Огонь моей души – слова

Соня Рыбкина

Сборник стихов и прозы поэта Сони Рыбкиной, известной под псевдонимами Соня Мюнцель и Королева Эс. Соня пишет как любовную лирику, так и делится в своих произведениях впечатлениями от жизни, различных фильмов, книг.

2018

Как смысл прост

Как смысл прост: избавиться от скверны,

В которой утопают города.

И ненависть, и подлость, и измену

Изъять без привлечения суда.

Подлог, гордыню, лесть, а пуще, зависть

Отправить вон и не пускать назад!

И чтобы добродетели остались

Наш охранять очистившийся сад.

И весь порок, и пагубные чувства,

И жажды губ отчаянную страсть,

Исторгнуть все пленящие безумства

И на защиту праведности стать.

Не мне судить, любящей безрассудно,

И за него готовой честь отдать,

Но признаюсь я в правде душегубной:

Без тьмы нам свет, увы, не увидать!

Учитель

Когда услужливая память

К губам моим подносит яд,

Я вспоминаю строгий взгляд,

В груди бушующее пламя

И длинный перечень имен:

Сократ, Эватл, Аристотель;

Набросок, скомканный в блокноте,

И насмехающийся тон.

Я вспоминаю душный класс,

Букет ромашек в пыльной вазе;

Как с каждым жестом, с каждой фразой

Я все сильней влюблялась в Вас.

И шелест тоненьких тетрадок,

И гул десятка голосов:

Вы были — мой. Вы были — рядом:

Важней молитвы, выше слов.

Я вспоминаю этот час,

Мой личный, веховый экзамен:

Весь мир вокруг как будто замер,

Когда я целовала Вас.

И Вы! Холодный, неприступный,

Всю неприступность позабыв,

Помедлив долгие секунды,

Ответили на мой призыв.

Я вспоминаю свой восторг

И близость памятной награды;

Вы были — мой. Вы были — рядом,

Мой тяжкий грех, мой личный бог,

Теперь — мой ласковый супруг.

Я буду грезить до рассвета

Об этом часе, парте этой

И о кольце любимых рук.

Ты здесь

Все кончено, и разными путями

Продолжим мы отныне ход земной;

Все лучшее случается — не с нами.

Прядет Лахесис алчною рукой

На покрывале жизни с гневом жадным,

Прядет разлуку, черную печаль…

Мне снится вечер, приторный и влажный,

И поцелуй короткий у плеча,

Мне снится дом. На пол ложатся тени,

И я стремлюсь, как бабочка — на свет,

Туда, где ты. И на твои колени

Кладу я голову — и замедляют бег

Часы и дни, и время исчезает.

И кажется, пусть на короткий миг,

Ты здесь. Сошлись все кубики мозаик,

Все нити разговоров и интриг,

Сложились в «вечность» льдинки перед Каем.

Ты здесь. Ты — мой. Ты — для меня, во мне,

И я перед тобой — твоя, нагая,

В мучительной и сладкой тишине.

Люблю

Я люблю тебя — и хочу о тебе молчать.

Я люблю тебя — и хочу по тебе гореть.

Наблюдать, как платок бежит с твоего плеча,

И касаться нежнее солнечного луча.

Я люблю тебя — и хочу о любви кричать,

Я люблю тебя — и хочу за тебя истлеть.

Я люблю тебя — это общеизвестный факт.

Обнимаю тебя — и вдыхаю сладчайший мед.

Не любить тебя — это словно бы не дышать,

А любить тебя — как играть театральный акт,

Замирая женою Лота на ноте «фа».

Я люблю тебя — но любовь ли в тебе поет?

Я люблю тебя — это больно и горячо.

Я люблю тебя — и ты только не уходи.

Ты идешь, едва задевая меня плечом,

Твои пальцы, осторожные, как смычок,

Чертят линии лихорадочно на груди.

Я люблю тебя — и не думаю ни о чем.

Муза

Моя изысканная Муза,

Ваш хрупкий голос, чистый лик,

Ваш наглый взгляд и стан Ваш узкий

Воспел я на страницах книг.

Воспел я кистью на полотнах,

Как Вы прекрасны и вольны,

И весь Ваш облик будто соткан

Из ангела — и сатаны.

