Священная ложь

Стефани Оукс, 2015

Жестокая и обнадеживающая история об опасностях слепой веры и силе веры в себя. Кевинианский культ отнял у семнадцатилетней Минноу Блай все: двенадцать лет ее жизни, ее семью, ее способность доверять. А когда она взбунтовалась, отнял и ее руки. Но теперь Пророк погиб, а Община сожжена дотла. Окровавленная и истерзанная Минноу – основная свидетельница происшествия – оказывается в тюрьме для несовершеннолетних. Ее саму и ее близких подозревают в многочисленных преступлениях. Минноу вынуждена забыть все, чему ее учили в Общине, чтобы выжить за решеткой. ФБР предлагает девушке сделку: долгожданная свобода в обмен на честный рассказ о той ночи. Но она никогда и ни за что не скажет всей правды о смерти Пророка. Что же скрывает Минноу Блай? Великолепно написанный, захватывающий и пронизанный искорками неожиданного юмора, этот шокирующий дебют идеально подходит для почитателей книг Эмили Мердок «Если ты найдешь меня» и Новы Рен Сума «Стены вокруг нас», а также для поклонников сериала Orange is the New Black.

Глава 7

Как надеть наручники девочке без рук?

Ответ очевиден. Есть один человек, его зовут Эрли. По крайней мере, так он представился, когда мы приехали к белому зданию, где живут все несовершеннолетние преступницы. Эрли ждет меня в комнате с глухими стенами. У него длинная измерительная лента и полный рот щербатых зубов.

Работа Эрли, по его словам, заключается в том, чтобы создавать всевозможные приспособления для удержания преступников в исправительных учреждениях города Миссула. Только не подумайте, что это полноценная работа — много ли калек сидит за решеткой? Эрли рассказывает, что концы с концами он сводит по-всякому: мастерит ловушки на лис для охотников, меняет носилки, на которых делают смертельные инъекции тучным заключенным; однажды даже сплел серебряное ожерелье для шестнадцатилетней дочери коменданта.

На вид он странный. Как старый гном: нос крючком, из ушей торчат черные волосы, а в переднем зубе слева круглая дырка. Он болтает со мной не умолкая, но я не спрашиваю, откуда щербина, хоть и интересно.

Эрли достает желтую измерительную ленту и обматывает вокруг моего локтя. Я вздрагиваю.

— Не бойся, — говорит он тихонько, как пугливому зверьку. — Никто тебя не тронет.

Хочется сказать, что у меня есть немало причин для страха — всех и не сосчитать. Однако я молча стискиваю зубы.

* * *

Колония для несовершеннолетних — это облезлое здание, обшитое жестью; бывшая школа, которую переделали под тюрьму. Все окна в большом спортивном зале заложили кирпичом, а внутри в три этажа поставили маленькие стальные клетушки.

Стоит пройти в дверь, как меня окружает гомон — девичьи голоса, шорохи, лязг металла. Пахнет потными телами.

Надзирательница по имени Бенни ведет меня в комнату, выложенную белым кафелем. Снимает с моих локтей защелки-наручники, и я с облегчением встряхиваю руками. Бенни очень крупная и смуглая, почти как Джуд; ей хочется верить, даже когда она говорит, что в этом странном помещении надо раздеться догола.

— Мы делим вещи на две части, — поясняет Бенни. — Что сохранить, а что выкинуть. Всякие драгоценности или сувениры обычно оставляют.

Черная камера в углу следит, как Бенни ловко снимает с меня пояс, стягивающий юбку, и расстегивает пуговицы на блузке. Я остаюсь в рубашке Джуда. Та совсем истрепалась; от нее, считай, одни дыры.

— Выбрасываем? — спрашивает Бенни.

Я трясу головой.

— Оставляем.

Она удивленно вскидывает бровь, но все-таки кладет рубашку в кучку с остальной одеждой.

Затем вытряхивает из пакета жесткий оранжевый комбинезон. Помогает мне влезть в него, застегивает пуговицы, расправляет плечи. Дает пару ботинок на липучках и глядит, как я неуклюже запихиваю в них ноги.

Под конец Бенни распускает узел на ленте, держащей мои волосы, и пряди медленно расползаются по плечам.

— Тебя бы подстричь, — хмыкает она. — Здесь только мешаться будут.

— В Общине не стригутся, — говорю я.

— Ну, ты же больше не в Общине.

Мы выходим из комнаты и идем по длинному коридору до тяжелой двери, обмазанной толстым слоем белой краски.

— Это твои последние шаги на свободе, — сообщает Бенни. — Готова к тому, что там, внутри?

Я пожимаю плечами.

— Наше заведение — одно такое на округу, поэтому девочки здесь сидят разные, — поясняет Бенни. — Всем заключенным еще нет восемнадцати, но кого-то судили по детской статье, а кого-то, как тебя, — по взрослой. Когда тебе исполнится восемнадцать, тебя или выпустят, или переведут в тюрьму для взрослых преступников. Понимаешь, что это значит?

Я качаю головой.

— Здесь сидят девочки, которые убивали. И будут убивать снова. Так что… — Она косится на мои культи. — Ты уж поосторожнее. Не хотелось бы соскребать тебя с пола.

* * *

Бенни ведет меня по железным лестницам на третий этаж. Я иду мимо камер, к решеткам которых прижимаются бледные овалы лиц, а вслед несутся громкие возгласы и уханье.

— Мы поселим тебя в Городе ангелов, — сообщает Бенни.

— Это где?

Бенни останавливается и говорит что-то по рации другим охранникам. Дверь перед нами громко жужжит и отползает в сторону.

