарт зарабатывал тоже не мало. Заказы, задания, дипломы. Я окучивал шесть групп: свою и параллельную третьего курса, по аналогичному первачков и второшей. Друг же брал три — свою и две ниже. Работы много. С каждого по нитке, да и кофта выходит. Денег у людей не шибко, но стыд перед родителями за отчисление заставлял рыскать в поисках заработка на нашу с Декартом помощь. Не мажоры — предприниматели.

День сменила ночь. Рано темнело. В пять часов смеркалось, а в шесть уже не видно дальше пяти метров. Поселок дорогой, света хватало. Каждые сто пятьдесят метров бело-лунный фонарь.

Самое яркое время — зимнее. Все тратятся на фонарики, украшая свои дома. Сосед по правой стороне из торгашей — много зарабатывает. Весь фасад его дома задушен гирляндой. Во дворе елок с десяток — все обтянуты. Как-то был у него в гостях в канун нового года. Чай попили, о жизни покумекали. В центре комнаты стояла у него двухметровая елка. Вся строго в шариках. Ни мишуры, ни цветастой гирлянды — только шарики с ручной росписью. Красивые вблизи рисунки, вдали — многоцветная рябь. Так один шарик в целый Хабаровск оценивался. Вот куда надо стремиться, вот как нужно жить.

Жалюзийные ворота в дом стали открываться. В нашем коттедже устроился гараж на первом этаже, и один навес. Под навесом мое место, гараж под родительский автомобиль — мерседесовская звезда S-класса.

Ворота закрылись, скрипнула дверь.

— Мы дома! Встречай! — звонкий голос матери.

Второпях я бросил просмотр видео хостингов. По лестнице сразу вниз.

— Привет, ма, — маленькая дверная щелочка в гараж, — а где папа?

— Покупки выгружает.

— Здесь я, здесь! — откликнулся он. — Сейчас иду!

Отец вошел. В руках у него продукты, два полных пакета.

— Держи, разгребай.

Условно в нашей семье это делал всегда я, как только что-то появлялось. Повелось это с детства. Каждый ребенок, видя пакет с покупной едой, желает обнаружить там что-нибудь вкусное: зефир, шоколад, газировку. Я вырос, а привычки остались. Поменялось только понятия «вкусняшек». Сейчас приятно найти дорогую колбасу, пармезан, икру.

Ужин пролетел. Все разошлись. Время без пяти восемь.

Декарт жил в этом же поселке. Соседства мы не имели, да это было и не обязательно. Его дом был в шаговой доступности. Пятнадцать минут дохлой собакой, или пять гончим псом. По такому асфальту как здесь пройтись за удовольствие.

Вышел.

Все дома горели, абсолютно каждый. Если долго смотреть на линии застройки, то в глазах рябить начинает. Мегаполис на минималках, на двух, трех этажах построенный. В каждом хозяин с бизнесом, а если без него, то с высоким чином на службе. У каждого своя история, каждый как-то да отличился в жизни. Успешно отличился.

Назначенное время соблюдено. Даже получилось чуть раньше — дошел за десять минут. Я отлично знал, что друг выйдет ровно в пятнадцать. Ебаная поминутная пунктуальность. На улицу повернул автомобиль. Желтые шашечки, линзовая оптика. Экстерьер Audi.

Детский сад, Декарт, штаны на лямках.

— Вы заказывали? — стекло у водителя опустилось.

— Да. Подождем минуту? Должны еще прийти.

— Три можно, — чиновничьим скупым голосом, — потом доплата за ожидание.

Скрипнула калитка. Вышел Декарт, суетно надевая черные перчатки и закрывая калитку жалюзийного забора. Сегодня он, как и я, в пальто, в черном.

Окрестности маленькие. Быстро вышли из поселка на трассу.

На перекрестках в городе, пока стояли на светофорах, взгляд падал на людей, выходящих из автобусов. Там ехали все: молодые, старые, одиночки, пары. В основном ехали с работы. Хоть автобусом, хоть пешком: радость в конце серого дня уходить с «барщины». Все, к чему приучили людей. И не важно, что работа может быть и интересная, и в красивых помещениях, а живет человек в хрущевке. Он все равно должен радоваться, приходя к себе в клоаку.

Водитель нажал на газ, все растворились мутным пятном вдалеке.

Букмекерская контора. В основном парадном зале, при входе, толпился уникальный вид игроков — попаны бывалые. Они знали все: состав команд, травмы игроков, есть ли у них мотивация в победе или нет, будущие турниры и прочее. От этого несчастные отталкивались в выборе. Проигрыш этих был не минуем. В основном такие люди мечтатели по природе. А мечта у всех одна: поставить гроши, а выиграть состояния. Или даже не гроши. Все зависело от платежеспособности. Мужики по сорок — пятьдесят лет идут проигрывать все, что осталось с зарплаты за вычетом всех трат. Это довольно жалко. Одеты во все серое, старое, поношенное. Ничего нового из вещей у таких людей не появляется.

Когда заходили такие как мы, со ставкой не меньше пятитысячной бумажки, у неудачников зубы крошились в кокаин. Злоба одолевала. Только наличие у входа бульдогов сдерживали их силовые действия. Те справлялись со своей работой, иначе я бы забыл в это заведение дорогу.

Пиво. Вип-зал. Отдельная комната три на три с красным диваном и телевизором с полуторной диагональю. Ставка.

По деньгам такой досуг для Декарта и для меня ничего не стоил.

Нас сопроводили лично. Коридор не менее двадцати метров в длину, и каждая дверь — чья-то комната на матч.

Вывеска. Правила поведения в вип-зале:

1) соблюдать чистоту и порядок

2) не курить

3) за порчу имущества предусмотрен штраф

4) запрещаются любые половые акты

Последнее очень часто нарушалось посетителями. В самый первый месяц, после открытия заведения, посетители стали использовать данные комнатки в качестве съемных траходромов на полтора часа. Абсолютно все. Невозможно было забронировать комнату менее чем за неделю. Потом все прикрыли из-за изнасилования, что здесь произошло. В газетах столько вони подняли, что крутили еще месяца три. Теперь остались только беззвучные минетчицы. Без стука не заходят — значит для тех работа будет всегда.