И Вашу пышащую юность,

Отточенный лица овал,

Как Вы лежите, завернувшись

В плену душистых покрывал;

И ту обманчивую кротость,

И обреченность серых глаз,

И ту ребяческую гордость,

И откровенность колких фраз…

Я создал — росчерком Фортуны —

Как скульптор, как Пигмалион,

Вас — юный раб и Бог мой юный,

Мой Бельведерский Аполлон.

У меня — ничего, кроме памяти о тебе

Я смотрю, как замок погружается в темноту,

Надевает ее, словно свадебную фату;

Помнишь день нашей встречи, как он нас с тобой настиг?

Сколько же счастья нам отдали на двоих!

Помнишь ли клятву, данную на крови?

Как же нам мало отмерено у любви…

Теперь мы по разные стороны баррикад,

С тобой мне — нельзя, без тебя мне — кромешный ад;

Быть твоим другом, братом, а стать — врагом,

Ноша моя на сердце лежит свинцом.

Отчего же «любить» превращается во «скорбеть»?

У меня — ничего, кроме памяти о тебе,

У меня — ничего, кроме горечи и золы,

Только рана в душе и бесчувственный суд молвы.

В Зеркале руку сжимает твоя рука;

Я разлюблю тебя — только скажи мне, как.

Я девочкой Вас помню

Я девочкой Вас помню; летом жарким

На даче у разливистой реки

Вы отдыхали — шелковый купальник

И жест изящной, маленькой руки;

Отставленный от чашки тонкий пальчик,

В гостиной, среди взрослых, у огня

Сидели Вы… А как соседский мальчик

Смотрел завистливо на Вас — и на меня!

Я помню, как играли Вы в салоне,

Как из-под пальцев расцветал Шопен,

И говорили Вы — со мной — в капризном тоне,

И глаз медовых был мне сладок плен;

Я помню Ваши узенькие плечи,

Обрывки лишних и жеманных фраз…

Кончалось лето. Августовский вечер

Янтарным яблоком упал в последний раз.

Цирцея

Ее волосы пахли медом и миндалем,

Я касался их, в упоении замирая,

И в глаза с поволокой, подернутой янтарем,

Я смотрел восхищенно, как грешник — на вра’та рая.

Я держал ее руку, нежную, как цветок,

Ее пальцы застенчиво-смело мои сжимали,

Она вся была счастье, взбалмошность и восторг,

И отчаянно-жадно мы с ней в любовь играли.

Я запомню ее принцессой из дальних стран,

Златокудрой красавицей, в розовый фай одетой;

Ее маленький рот, томный голос, упругий стан,

Запах меда, духов и шалящего в мае ветра,

И улыбку, даримую мне, лишь одну — из сотен,

Всю ее, смеющуюся так звонко,

Что сошла со старинных, невиданных мной полотен,

Неистовая Цирцея с душой ребенка.

Моей

Я Вас люблю!

Как осень любит лето,

Как любит море белую волну;

Ваш дивный стан, весь в кружево одетый,

Изгиб упрямый розоватых губ,

Волос кудрявых огненное пламя,

Нежнейший взгляд бездонно-синих глаз.

Я Вас люблю, как дорогую память,

Я Вас люблю открыто, без прикрас,

Как солнце любит жаркий летний полдень,

Как любят дети мягкую траву,

Как любит узник мысль о свободе;

Моя любовь подобна колдовству,

Она чарует, обещает, манит,

В агонии безудержных страстей

Я Вас люблю! Я восхищаюсь Вами,

И я клянусь: Вы будете моей!

Ромео

мы встретились в риме

на каменной пьяцца,

он вел себя, как ребенок,

хохотал,

фотографировал птиц, а

мне хотелось плакать и обниматься,

и ещё много чего хотелось,

а он только отмахивался руками,

смеялся звонко, сжимая

белой нитью между розовыми губами

дымящую сигарету,

и мне хотелось остановить

этот жаркий час

и минуту эту

мне так хотелось запечатлеть!..

в гостичном номере, два безумца,

мы с ним сливались в любовном танце,

двое влюбленных в разгаре буйства,

все пахло дынями

и шампанским,

и пахло страстью, дыхание сбилось,

в окно струилось

свечение солнца…

мой чернобровый француз ромео,

порочный ангел, любовник смелый,

как мне хотелось твоей джульеттой

навеки стать!

но не сбы’лось это.

