Священная ложь

Стефани Оукс, 2015

Жестокая и обнадеживающая история об опасностях слепой веры и силе веры в себя. Кевинианский культ отнял у семнадцатилетней Минноу Блай все: двенадцать лет ее жизни, ее семью, ее способность доверять. А когда она взбунтовалась, отнял и ее руки. Но теперь Пророк погиб, а Община сожжена дотла. Окровавленная и истерзанная Минноу – основная свидетельница происшествия – оказывается в тюрьме для несовершеннолетних. Ее саму и ее близких подозревают в многочисленных преступлениях. Минноу вынуждена забыть все, чему ее учили в Общине, чтобы выжить за решеткой. ФБР предлагает девушке сделку: долгожданная свобода в обмен на честный рассказ о той ночи. Но она никогда и ни за что не скажет всей правды о смерти Пророка. Что же скрывает Минноу Блай? Великолепно написанный, захватывающий и пронизанный искорками неожиданного юмора, этот шокирующий дебют идеально подходит для почитателей книг Эмили Мердок «Если ты найдешь меня» и Новы Рен Сума «Стены вокруг нас», а также для поклонников сериала Orange is the New Black.

Глава 8

Когда утром зажигается свет, я, шатаясь, сползаю с койки и бреду вслед за Энджел в столовую, где меня ждет жидкая овсянка в синем пластиковом стаканчике; ее приходится вливать себе в рот, запрокидывая голову. Девочки с шумом собирают книги с тетрадками и отправляются на учебу, а я одна возвращаюсь в камеру. В конце коридора стоит надзирательница, наблюдающая за каждым моим шагом, но я украдкой все-таки выглядываю в крохотное окно, забранное решеткой. В стекле отражается мое лицо: запавшие глаза и волосы, рассыпанные по плечам спутанной коричневой шалью.

В камере меня уже ждут. Вокруг полная тишина — значит, на этом уровне не осталось ни души: только я и мужчина, невозмутимо, как у себя дома, сидящий на низком табурете возле койки. Он держит карандаш и постукивает им по желтому блокноту на коленях.

Дверь с жужжанием отъезжает в сторону.

Мужчина встает. Я вдруг чувствую вкус фруктового ароматизатора, а перед глазами всплывают картинки из зала суда в тот день, когда мне зачитывали приговор.

— Доброе утро, — говорит мужчина и жестом указывает на койку. — Садись.

Я медленно подхожу и забираюсь на матрас, поджимая ноги. Мужчина снова впихивается в тесное пространство между унитазом и койкой. Табуретка низкая, колени у него торчат. Я смотрю на исписанный блокнот. Жаль, не могу прочесть ни слова.

— А я вас знаю, да?

— «Старбёрст», — соглашается тот.

Я киваю.

Мужчина морщится:

— Адский тогда выдался денек…

От первого слова меня передергивает — вспоминается все, чему учил нас Пророк, утверждавший, будто ад находится в самом центре планеты и плохие люди целую вечность мучаются там во тьме, слыша крики других истязаемых.

— «Адский» — не то слово.

— Меня зовут доктор Уилсон.

Он протягивает мне пластиковую карточку. На фотографии у него одутловатое лицо, галстук затянут под самое горло, а губы строго поджаты. В уголке даже с моим уровнем грамотности удается разобрать три буквы: «ФБР».

Так и подмывает спросить, с чего бы ФБР заинтересовалось простыми побоями. Затем я неожиданно вспоминаю, что замешана и в другом преступлении, гораздо более серьезном. Хоть Пророк и лежит сейчас в окружном морге или где-то еще, он все равно никуда не делся. Так и будет всю жизнь висеть у меня за плечом и громыхать цепями, изрыгая желчь, пока вконец не убьет, как и намеревался.

Перевожу взгляд на мужчину. Не знаю, сколько ему лет. Люди здесь выглядят иначе, не так, как в Общине, где холодные ветра и слепящее солнце быстро превращали молодых в старых, а стариков — в покойников.