Матч начался. Ставка сделана только на победу «Бароса». Пиво открыто.

— За твою ставку, — поднял бутылку Декарт, — чтоб прошла!

Дзынь. Как всегда, на удачу.

Прошло тридцать минут матча. Ничего путнего: одни ауты да недоугловые. Ни одного попадания в створ, ни одного нарушения. Сушат игру и только.

Так прошел весь первый тайм. Алкоголь закончился еще на тридцать пятой минуте. На кону — Хабаровск и два Ярославля.

— Не в этот тайм, так в следующий забьют. Пошли лучше покурим, — дарил надежду Декарт.

С красного дивана на улицу. Я на нервах. Азарт берет, не деньги. Закуриваю еще в трех метрах от выхода из конторы.

Пока следили за игрой улицу как ни странно замело. Правда после машин оставалась лишь зимняя слякоть. На выходе попаны тоже, как и мы курили из-за своих трехста рублей.

— Вип-зал додумались под сдачу толкать, а на вип-курилку мозгов не хватило, — покачал головой я из стороны в сторону, — со всеми, дескать, курите…

В толпе стоял мужик с дрожащими руками, лет сорока с виду, но по факту, наверное, и тридцати пяти не наберется. Стоял близко. Все услышал.

— Мужики, — затянул он, — глядите-ка, молодняку с нами на одной площадке пыхтеть не с руки.

Попаны остальные повернулась. Тот продолжил:

— Мать тебе вообще курить разрешает? Хипстер богатый. Деньги у предков выпросил, да мужиком себя возомнил на вечер?

Декарта как отрезало от сигареты. Он перестал кликать зажигалкой, выплюнул табачный сверток.

Я выдохнул сигаретный дым:

— На заводе батрачишь? С гулькин хуй зарплата, да-а? — обратился я ко всей толпе, — Вы кто, блять? Мужики что ли?

— Ты че, сука? В рожу свою сытую давно не получал? — крикнул рядом его товарищ по статусу.

Нутро закипело.

— Да, сытую. Но жизнь свою так устроил, да и друг мой тоже, — смел с себя сказанное от толпы дерьмо, — могли бы как вы тоже, на жопе ровно просидеть, да на один завод проходить, ничего не меняя.

— А ну, кулаком по хипстерам!

Пятнадцать разъяренных долбоебов — сила. Пора сматываться обратно в заведение. Дверь открыта. Преимущество за нами — они внизу, мы на крыльце. Срыв с места. Всего несколько секунд, и из враждебной улицы тебя встречают внутри конторы дружелюбные сотрудники безопасности. Хоть за деньги, но дружелюбные.

Забежали. Двое охранников преградили тем путь преследования.

— Стоять всем, — ладонь поднял один цербер, — поспокойней. Без драк и насилия здесь.

Виновник движа остыл, отдернул преграждающую ладонь вниз. Туда же свой пыл.

— Как скажете, уважаемая администрация.

Остальные повстанцы облепили один несчастный диван, вместе с зачинщиком. Все как один: смотрели яростью, руки собраны, все кисти с выступающими сухожилиями.

Сейчас что угодно можно сказать. Безопасно.

— Вы все три копейки в дом несете, а остальное здесь проигрываете… И даже не пытаетесь что-то изменить. Вас все устраивает, — выступил я с манифестом, — а мы меняем жизнь… Хер что нам за это можно предъявить…

Оскал с них не спадал. Мои слова — пули. Не попали в цель, только пролетели мимо.

— Судья дает свисток о начале, а я напоминаю, что это второй тайм после нулевой ничьи первого… — телевизор заговорил звонким голосом.

Все смотрели на нас — девушка с ресепшена, два плосколобых охранника, игроки, делающие ставки за компьютером и на диванах. Центр внимания — два черных человека по середине. А к ним делать движение никто не смел. Все пятнадцать поджали свои хвосты.

— Пошли уже, Рам. Там комната ждет.

Может кто и задумался о моих словах? Кто-нибудь, ну хоть один. Покажись! Скажи, что я прав!

Никто не встал. Значит не дошло. А могло?

С надеждой мы отошли от входа смотреть второй тайм.

— Сколько им вдалбливали престиж работы на заводе? На практически бесплатном рабстве? — шагал по коридору Декарт со мной к комнате, — ты то что, Рамиль? За словесную перепалку хотел все изменить? Дурак.

— Дурак?! — очередной мой бес. — Это я-то дурак? Да посмотри на них — смолоду всех богачей ненавидят, презирают. В говне своем мажутся и других мажут. Дурак?

Декарт повернулся ко мне, только зашли в комнату. Посмотрел без остервенения и какой либо злобы. Тихо меня слушал, не препятствовал.

— А ты подумал, хоть подумал, что с тобой стало бы, если ты не шныкал с работы на работу, с объекта на объект? Ты бы таким же стал как они. Это нормально, что они еще по тотализаторам ходят, а не по притонам за дозами…

Я что-то почувствовал сквозь разговор. Маленькое и значимое. Мой друг защищает неудачников?

Оба сели на диван. Шла шестидесятая минута на табло. Назначили штрафной в сторону вражеских ворот.

— Опасный навес, удар… Гоол! Да это гол, чистый и в самую девятку. «Барос» открывает счет в этом поединке. Один ноль…

Комментатор отговорил только что забитый мяч. Замолчал после, надолго. Затихли и мы уже как несколько минут. Момент не праздновали, я вообще забыл про свою ставку на победу. Сидели безмолвно. Ни звука.

— Ты можешь и быть уверенным, что всего добился сам, — оборвал тишину Декарт, — но знай, удача тоже свою лепту внесла в успех. Хоть и не с первого раза все получалось.