Двое

В июльский полдень, тлеющий над нами,

В его невыносимую жару

Прощались мы горячими губами,

Прощались долго, будто бы в бреду,

И жадными лазурными глазами

Глядел в мои, запечатлев навек

Всю боль разлук, всю горечь расставаний,

Мой самый драгоценный человек.

Я помню старый деревянный дом

И яблони в саду, где наши тени

Сплетались в исступлении хмельном,

И в кружеве шальных прикосновений

Мы забывали лица, имена,

Внутри рождалась бешеная легкость;

И пламенно была я влюблена

В черты его, в волос посеребрённость…

Все кончено. На суетном вокзале

Прощались двое, будто бы навек.

И я смотрю — в толпе он исчезает,

Мой самый драгоценный человек.

Я ухожу

Я ухожу, не говоря ни слова.

Ни ссор, ни клятв не будет у двери.

Я ухожу — и проживаю снова

Все то, что мы с тобой не сберегли.

И поцелуи в дымке у причала,

И блик зари в распахнутом окне…

И нет тому конца, и нет начала,

И прошлое пульсирует во мне,

Как птица счастья, запертая в клетке,

Как раскаленный камень у груди,

Как наши встречи в беленькой беседке

И тихое твое: «Не уходи…»

Как гимн тому, что больше не случится,

Как гимн тому, что не перестаёт;

Все замерло. Дописана страница,

Роман смиренно окончания ждёт.

Я ухожу. Но возвращаюсь снова,

И нет тому начала, нет конца…

В начале мира было только Слово

И очертания твоего лица.

Рыжий ангел

Рыжие кудри пламенем обрамляли

Ангельски-чистый лик.

Мчался корабль в заржавленные дали,

В неведомый край земли.

Поднимала бокалы с пенящимся шампанским,

Зашнуровывалась в корсет;

Лица белые в скалящихся масках

Ненасытно смотрели вслед.

В главной зале мерцающие свечи

Золотили её наряд.

Я любил её розовые плечи

И прищуренный дерзкий взгляд;

Я любил, как она захлебывалась в танце,

И округлость её колен;

Я любил её персиковый румянец,

Белых рук утонченный плен;

Я любил её — рыжий ангел с зелёным взглядом

Отраженьем в моём бокале,

Фейерверком, празднеством, звездопадом…

Я любил. Но её — не существовало.

Люблю, надеюсь, уповаю

Люблю, надеюсь, уповаю,

Молюсь в тиши церковных стен

О Вас, мой принц, изгнанник рая,

Король любовей и измен.

Молюсь о Вас, мой рыцарь властный,

Король ветров, владыка лун;

Как пьяно пахнет влажный август!

Он ждет нас, мой прелестный лгун.

Я вся дрожу, томлюсь и млею,

Считая дни до наших встреч;

Мне суждено на Вашем теле

Стать бликом солнечных лучей.

Люблю! — На свете нет дороже,

Надеюсь! — Наяву ль, во сне,

Что Вас простит Великий Боже,

И даст нам счастья на земле.

Письмо Х. Бергера Висконти

Я пишу Вам, мой граф. Земля принакрылась ночью,

Словно угрюмым траурным покрывалом.

На пергаменте змейкой вьётся за строчкой строчка,

И в камине огонь подмигивает устало.

Я надеюсь, что там Вас приняли по заслугам,

В нашем мире бездарных великим не стало места.

У людей на лицах застыла такая скука,

Что не высказать ни брезгливости, ни протеста.

Отдыхайте спокойно. Здесь вряд ли по Вас скучают,

Ваш Рокко давно погряз в пустяковых фильмах.

В нашем мире, полном бесчестия и печали,

Дар и гений давно избыточны и бессильны.

Отдыхайте спокойно. Вас никто теперь не разбудит.

Я пишу Вам под размеренный стук дождя,

Пальцы с дрожью выводят подпись: Ваш дерзкий Людвиг

Жаждет снова обнять настоящего короля.

Мне приснилась война

Мне приснилась война.

Десять бравых солдат

Нападенье врага отражали.

Они рухнули вниз, за спиною спина,

А в деревне их матери ждали.

Мне приснилась война.

Вечный список имен,

Бледных лиц, искалеченных судеб.

Они рухнули вниз, за спиною спина,

Под насмешливый гогот орудий.

Мне приснилась война.

Стыла ночь над Москвой,

Равнодушная, черная, злая.