Посмотрев на меня, Бенни добавляет:

— На твоем месте я бы с ней подружилась.

Твердой рукой она толкает меня в камеру. Дверь с металлическим лязгом хлопает за спиной. Я оглядываюсь, однако Бенни уже не видать.

На верхней койке лежит девушка в таком же оранжевом комбинезоне. Она не обращает на меня внимания, читает книгу с какими-то звездами на обложке.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я.

Та поднимает глаза — светло-голубые и острые.

— Энджел.

О, так вот почему Город ангелов… Про ангелов я знаю. Порой они говорят с кевинианцами, шепчут нам на ухо всякое и заставляют вытворять жуткие вещи. У них нет волос, они бесполые и ростом с небольшой дом.

Я обхватываю себя руками, прижимаюсь к бетонной стене и сползаю по ней на пол. Энджел ковыряет книжный корешок ногтями, раскрашенными ярко-желтым лаком.

— Дай-ка угадаю. — Она на секунду опускает взгляд. — Мелкая кража?

Я вскидываю голову.

— Что?

— Тебя загребли за кражу. Ты тощая, значит, воровала еду. Зубы все на месте, так что вряд ли сидишь на наркотиках.

Я качаю головой.

— Нападение при отягчающих обстоятельствах.

Та тихонько фыркает.

— Ага, конечно.

— Думаешь, я не могла? — спрашиваю я.

— Такая дохлячка? У меня один ботинок весит больше тебя.

— Чтобы избить кого-нибудь, много сил не надо.

— Такими руками? — уточняет она, стараясь не глазеть на мои культи.

Бинты с пластырем уже сняли, и из рукавов торчат тонкие багровые обрубки.

— А что с ними не так? — спрашиваю я.

— Я просто хочу сказать, что ты не похожа на убийцу. Блин, считай это комплиментом!

Отец как-то говорил, что боль можно причинить одним-единственным неосторожным словом. Достаточно лишь языка или руки, способной вывести буквы, чтобы нанести непоправимый вред.

— И как тому парню, сильно досталось? — интересуется Энджел.

— С чего ты решила, что это был именно парень?

— Судя по твоему виду, отношения с мужиками у тебя не складываются.

Я через силу сглатываю. Надо бы сказать про Филипа Ланкастера, но тогда придется назвать его по имени.

— Не хочу о нем говорить.

Энджел пожимает плечами и снова берется за книгу.

— А ты здесь за что? — спрашиваю я.

— Как и ты, наверное… Хотела убить парня. Правда, в отличие от тебя, мне это удалось.

— Правда?

Энджел изображает безразличие, но ее выдает хмурая гримаса: над бровями проступают глубокие складки. Нос со лбом щедро усеяны веснушками, однако наивной девочкой она не выглядит. На голове в проборе грязных светлых косичек проглядывает блеклая кожа.

— Меня не стали бы сажать в одну камеру с убийцей, — говорю я.

— Кто сказал, что это было убийство?

— А что же тогда?

— Самооборона. Правда, мне не очень-то поверили. Мой дядька считался добропорядочным гражданином, а я — не таким уж невинным ангелочком. Да и вообще, тюрьмы переполнены, так что они запросто посадят маньяка рядом с магазинным воришкой, лишь бы сэкономить деньги.

— Тебе откуда знать?

— Да всем известно, в кого пальцем ни ткни. Тут половина моего класса пересидела. Попасть сюда — все равно что побывать на встрече выпускников. — Она с интересом глядит на меня. — А ты в какой школе училась?

— Ни в какой.

— На дому, что ли?

— Нет, просто… Я вообще не ходила в школу. Жила в национальном парке. За Альбертоном. К югу от Синдирелл-Рок.

В больнице одна медсестра приносила мне карту и показывала, где мы жили.

Энджел таращит глаза.

— Там же нет людей. В этих дебрях живут одни гризли.

— Гризли нас не трогали. Они не любят шума.

— Из людей там одни шизанутые фрики, которые ненавидят правительство и заводят себе гаремы…

Я опускаю голову.

— Ты что, из этих?! Из той секты? — Энджел подскакивает. — Охренеть, я видела про вас репортаж по телевизору! Про то, что вы живете в норах и бегаете по лесу голышом…

— Прямо так и показывали?

— Ну, почти… У вас правда не было водопровода?

— И электричества тоже.

— С какой стати вы вообще уехали в эту глушь?

— Так родители решили, меня не спрашивали. Мне было пять лет, когда мы основали Общину.

— Но зачем?

— Из-за Пророка… — начинаю я и замолкаю, не зная, что говорить дальше.

Нелегко распутать клубок последних двенадцати лет, прошедших с того дня, как Пророк впервые объявился у нас в трейлере, чтобы с тех пор нераздельно обитать в нашей жизни. Он убедил нас, будто мы святые. Кто бы мог поверить, что это вовсе не так?

— А, ясно… — Энджел кивает. — Твой папаня, видать, двинулся на почве религии. И всю семью заодно подсадил. Обычное дело.

— Правда? — удивляюсь я.

— Само собой. Мои предки тоже помешаны на вере. Меня всю жизнь таскали в церковь.

Раздается негромкий сигнал. Энджел спрыгивает с койки. Из коридора доносятся жужжание открываемых дверей и шаги по решетчатому полу.

— Что это значит?

— Обед.

Наша дверь открывается последней, и только сейчас я понимаю, как много здесь на самом деле заключенных. Перед нами, держась на расстоянии в полтора метра, по двое шагают девушки в оранжевых комбинезонах.

Тюрьма распахивает металлическую пасть и изрыгает своих узниц в паломничество.