— Удача, как и успех, тоже не дается просто так. Упорство, — продолжал я, — все что помогло. Это главное. И не нужно тех жалеть, что они плохо живут и ничего не меняют.

Голоса померкли. Минуту отмерило.

— Твои забили сейчас, — безразлично кивнул в сторону экрана друг, — практически победил. Какой там коэффициент давали?

Ожил. Все значит, проехали. Хоть так, гордые же все. Непеременимые.

— Два сорок семь. Почти восемнадцать получишь на выходе.

Глупо смотрели оба в плазму. Меня как будто не было в комнате.

За стенкой у других обладателей вип комнат шел чемпионат по пляжному волейболу. Стены легкие, гипсоплитные, даже без шумоизоляции — все слышно. Пошлость с добавлением игрового азарта.

Рев с нашего цифрового стадиона.

— Забили. Нашим забили. Один-один.

Я вернулся в реальность, посмотрел в телевизор, и не поверил своим глазам. Как быстро они успели сыграть тридцать минут.

— Не очень большая сумма, — отвернул голову рядом сидящий со мной, — для тебя особенно.

Почему так? Всего три минуты оставалось до победы. Только выдержать время! — думалось мне, когда пропускал Декарта на выход.

— Рамиль, идем! За назначенное дополнительное не забьют.

Не услышал. Я верил, что произойдет чудо. Выигрыш был мысленно уже потрачен.

Вдруг свет, плазма в секунду погасли. Что еще за…?

— Уважаемые посетители, просим прощения за техническую неисправность, — монотонно говорил женский голос с ресепшена. — Информация для вип: деньги будут возращены по остаточному временному промежутку от аренды.

В темноте светилась щель между дверью и полом. Лудоманские фонарики от Nokia 3310 прожекторами на военных складах ходили из стороны в сторону. Дороже такого гаджета вряд ли могли позволить себе те люди.

Декарт включил экран на своем телефоне. Лицо его осветилось снизу, как при ночи страшилок в детстве. Один в один.

— Ну что, господин Декарт Васильевич, какой будет ваш рассказ? — повернулся я на него, стоящего у выхода из комнаты.

— Смотрели как-то раз два долбоеба телевизор у букмекера, и у них рубанули свет. The end, блять.

Посмеялись. Значит точно, все терки в прошлом.

От смеха ситуация вне комнаты не менялась. Выбираться нужно. Опасно через парадный выход — пятнадцать разъяренных бомжей. Не успеешь до такси добежать, хоть и десять метров дорога. Что делать?

— Ну как, Рам? Есть предложения?

По взгляду что ли догадался, о чем думаю? Или знал уже слишком хорошо?

— Черный точно должен быть. Если не законопатили ничем… — подошел я к выходу из комнаты.

Открыли дверь, там все ушли, кроме тех пятнадцати. Из зала доносилось:

— Пошлите уже, похер на малолеток…

— Вот поблядим им, чтоб знали, как рабочих деньгами попрекать, тогда и пойдем, — перебил, судя по голосу, тот самый, первый возмущённый с улицы.

Декарт закрылся от коридора. Но ненадолго — через три секунды постучались.

— Молодые люди, просим покинуть заведение, — послышался женский голос.

Администрация. Не проигнорируешь… Открыли.

На пороге девушка лет двадцати пяти. Белая на волосы и блузку. Золотистый бэйджик. Подумалось о гостинице, там такие носят.

Вот и все, идти надо, другого варианта нет. Точно? — оглянулся я назад и быстрым взглядом окинул комнату.

— Ирина, — прочитал я золото, — можете помочь? Там те горилы нас стерегут. Можете через черный вывезти?

Что сейчас произошло, я сам не понял. Если просить, то только ее.

Та внимательно послушала, посмотрела точно в мои глаза снизу вверх. Отпустила дверную ручку. Оглянулась назад, где те паслись. Рыскает, думает. Что сейчас скажет? Сейчас она может что угодно ответить, я для нее никто.

— Посидите здесь, — девушка легонько оттолкнула меня в комнату ладонью, — пока схожу за ключами.

Дверь закрылась, Декарт сполз на пол и сел.

Каблуки с цоканьем удалялись. Ждать, когда обратно придут, как сказано? Придут ли они?

Я замер. Темень нагоняла мрачные исходы этой ситуации. Вместо ключей мудочье это притащит. Или за охраной пошла. Не бывает так, чтобы абсолютно чужие люди друг другу без задней мысли помогали. Лучше бы она в открытую послала, чем пообещала. А теперь черт его знает, что будет. Зачем я попросил? Наивный…

Через две минуты каблуки отбивали марш обратно по мраморному полу. С каждым разом все громче и громче. Остановились.

Что же мне с Декартом судьба приготовила? Давайте, показывайте!

Комнату залило светом, ослепив мне глаза. Ничего не видно, зрение как у крота…

— Пойдемте, — заглянула Ирина в комнату.

За седьмой комнатой поворот налево. Черный портал — большая металлическая дверь в крапинку.

Ирина была невысокой, и со стороны казалось, будто Алиса из мультфильма отворяет огромную дверь. Белый цвет усиливал картину.

Выход открыт. Декарт буркнул какое-то скудное слово благодарности и выпрыгнул на улицу.

Надо же, просто так…

— Спасибо вам. Вы в прямом смысле нас спасли. До свидания.

Я шагнул на уличное крыльцо, сминая подошвой тонкий слой снега. Не одел перчатки, рукам сразу стало холодно. Пока выходил, Ирина прошлась своими пальчиками с красным маникюром по моей ладони. Сразу не понял, что произошло, а оглянулся уже на улице.

— Ты тогда был прав! До встречи!

Звонко-нежный голос оборвался закрытием двери. После Ирины внутри что-то разогрелось. Я выдохнул облако, и оно на ветру сразу исчезло.

Декарт звал меня идти, но моя голова была забита словами девушки.

— Да ты примерз там? Сейчас такси подъедет, — перебил размышления друг, — давай подходи.