— Вы детектив?

— Судебный психолог.

Я щурюсь.

— Это как?

— По-разному. Обычно моя задача в том, чтобы разговаривать с людьми.

— Вроде советчика?

— Можно и так сказать.

— Мне советчик не нужен.

Мужчина улыбается.

— Хорошо, что я здесь не за этим.

— И кстати, я не люблю говорить о своих чувствах.

— Я тоже, — соглашается он. — О чем угодно, только не о чувствах.

Этот тип шутит? Джуд частенько пытался вызвать у меня улыбку, и когда ему удавалось, принимался сыпать шутками, будто раздувая угли и заставляя хихикать так, что эхо разносилось по всему лесу, затыкая птиц. В Общину я потом возвращалась ближе к ночи, украдкой, чтобы никто не заметил улыбки в уголках губ.

Зря я думаю про Джуда. Мужчина в камере не спускает с меня взгляда.

— Зачем я нужна ФБР?

— Местная полиция больше не занимается расследованием событий в Общине. Дело передали нам.

— То есть… это… — я машу между нами культей, — это все из-за Общины? Из-за Пророка?

— Из-за тебя. Мы в ФБР внимательно изучили твое дело. Мое начальство, как и тюремный комендант, сочли приговор слишком суровым и решили, что ты заслуживаешь особого отношения. Меня назначили следить за твоим психическим здоровьем, пока ты находишься в заключении.

— Так вы здесь из-за моего психического здоровья? — спрашиваю я. — Или чтобы собрать против меня улики? Я прошла через суд и знаю, чем зарабатывают люди вроде вас. Вы просто хотите залезть мне в голову.

Мужчина смеется.

— О, в этом уже нет необходимости. Я все понял о тебе еще в ту минуту, когда ты зашла в зал суда с конфеткой во рту.

* * *

Отец учил меня, как определить, что тебя обманывают; его уроки весьма кстати сейчас, во время разговора с доктором Уилсоном.

Отец любил делать ставки на собачьих бегах. Казино терпеть не мог — говорил, что ногой туда не ступит, поскольку другие игроки жульничают, а крупье подтасовывают карты. А вот бега ему нравились, потому что там все зависело лишь от его интуиции и проворства собак и никто не мог обманом отобрать с трудом заработанный выигрыш. Иногда он брал меня с собой, обычно ночью, когда запахи желтого пива били в нос, а металлическое сиденье холодило ноги. Вокруг больших прожекторов кружили стаи белых мотыльков, норовящих подобраться ближе к лампе.

— Почему они лезут к свету? — однажды спросила я у отца.

— Потому что они думают, это солнце, — ответил тот. — Они не видят разницы.

Именно там отец рассказал мне, как распознавать ложь. У вруна всегда тоскливое выражение глаз, и его байки слишком складные. Потом отец такие разговоры не заводил. Но я ничего не забыла. Потому что все, о чем он рассказывал, слишком сильно напоминало о Пророке.

— Так в чем ваша цель? — спрашиваю я доктора Уилсона.

— Помочь тебе. Просто помочь. Зря не веришь.

— Конечно, — говорю я. — Чему тут верить? ФБР мне помогать ни к чему.

— Чего же, по-твоему, мы хотим?

— Узнать, кто убил Пророка.

Доктор Уилсон выразительно вскидывает бровь.

— С чего ты решила, будто его убили? С чего решила, будто Пророк вообще умер?

Я тут же принимаю равнодушный вид, хотя наверняка он видит, что я беззастенчиво вру.

— Тебя ведь не было в Общине, когда начался пожар, — продолжает доктор Уилсон. — Именно так ты говорила полиции при аресте.

— Ну, раз говорила, значит, так оно и есть.

Я склоняю голову набок. Та ужасно тяжелая от всей той лжи, которую приходится городить. Скрестив на груди руки, я морщусь.