Они рухнули вниз, за спиною спина,

Защищая советское знамя.

Мне приснилась война.

Сотни белых голов

Возвращались в столицу с победой…

Они падали вниз, за спиною спина,

И белело июньское небо.

Долина детства

И я исчезну — бешено, стремглав

В нежнейшем кружеве твоих прикосновений,

Когда нас бережно, как мать, ночная мгла

Укроет пестрым пледом сновидений.

Когда янтарный свет из круглых окон

Уйдет, исчезнет, сгинет до утра,

К нам в рот вишневым, ароматным соком

Вольется сна цветная мишура.

И мы заснем, как рыцарь и принцесса,

Как два любовника, устав, изнеможив,

И сон нас поведет в долину детства,

Где льется мармеладовый пролив,

Деревья где — сплошь сахарная пудра,

Конфеты гроздьями, как спелый виноград,

Трава блестит, как искра перламутра,

И хлещет шоколадная вода.

И небо белое, как сказочная простынь,

Раскинулось заснеженным шатром:

Сегодня нам показывает звезды

Лукавый Оле с пряничным зонтом.

Сегодня нам показывают счастье.

К утру растает сладкая глазурь,

И только следом на моем запястье

Твой пламенный, медовый поцелуй.

Пианист

В белой зале далекой Варшавы

Вальс Шопена играл пианист.

Бой безжалостный, страшный, кровавый

Исчезал у подножья кулис.

Возвестили: «Победа! Победа!»

И заплакали, обнявшись, те,

У кого под зияющим небом

Расстреляли семью в темноте.

Он играет в салоне Шопена,

Но когда закрывает глаза,

Видит тех, кто из адского плена

Не вернется с победой назад.

Помнит день он, вокзалы, и поезд,

И на небе разорванный диск…

Эту горькую, скорбную повесть

Знает он под названием «жизнь».

Помнит он нежный взгляд материнский,

Непослушные кудри сестры,

Имена в унизительном списке

Всекрушащей фашистской игры…

Есть, конечно, герои-солдаты,

Жизнь отдавшие в смертном бою,

А есть подвиг немецкого брата —

За еврея он отдал свою.

В белой зале далекой Варшавы

Вальс Шопена играл пианист.

Был безжалостным бой и кровавым,

Были толпы рыдающих лиц;

Возвестили: «Победа! Победа!»

И заплакали, обнявшись, все.

Голубело весеннее небо,

Возвращая нам мир на земле.

Полдень в Ленинграде

Полдень спит над водой Ленинграда,

Ниспадая на крыши домов.

Полдень спит — ни война, ни блокада

Не смутят его праведных снов.

Как прицельно стреляет рука,

Как еврейская девочка плачет

Он не видит. Уродливый враг

Поглотить город праздничный алчет.

Полдень спит нерадивым ребенком,

А под ним простирается гладь.

В желтом доме голодный мальчонка

Обнимает продрогшую мать.

Каждый год замирает столица,

Страшный призрак приходит во мгле.

Искаженные, белые лица

Отражаются в черной воде.

В Париже

я не ищу любви или блаженства:

случайны связи, рейсы, поезда;

мне кажется, без толики кокетства

любить способны только города.

идешь ли ты по мостовой парижа,

сидишь ли на ступеньках сакре-кёр:

всё, кажется — мосты, колонны, ниши

ведут с тобой любовный разговор.

и запах булочных, французских сигарет,

дыханье теплое приветливого ветра,

все будто шепчет нежное «je t’aime»²,

не требуя немедленно ответа.

ведь каждый город — это человек,

который с ним для нас навеки связан,

и я ищу — по песням и рассказам,

но только опоздавшая на век.

и я гуляю — улочки монмартра,

где он, казалось, был еще вчера,

и сигарету в урне у театра

оставила вчера его рука.

и на перрон лионского вокзала

приходят сотни разных поездов,

и вдруг в толпе мелькнёт (нет, показалось!)

высокий воротник его пальто.

и столько расстояний между нами,

что путь через сожженные мосты:

«j’étouffe»³ шепча горячими губами,

ищу в случайных строгие черты…

в париже все сияет перламутром,

и я ему торжественно клянусь:

au revoir! я улетаю утром,

но снова обязательно вернусь.

Примечания

2

я тебя люблю

3

я задыхаюсь