Молнией ударило в затылок. Сейчас не домой, водки бы.

— Поехали в «Коммерс», ставку помянем? — выкидывал на мороз я слова.

— Какой, блять, «Коммерс», время почти одиннадцать.

Его режим неприкосновенен никем. Новый год — единственное послабление. Но ничего большего. Бесит!

Проводил Декарта до такси. Пообещал завтра зайти с визитом, а сам отправился в заведение.

«Коммерс» — место светское. Сборище"богатых и перспективных". Гурманы и трахолюбы в одном лице. На ресторан он не тянет от слова до происходящего в нем. На стриптиз-клуб или бордель тоже — нет комнат для утех. Что-то непонятное и манящее, поэтому очень популярное. Туда и можно сходить после насыщенного досуга. Не далеко, полквартала.

Окольными тропами была выложена дорога. Дворы, обоссанные переулки, нескончаемые помойки, автохлам.

Хрушевки — наше все. Куда же без них. Все здесь и начинается: осознанная бедность, криминал, разврат. «Плодитесь и размножайтесь» — лозунг рабочего общества. И ни о чем не думайте, все это не нужно, главное — производить себе подобных. Вроде бы не голодаем, значит все в норме. Богатые тоже плачут — так с детства учили. Так что ими становиться не стоит.

Тротуар. По нему уже за десять метров до заведения стоят бабочки: рыжие, белые, черные. Синие и зеленые — косплейщицы аниме. Всяко бывает, мало у кого какой фетиш заиграет в паху. Выбирать есть из чего: одиннадцать сосалок и один парнишка моего возраста, сутенер. Что сейчас стоят, что пять лет назад. Еще говорят, стабильности в стране нет…

— Мужик, не хочешь время провести с расслаблением? — обратился лилипут ко мне. — Выбирай любую, все на опыте, что хочешь сделают.

Фонарь у заведения светил старой мочой, проявляя из тьмы выбор щелей на вечер.

Стояла каждая не шатаясь. Все со стеклянными глазами. Ничего в них. Жизнь в такой работе тебе не принадлежит, ты принадлежишь кому-то все время.

Я отвернулся от предложенного.

Когда проходил мимо, последняя проститутка из колонны, своей задроченной хуями рукой коснулась небрежно моего черного плеча. Ничего не почувствовал. Только еще раз вспомнил белую Ирину. Белую не только волосами и блузной — белую душой.

В ресторане было все. Столы забиты огромными тарелками. Худощавые парнишки с комплексами, жирные папики, зрелые мужики, бабищи. Именно бабищи. Только на разврат, ни на что большее не способные. Хорошие не хотят сюда идти, и своих парней, мужей не пускают.

Все в красных тонах. На входе вывеска: «Здесь можно все, и даже большее». Не мудрено, что клубы дыма ходили практически по всему заведению. Официанты все мужчины, ни одной женщины. Это правильно. Если женщина обслуживающий персонал, то она будет обслуживать. Однако не подносить еду, а под столом.

Ламинированный пол многое здесь повидал. Не сосчитать осколков бутылок, что разбивалось об него, лиц, клавшихся во время спецопераций или банального мордобоя.

Официант проводил меня до столика. Скатерти строго белые, на всех столах со свисающей частью не более пятидесяти сантиметров. Сам стол высотой чуть больше метра. Нередко можно заметить, проходя мимо столика, как из-под низа выглядывали две женские ножки, с каблучками на пятках. Сегодня таких по пути заметил две пары. Ужин отрабатывают, наверное, или одни из тех стоящих на входе. Не важно. Работают и ладно.

Я сел за стол. Закурил. Официант не отходил от меня: блокнот, ручка. Прицелился как из автомата на войне и ждет.

Мой выстрел.

— Водки двести грамм и закуску мясную малую.

— Прошу прощения, паспорт пожалуйста, вы молодо выглядите, — завоняло законом из его уст.

Я пошарил в пальто в поисках бумажника. Там права, всегда здесь срабатывали. Двадцати одного нет, есть восемнадцать.

— Все, увидел, сию минуту.

Напыщенный притворной услужливостью официант отошел.

Зачем ему эти усы? — интересовало меня после его ухода. Поговорка здесь работает только за деньги или вкусный ужин. Сбрил бы, не позорился.

Сами официанты в брюках и рубашках бежевых оттенков. На поясе у каждого висел фартук, вмещающий все принадлежности для работы. Краеугольный блокнот топоршился из бокового кармана. Этот выступающий предмет казался со стороны энергоблоком роботов, неумело спрятанным инженерами.

Я теребил нож от ожидания. Моим соседом на вечер оказался мужчина пятидесяти лет, лысый по верху, седой по бокам. В руках у него пепельница с сигаретой. Сидел в пол оборота от меня по правую сторону. Пространство между подлокотником и сиденьем закрывали деревянные плоскости. Это, наверно, специально сделали, чтобы никто ничего из соседних столиков не видел. И это работало.

Кинул взгляд. Не напрасно — скатерть как-то странно была задернута на подлокотники, да и сам этот мужчина слишком втиснут между стулом и кромкой стола. Минетчица?

— Ваша мясная закуска, господин, — официант поставил тарелку с нарезанной колбасой и шашлыками, — водка. Приятного вечера.

Принесли литровый кувшин. Здесь так принято — хоть пятьдесят грамм заказывай, все равно в этой таре несут. Еще советский, с тяжелой увесистой крышкой, на конце которой вылит огромный хрустальный шар. Такая пробка весила грамм сто пятьдесят — само то для метания.

— Ну там, цыц, давай-ка без зубов, — тот мужчина пальцем ударил по мягкой скатерти, попал по твердой женской плоти.

Точно. Она самая. Молодая, наверное, не опытная. Студентка без мозгов и денег, с завышенными запросами — таких всегда много в этом заведении. Даже интересно стало как она выглядит.

Подождал несколько минут. Мужчина никак не реагировал. Не могла же она просто незаметно встать и уйти, я бы точно заметил.