Доктор Уилсон указывает на меня карандашом.

— Болят? Руки?

— Иногда бывает, — признаюсь я.

— Может, тебе сделают пару бионических протезов. Есть такие, — говорит он. — Технологии развиваются прямо на глазах.

— Да, было бы здорово, — соглашаюсь я.

— Правда?

— Конечно. С ними было бы намного легче.

Доктор Уилсон хмурится, вздергивает подбородок и что-то строчит на желтой бумаге. Я хочу прочитать, но буквы не складываются в слова. Закрыв глаза, гадаю, как же мне обманывать людей вроде него — вооруженных карандашами и бумагой. А у меня из оружия один лишь рот, который вдобавок приходится держать на замке.

Когда я открываю глаза, доктор Уилсон все еще пишет.

— Вы откуда? — спрашиваю я.

— Из Вашингтона.

Название города ни о чем мне не говорит, кроме того, что находится он где-то далеко.

— Вы приехали только ради меня?

Доктор Уилсон кивает.

— Вот вы, наверное, обрадовались… Посреди зимы сорваться из дома и отправиться на другой конец страны, чтобы допросить преступницу.

— Во-первых, допрашивать тебя я не буду. Как уже сказал, у меня иная цель — понять тебя. И кроме того, я сам вызвался.

— Неужели?

— Я уверен, что смогу тебе помочь. Или хотя бы попробовать.

Я выразительно поднимаю перед собой руку.

— Пожалуйста, не говорите так больше.

Долгое время стоит тишина. Доктор Уилсон вздыхает.

— Знаешь, чем я занимаюсь каждый день? — спрашивает он. — В чем заключается моя работа? Большую часть времени я провожу в компании преступников. Самых отъявленных злодеев на свете. Выясняю, где они врут, какие вопросы им можно задать, чтобы вытащить сокровенные тайны, как обратить их мысли против них самих же. Каждый день я решаю задачки. Вот в чем моя работа. Воспринимать этих прожженных бандитов как очередную головоломку и не видеть в них людей.

— Почему же вы тогда не бросите?

— Потому что мне это нравится — ломать барьеры, залезать в голову и выводить самых умелых лгунов на чистую воду. Это крайне интересное занятие. Но я не умею ничего такого, с чем не справился бы хороший компьютер. Я больше не сочувствую людям. Не помогаю им.

— То есть я для вас — вроде отпуска?

Доктор Уилсон улыбается.

— Можно и так сказать.

— Ха!

— Что?

— Ничего. Просто вдруг напротив вас сейчас сидит человек похуже всех этих ваших «прожженных бандитов».

— Не верю.

— Само собой, — говорю я, облокачиваясь на стену. — Мне никто не верит.

Доктор Уилсон долго глядит на меня, словно принимает какое-то решение.

— Ты, кстати, была права, — произносит он вдруг. — Пророк мертв. Как тебе новости?

Я удивляюсь:

— Вы же говорили, что не любите обсуждать чувства.

— Да, разумеется. — Порывшись в портфеле, он достает толстую пачку документов. — На днях пришли результаты вскрытия. Только бумагу зря потратили… — Доктор Уилсон читает с листа: — «Погибший сильно пострадал от огня. Верхняя часть тела практически уничтожена. Образцов легочной ткани недостаточно, чтобы сделать заключение о содержании в них частиц дыма. Установить, умер ли погибший вследствие пожара или до него, не представляется возможным»… Да и следователи подкачали. Обнаружили остатки горючего вещества, но, по их словам, это вполне могло быть средство для обработки соломенных крыш от дождя, поэтому в суде как доказательство не пойдет.

Мне становится чуточку легче дышать.

— То есть вы даже не уверены, что есть смысл в расследовании?

— В этом я как раз таки уверен.

— Но почему?!

Доктор Уилсон вытаскивает из портфеля небольшой конверт и достает из него фотографии.