Пока наблюдал за чужим удовлетворением, из головы не выходила Ирина из букмекерской конторы. Ее взгляд, голос. Давно уже делаем с другом ставки, но сегодня она показала себя по-другому. Небезразлично к моим обстоятельствам.

Вспоминая о ней, я залип в принесенный хрусталь. Все думал. Во дурак — девка улыбнулась, а я и поплыл. Стукнул себя мысленно — все уже, сейчас выпьешь и не вспомнишь про нее и тех мудаков.

Опрокинул в стопку двадцатину для разогрева. Прошлое пиво уже улетучилось на морозе вместе с прощальным взглядом Ирины. Тепло прошло — холод только властвует.

Взял стопку, в пальцы впились грани. Что там? Солнце? Роза на рюмке? Не важно. Тихо произнес тост: «Спасибо, Ирин, спасибо за понимание». Выпил.

— Куда пошла? Еще не отработала, — встала из того стола девка, — еще время свое не отработала…

Спиртягу прочь, здесь послушать интересней. Демон — люблю подслушивать чужие конфликты.

— В туалет, сейчас вернусь…

Облом. Полулысый сел обратно на свой трон.

Все услышали эту их мини-сценку. До лампочки — здесь и не такое происходило. Как-то раз девушки, абсолютно бесплатно, танцевали стриптиз. Деньги, что совали, забирали себе. Как же по-другому? Но само деяние не блокировала администрация. Последнее время, мало посещает это заведение мораль и порядочность.

На горизонте показался ровесник под стать мне с сигаретой в губах. Пафосно затянувшись, он остановил левой рукой ту студентку-минетчицу. Было далеко, не слышно четкого разговора, щебетали о чем-то. Цифры, рубли на конце фраз. Девушки здесь точно знают свою цену. Не просто так же приходить сюда. Даже те, кто ищут богатенького папика на долгую перспективу всегда знают, сколько просить за мгновения пользование их телами. Не факт, что встретишь сегодня, а кушать хочется всегда.

— Слышь, ты, — встал седыш по соседству, — отвалил от нее, она еще десять минут мне должна губами. Она в сортир идет, отпусти!

По ту сторону зала паренек набрал воздуха.

— Да мне похуй, я с ней сейчас на ночь договорился, мы катим ко мне. А ты здесь сам губами себе работай.

Новый владелец бабочки внешне был очень похож на меня: черный костюм, уверенный взгляд, вытянутое лицо. Дерзость на высоте.

Седоволосый вскипел от нахальства. В ярости гражданин бросил бокал красного, не допитого вина, что стоял у него на столе. Все оглянулись, сфокусировались на нем. Что же он сделает? Проглотит или потягается за проститутку?

Медленно дымилась сигарета у парня. Девушки с особым любопытством пялились на сложившуюся ситуацию. Охотницы смотрят на это всего лишь с одной целью — увидеть сильнейшего самца.

Обиженный папик тлел в ожидании зверства внутри себя и преодоления максимального накала. Все, пора брать свое — бросился на словесного обидчика быстрыми шагами, отбросив стул ногой. Быстро, но не бежал. Уверенно, сжимая кулаки и в раскачку, приближался к наглецу.

Удар молодого — точно в нос. Быстрый, резкий, но не сбивающий.

Старая кровь закапала на пол заведения.

Сам изначальный клиент бляди был на массе, а наглец наоборот худой, не более семидесяти килограмм чистого веса. При таком раскладе нужно с кастетом биться, тогда победить возможно, а на голоручку шансов не много. Свалит с ног и начнет, как медведь, лапой бить монотонно, пока не успокоит навсегда. Так и здесь. Обжал его мужик за пояс, и повалил через бедро на пол. Все в изумлении достали телефоны, начали снимать. Помнится, на сайте заведения была вкладка «Драки». Туда все скидывали: и женские, и мужские, попадались стенка на стенку. Потом на дне рожденья мэра видео сняли, немного порнографического содержания. На следующий день вежливо, под предлогом судебного разбирательства, попросили удалить запечатленное с сайта. А горит сарай, гори и хата.

Визги, свисты, советы заполнили зал пока продолжалась эта полуминутная драка. Парнише совсем худо стало — от безвыходности стал хвататься за руки мужика, лишь бы тот не бил больше. Про свои атаки давно забыл.

Я взял стакан, налил остаток початой водки. Вышло грамм сто пятьдесят — суки, как всегда не долили. Выпив содержимое, закусил.

За все время мордобоя, я оставался за своим столиком. Хоть и все видел, настало время подойти посмотреть поближе.

Мозги уже в пьянстве купались последние двадцать минут. Хотелось одного — приключений. Рука взяла графин из-под напитка.

Себя направил в толпу. Все как ждали меня — расходились с каждым шагом. Совсем близко, пора действовать.

— Ээ, парень, ты что задумал? — окликнул кто-то из стоящих позади.

Секунда, и разбился графин о голову седого.

Осколки хрусталя разлетелись на все триста шестьдесят. Толпа после моего протеста заткнулась, гробовая тишина настала в таком громком заведении. Бармен стрельнул шампанским, нарушив беззвучную идиллию.

Я поднял зачинщика, за которого заступился. Тот долго стряхивал с себя остатки орудия своего спасения. «Фух, — подумалось, — так бы точно одним графином не отделался бы».

— Мужчина, вы разбили графин, вам придется заплатить штраф за бой посуды, — обратился педиковатый голос официанта.

Прошло еще пол минуты, все разбрелись по своим зарезервированным столам. Некоторые приходили и обнаруживали пустые тарелки, пустые стулья. У кого-то проститутки сбежали, кого-то элементарно объели. Та шалава, ради которой и затеяли драчный сыр-бор сбежала, как только все началось. Не отработала свой ужин, плохо поступила.

Я подошел к столику. Есть у меня не чего — водку выжрал сам, а закуску, последний блин салями трогать никто не стал.

Подошел официант-вымогатель.

— Надеюсь, этого хватит и за стол и за посудный бой, — достал я пятитысячную купюру и бросил небрежно на стол.

— Да, конечно, вы уже уходите? Вас рассчитать?

— Да, рассчитайте.

В спешке со стола забирает положенное и мчится к бармену за чеком. Зачем во всех ресторанах устраивают кассу в барах? Во всех! Это же банально небезопасно — каждый знает, где выручка.

Пока я думал и смотрел на прислугу заведения, меня рассчитали. Штраф тысяча, ресторан рубль семьсот, — как-то странно сходил. Не наел на такие деньги, желудок на столько не заполнился…

— Все, ты уже уходишь? — остановил меня парень, спасенный за косарь, — подожди, я мигом.

Он все кинул и пошел к бармену. Как оказалось, за бутылкой джина. Без сдачи расплатился Крымским мостом, вернулся обратно.

До улицы шли молча. Попутчик только и делал, что по дороге пытался открыть купленное. Сначала ногтями сковыривал тонкую пленку у горлышка, потом уже зубами. Как итог — первый уровень пройден. Осталось всего открутить пробку. Меня это взбесило, я отобрал у него жидкое веселье.

— Дверь лучше открой.

Побыть немного швейцаром полезно. Роскошь и краснуха закончилась, началась серость и нищета.

— На заливайся, — открыл я бутылку, — ты кто хоть? Кого я сейчас спас?

Он сделал горький глоток джина. Выдохнул перегар горячим облаком, вдохнул свежей зимней атмосферы.

— Григорий Романович, звать меня. «Спасенного»…

— Гриша значит, ну будем знакомы. Меня — Рамиль, — протянул я открытую ладонь.

Парень пощурился мне в глаза, недоверчиво осматривая меня целиком. Он о чем-то исподтишка думал, наверное, зачем я пошел на такое ради него. Это же причинение вреда здоровью, статья.

— Будем, — ухватил мою руку как рукоять пистолета, — только не Гриша, а Григорий Романович.

— Так официально, ну хорошо, — потянулся я ко времени на руке, — что сейчас? Возвращаться обратно не вариант.

— Ко мне пойдем. Там девок три штуки ползают по квартире, и выпивка есть, — перешагивал, хромая, Григорий Романович. — А за того седого пидораса уважение. Хоть один что-то сделал из толпы, а не в телефоне видео записывал. На вот, угощайся.

Из протянутой бутылки я тяпнул пару добрых глотков. Все заиграло другими красками: забылся графин, кровь. По дороге говорили только о происшествии в заведении. На каждую мою реплику, единый вопрос — "о чем ты думал в этот момент?"Что он хотел этим узнать? Какой я? Как себя веду в таких ситуациях? Безжалостен ли я? Одни вопросы…

Слова Григория Романовича сопровождались выдохом. Каждая фраза как будто отрезалась ножом.

Алкоголь хвостом лисы стер пройденный путь из «Коммерса» в памяти.

— Вот здесь я живу, Рамиль. На самом верху.

Предо мной стоял не высокий дом с четырьмя этажами. Готичный стиль, расписные фасады, французские балконы. Снизу вверх лился кровавый свет из прожекторов. Отражения на окнах были такими, что казалось, будто одновременно включены все люстры в каждой квартире. Кто спит, кто нет не сразу поймешь.

Кто же этот Григорий Романович, если живет здесь? Бизнесмен? Точно не шоумен, дурацкая манера лесть в рукопашку. Может блохер с какой-нибудь придурковатой миной в кадре? Как по мне подходит, он вполне способен из себя выдавливать ее.

Грызло любопытство. Спросить в лоб — не красиво. Сам должен рассказать про это. Сам должен выложить информацию от чувства превосходства надо мной, нужно только подождать. Еще больше интересовал вопрос что за три девки, которые ползают у него по квартире? Судя по дому, площадей у парня имеется.

Домофон по отпечатку пальца — высокие технологии. В таких домах, как правило, все цивильно: коврики, цветы на подоконниках, картины всякие. Здесь все так, как и предполагалось.

В пристройке стояли ящики для писем, всего десять. Все пустые, кроме одного. Цифра восемь свисала на том доверху забитом габионе. Кильки в банке. Больше ни одно бумажное послание туда не влезет.

— Опять они! На макулатуру не жалко им тратиться? — подошел Григорий Романович и начал вытаскивать каждый конверт как в игре «свинья» карту. — Давно бы уже стоимостью бумаги все оплатили.

— Что оплатили? Что это за письма?

— Налоговая, бля. По задолженностям. Не сложно будет подержать? Дохера понакидали сегодня.

Нет, не сложно. Выгреб хозяин пятнадцать конвертов и передал их мне. Оставалось по виду столько же.

И правда, эмблемы налоговой службы, но не на всех. Мелькали и некоторые из полиции.

— Здесь МВДшные, там что хотят? — опустил я голову на стопку бумаги, которая пополнялась в моих руках.

— Да хрен знает! По-разному, читать их не обязательно, — вытащил последнюю записку из ящика, — все, идем.

Шесть мраморных ступенек и показался лифт, а перед ним висела репродукция Ван Гога"Звездная ночь". Путник опять сделал подкачку из бутылки и нажал на кнопку вызова.

Обстановка подъезда колоритно отражалась на ситуации: дорогая венецианская белая штукатурка, золотые двери в квартиры, ажурные створки лифта, картины и человек, хлещущий с горла крепкую сивуху без маркировки качества. Духовность, мать ее.

Полторы минуты, и мы на верхушке здания. Пентхаус, значит, двухъярусный. Напротив выхода из лифта все так же картина, только уже Репин"Грачи прилетели". Скрип в замочной скважине, поворот ручки, и дверь открыта.

— Залетай.

Я зашел в квартиру. На полу лежало уже с сотню писем с похожими гербами. Судя по всему, хозяин их вообще никогда не убирает.