— Моя работа отчасти заключается в том, чтобы анализировать места преступлений, — говорит он. — В Общину попасть я не смог: снега нанесло слишком много, и следователям пришлось идти на снегоступах. Но мне передали снимки, которые там сделали.

На фотографиях видна Община, какой она стала после пожара — черный пепел на снегу и густая марля дыма. Невольно вспоминается запах горящего спирта с полынью и жившие внутри саманных стен жучки, отчаянно ползущие подальше от невыносимого жара.

Доктор Уилсон раскладывает фотографии веером на моем матрасе.

— Двор окружали двенадцать построек. Когда начался пожар, жильцы успели выбежать из домов, прежде чем крыши рухнули им на головы. Все: старики, дети… все до единого. Кроме Пророка. А ведь у него было время спастись. Почему же он остался в доме?

Я старательно делаю вид, будто не знаю ответа.

— Думаю, что к началу пожара он уже был мертв, — продолжает доктор Уилсон. — Пророка нашли рядом с его кроватью, он лежал лицом вниз. Мягкие ткани уничтожены огнем, но убийство все равно оставляет свой след. Тем не менее судмедэксперт не обнаружил ни ножевых, ни огнестрельных ранений, ни тупых травм. Содержимое желудка тоже проверили: яда не нашли. Почему же он лежал на земле?.. — Доктор Уилсон многозначительно разводит руками. — При столь подозрительных обстоятельствах неизбежно возникает вопрос: «А может, у него были враги?» Хотя в случае Пророка очевидно, что врагов у него было предостаточно.

— Почему вы так думаете? — спрашиваю я. — В Общине никто не смел ему перечить.

Никто, кроме меня.

— Он очень жестоко обращался со своей паствой, — говорит доктор Уилсон. — Многие прихожане наверняка не раз втайне желали ему смерти.

— Вы совершенно их не знаете!

— Полагаю, ты тоже их не знаешь.

Я стискиваю зубы. Так и подмывает сказать, что речь идет о людях, которые по приказу Пророка дубасили детей толстенными палками и выдавали юных дочек замуж за стариков. Речь о людях, которые насмерть забили Джуда, превратив его в груду мяса и костей. Тело даже пришлось укрыть простыней, потому что женщин от его вида тошнило.

Я вжимаю позвоночник в бетонную стену за койкой.

— Почему вы так сильно хотите знать правду?

— Потому что я уверен: хранить подобные тайны нельзя. Ложь со временем отравляет душу. А еще я хочу справедливости. И — для себя — разгадать эту загадку. Наконец помочь тебе. Уж поверь, я говорю совершенно искренне.

Я опускаю подбородок на грудь и рассеянно гляжу в пол.

— Чего вы хотите взамен?

Доктор Уилсон склоняет голову.

— А что ты можешь предложить?

— В августе мне исполнится восемнадцать, и тогда встанет вопрос об условно-досрочном освобождении. Мне будут нужны рекомендации.

— Хочешь, чтобы я высказался в твою пользу?

— Может, мы сумеем договориться.

Он щурится.

— А что будет, если никто не выступит в твою защиту?

— Возможно, если я буду вести себя прилично, меня выпустят и без рекомендаций. Или, скорее, переведут в колонию для взрослых, где я досижу остаток срока.

— Похоже, тебе есть что терять.

— А вам, похоже, нужны ответы.

— Твои знания в обмен на мои рекомендации?

Я киваю. Доктор Уилсон глядит на меня. Интересно, сумеет ли он прочесть по моему лицу, что я никогда не скажу ему всей правды? Я выдам свою версию событий, правдоподобную, но не более того — и ни за какие блага не расскажу, что происходило в те дымные январские минуты, когда я стояла над Пророком и глядела, как тот испускает последний нечестивый вдох.

— Ладно, — Уилсон кивает. — Договорились.

— Пожала бы вам руку, но…

Он улыбается.

— Итак, — говорю я. — С чего начнем?