Григорий Романович стукнул по выключателю. Включился свет. Появились из темноты большие французские окна впереди, отблескивающие отраженным потолочным светом. Туфли. Женские. Две пары. Они лежали на лестнице, что стояла сразу по левую сторону. Все чисто как в хирургии перед операцией. Хозяин бросил ключи на деревянный стол, захлопнул дверь. Снял с себя обувь.

— Спят что ли сучки, за что я им только деньги плачу?…

— Кто спят? — спросил я, сдернув с левой ноги башмак.

— Стой здесь, я сейчас.

Григорий Романович взмыл на второй этаж. Зажегся свет там, раздался рев.

— Вы что, блять, не слышали? Быстро вниз на построение. Бегом марш!

Стало страшно и одновременно любопытно. Джин совместно с ресторанной водкой давали о себе знать — я упал, пока снимал второй башмак, увидев люстру в прихожей. Аристократичная, легкая. Слепила. Долго на нее не посмотришь, какая бы красивая не была — глаза выжжет. За лестницей дверь, оттуда свет. Забыли или уже перепил? Туалет там, наверное.

Подошел к заслонке, звуков не услышал, алкоголь крутил уши. Аккуратно открыл дверь.

Серая плитка с белыми квадратами по середине. Горшок керамический впереди. Мне к нему надо было еще с середины пути до этого дома.

— Григорий Романович, я сейчас выхожу, — девичий голос по левую сторону, — пять минут.

Я не один здесь — занавеска ванны захлопнута. Сверху шел пар. Все ясно, одна моется.

Все равно ведь увижу, чего тянуть?

Я направился к заслоненной купальне.

С каждым шагом пар все горячей становился. По лбу потекли несколько дорожек конденсата. Немного вернулся в реальность от спиртного, находясь в нескольких сантиметрах от шторы. На краю с левой стороны ванны свисали шатеновые волосы на два десятка сантиметров. Шторка прозрачная — виднелся контур ног особы, закинутых на бортик.

По голосу лет четырнадцать. Педофил что ли Григорий Романович таких девочек содержать? Да нет, вроде не похож.

Раздумья оборвались, сама девушка сдернула полупрозрачную стенку между нами, обрызнув мое лицо каплями.

Шкура лежала в ванне по всей длине. Белоснежное тонкое тело с четвертым размером груди пряталось за ширмой. Вода доходила до ее сосков. Все депилировано, от ног до подмышек. Выглядело красиво.

— Здравствуйте. Прошу прошенья. Я не знала, что пришли гости к Григорию Романовичу, — начала она вставать, — я сейчас. Или меня уже распорядили с вами проводить время?

Застыло все: руки, ноги, речь. Встал колом и стою, пялюсь на женское тело. Слишком трезв стал в момент, голова прояснилась. Комната сложилась в четкую картинку, абсолютно вся, до единой плиточки, шва. Но главное — ванна. Там теперь центр всего. Видел и большее и делал распутное, но сейчас, апогей ракурса жизни здесь.

Что со мной? Это просто женская шкура, ничего больше. Что я такое увидел? Все больше вопросов и никаких ответов. Что значит распорядились проводить со мной время? Кто она? Почему не завизжала, увидев меня? Наверное, уже так вламывались, заставляли обслуживать людей, я не первый.

— Я-я, — показала бесстыдница рукой на полотенце, — подайте его, пожалуйста, вон то.

Девка встала на пол ванны в полный рост передо мной. Взгляд ее пал точно на уровень моих глаз. Я же без колебания смотрел вниз, где лежал раньше объект внимания. Не успел перефокусироваться.

— Вы меня слышите? Подайте полотенце.

Я сейчас не воспринимал ее речь. Тогда она приложила свои руки в моей щеке. Холод. От ладоней, исходил холод. Меня отпустило от увиденного. Что там надо подать? Полотенце? Мысли фантомами загорались и исчезали. Не успевал понять — все слишком быстро.

Обернулся на сто восемьдесят солдатом на месте. От полукруга голова совсем адаптировалась. Красное полотенце лежало на тумбочке. Несколько шагов до просьбы.

Поднял, заново повернулся. Потолок застилался паровой завесой.

Дичка вышла из ванны. Вся мокрая, а голова, волосы сухие, не стала мыть.

— Теперь подойдите и отдайте его.

Сука! Заново залип! Теперь уже фокус был на лице, смотрел и казалось родным. Чем? Глазами, формой, цветом кожи? Ничем, просто бабский face. Ничего особенного. С таким ходят тысячи. Все, стоп. Нужно сейчас отдать полотенце, — отдал себе приказ.

Я подошел к мокрой, смотря точно в глаза. Все что ниже рассеивалось. В центре восприятия только ее лико. Все мои движения, последние две минуты заменены движениями роботов-терминаторов, которых любят показывать в восстаниях машин против людей.

Подойдя на расстояние пяди, протянул полотенце.

С ее стороны улыбка. Не берет то что просила, улыбается, стоя вытянуто, как на рентгене. С тела ее текли капельки водяной лавы. Такая мороженная ладонь, искупанная в кипятке, все равно осталась холодная. Что с ней? А может что со мной?

Животный инстинкт не работал — трахать ее не хочу, подчинять тоже. Что со мной?

Резко открылась дверь. Григорий Романович зашел, увидел нас рядом. Гость шатался еще больше, чем до его похода наверх. Принял значит, много принял. Прямо из той бутылки, что прошла весь маршрут и сейчас сдавлена в его кулаке.

На входе даже пальто не снял. В носках зато — чистоту любит.

— Ты уже познакомился? — подошел ко мне, — нет?.. Значит знакомься — Викро-о-рия.

Григорий Романович сжал ее грудь и потряс, произнося при этом ее имя несколько секунд. На женском лице было омертвение, такое же как у Лизы в сауне.

Мою правую руку схватил хозяин, поднес ко второй груди.

— На, потрогай. Мне из трех потаскух больше всего ее бюст нравится, — приставил пальцы к персиковому соску как на цвет, так и на ощупь. Сейчас мокрая, а сухая когда, наверное, точь в точь, как гробовой бархат.

Только чувствовал, не управлял — прижимал ближе и сжимал мне пальцы другой человек, стоящий рядом. Ему этого же показалось мало. Отодрал мою руку с Викториной кожи, и следом повел по животу, затем на гладкую киску. Оставались миллиметры.

— Может пойдем, посмотрим на других, ( — нелепо тянул я тупую ноту голоса, — ты говорил еще две есть?

Моя клешня освободилась, как только он разжал свою. Рука как маятник начала колебания от лобка и обратно.

— Изволите посмотреть всех и выбрать лучшее? Понимаю, — Григорий Романович обхватил меня за плечи, — Рамиль, Рама? Можно так обращаться?

Говорящий не дождался согласия на сокращение моего имени.

— Отлично! А сейчас пойдем смотреть претенденток на твой член!

Меня вытащили из ванной комнаты. За шаг до выхода посмотрел на Викторию. Та глядела в мой закат, с надеждой, что вернусь. Вернуться только, наверное, мне, ведь уход-увод устроил для нее же.

На выходе стояли две опытные бляди. Другого слова не подобрать, типичные трахмашинки. Выглядели абсолютно идентично, начиная от взгляда и заканчивая стойкой бабочек на трассе. На протяжении всей истории снятия путан, попадались именно такие. Обе голые, обе в хороших формах.

Запах женского тела переполнял прихожую. Но это не запах женщины, это запах продажи женского тела. В ванне как-то по-другому пахло.

— Выбирай, — провел пальцем по животам стоящих хозяин.

Я отказался от предложенного, попросил выделить Викторию на ночь. Григорий Романович согласился.

Между дележкой еще выпили джина, по итогу бутылка пуста. Глаза хозяина тоже. В моих все опять расплылось, дальше метра не видел. Григорий Романович включил свет.

Все человечки двинулись в новую комнату — в зал. Обстановка слилась в одно пятно. Слишком пьян рассудок, чтобы видеть детали интерьера. Большое светло-серое продольное — диван. Григорий Романович сел на него, раздвинув ноги. Две шлюхи облепили его как тина морское дно. Снизу рыжая расстегнула брюки на хозяине, достала себе и черной работу.

Не стал я делать что-то по-другому, сел в метре, кинув рядом снятое с себя ранее пальто.

— Эти сучки знают, как сделать хорошо. Они на опыте, — душила грудями девушка сверху. — Сейчас твоя подойдет.

Происходящее походило на мем. Развратный и бессмысленный, но забавный. К нему все внимание, а я в стороне.

Нижняя рыжая девушка начала без прелюдий. Быстро набрала темп. Короткие волосы на ней не совсем подходили для жестких оральных сношений. Хозяин схватил ее за голову, впился пальцами как клещом.

— Вот так их надо всех, — ускорился движениями рук к себе и от себя.

Стало мерзко от увиденного. Алкоголь все преуменьшает, сглаживает, но не сейчас. Сейчас хозяин тот же я, как в сауне с Лизой. Он зверь, а я обычный. Мой дьявол из сауны в нем, а здоровый человек — сейчас во мне. Тварь. Мразь. Чудовище.

Рядом находиться невозможно.

— Получай, — кончил. — Кайф… Тебе, Рамиль, обязательно надо попробовать… А сейчас смотри. Девочки, делитесь!

Черная слезла с него вниз к рыжей, и тоже встала на колени.

Кожа. У всех обитателей пентхауса она белая. Вампиры здесь одни обитают? Да, есть один. Питается порно-извращениями, девичьими болями и страданиями. Собственноручно любит все это доставлять.

— Досмотри до конца, — засыпал обкончавщийся, — там еще….

Григорий Романович упал на левый бок и заснул. Две путаны начали перекатывать языками белый клейстер изо рта в рот друг другу. Потом проглотили, синхронно показали языки с открытыми пастями. Так они обе замерли на несколько секунд.

Уже при перекатывании ими спермы, подошла с правой стороны Виктория. Происходящее не имело смысла продолжать смотреть. Тумблером переключился я от двух внизу на одну подошедшую, запрокинул назад голову. В лицо только смотрел, никуда больше.

Как же это называется, когда все прекрасно? Гармония? Да! Гармония. Она вся гармонична.

— Дальше показывать? — проститутки поднялись с пола.

Не интересно что там, не переводил свое внимание на них.

— Нет, не нужно. Хватит на сегодня представлений.

Слова по сердцу прохладой. Нагрелось очень от увиденного, от быстрого пульса, пора остужать.

Большое облегчение наступило, когда те две ушли: по-английски, мужской походкой. Не до того им давить женскую грациозность после такого. Да и не перед кем — хозяин спит, пожурить не сможет.

— Сделай ему все, что попросит! — с лестницы прокомандовала одна, — мы спать с Анфисой.

Ушли. Виктория не ответила ничего, продолжала стоять не живой статуей.

Дверь наверху закрылась, шаги прекратились. Звон в ушах от тишины. Я не двигался, сзади меня тоже. Пять секунд прошло.

Еще немного и сейчас все исчезнет. Прорезы глаз зашивались, мозг переставал считывать обстановку. Виктория ожила, но было слишком поздно — я упал на правый бок и до конца закрыл глаза.

Пальто подняли, укрыли меня им. Кожей почувствовал холод — тихо поцеловала в щеку.

Кончики свисавших волос играли с моим носом, щекотно.

Я засыпал. Виктория села на диван между мной и хозяином. Оглянулась, выбрала меня, легла. Мои бедра с суконной подстилкой поверху — лучшая подушка для бархата. Обняв две мои икры, Виктория отдалась сну.

Глава 4.

Запах стойкого похмелья с хвоей — аромат убежища сивушного царя.

В ногах лежала Виктория, удобно устроив свою голову у меня на голени.

Конец ознакомительного фрагмента.