Чумные Псы: Оскал Страха

Сойка Кэйн, 2021

Птице и Ксень только сегодня исполнилось шестнадцать, и именно этот день ознаменовался для каждой из них потерей близких. Родители Птицы погибли в аварии, а Ксенька, беспризорница из приюта, лишилась единственного друга. Да еще и непонятные существа сыпятся на них, как снег на голову, втянув их в древнюю войну между Светом и Тьмой. И выбирать сторону придется уже сейчас. Птица не верит свету. Ксенька не верит тьме. Им приходится держаться друг за друга, чтобы выжить и разобраться в запутанной истории мира, который отныне придется называть домом, не обратив на себя лишнего внимания. Ибо у каждой из сторон на них свои планы. Содержит нецензурную брань.

Глава 2. Вечная метель/Черный сон

И снова она — глаза, и снова эти глаза видят не для них предназначенное: черная тень в плаще склоняется над закрывшим глаза и едва дышащим Драссиром, и когти его скребут ложе, а из глотки все еще плещет кровь — как же долго зарастают их раны, а Феникс говорила, суток хватит для исцеления!

Темная фигура простирает руку, и что-то шепчет едва слышно — язык незнаком Птице, но в нем чувствуется первобытная сила: тягучая, как смола и древняя, как сами звезды. Тьма — первозданная Тьма течет от руки в черной плотной перчатке к раненому, и медленно начинает затягиваться страшная рана на горле, и Птица радуется, что Пижон, существо, родным ставшее почему-то (почему?!) будет жить. Медленно выравнивается его дыхание. Разжимаются сведенные судорогой когти, оставившие рваные дыры на черных простынях.

Фигура в плаще произносит еле слышно:

— Прости, — и на миг припадает на колени перед Драссиром — теперь просто глубоко спящим.

И тут же поднимается. Рвано дергает головой, сокрытой под плащом, словно вытряхивая свою собственную слабость. Выпрямляется гордо — лица под капюшоном не видно, но осанка становится царственной, а плечи распрямляются. Птица глубинным чутьем понимает — перед ней Правитель. Тот, кого Рыжая, эта несносная девица, окрестила по глупости Вселенским Злом.

— Я знаю, что ты видишь, — говорит он, и в голосе его нет ни злости, ни насмешки, лишь печаль и невероятная усталость. — Ты помнишь, что согласилась служить? Не отвечай. Не трать силы. Они тебе еще понадобятся, потому что тебе я поручу особое задание.

Фигура приближается к той точке, в которой будто бы висит незримым наблюдателем Птица. Голова склоняется слегка набок — словно бы говорящий смотрит на нее с любопытством.

— Когда завтра ты будешь приносить обет Императрице — думай обо мне. Позовешь — и я услышу, но ни до того, ни после более не смей произносить мое имя даже мысленно — услышь единожды и запомни. Когда будешь приносить обет — не произноси, но думай, и твою клятву примет Хэлкард Аэль Маэрос, Рожденный во Тьме, Внимающий Печали. После этого раз и навсегда у тебя останется иное имя — Повелитель. И никак иначе.

Голова склоняется к плечу все ниже, и у Птицы на миг мелькает мысль, что любому нормальному существу было бы больно так выворачивать шею — но за спиной его колышется Тьма, и окутывает плотно, но бережно — и Птица слушает тихий размеренный голос и более ни о чем постороннем не думает.

— Они хотят… — он усмехается едва слышно. — вырастить оружие против меня. Ту, что станет Избранной. Ту, что поведет светлые народы уничтожить меня, раз уж это не удалось их Создателю. Ну что же, девочка моя, мы отточим этот меч до блистающей остроты. И в нужный момент обрушим… куда следует. Вот мое задание для тебя: стать лучшей. Достичь такого совершенства и мастерства, чтобы эта мелкая императрица и помыслить не могла, что после нее на престоле будет сидеть кто-то кроме тебя. Тебе будет трудно, очень трудно. И больно. Но придется терпеть. Держи голову прямо, улыбайся им в лицо. Убеди их, что ненавидишь Тьму, докажи свою преданность. Столкнувшись с моими слугами, калечь и убивай — всерьез. Будь безупречной. Учись всему, чему они захотят тебя научить. Когда станешь правительницей — получишь власть. Объединишь светлые земли под одной короной — я подскажу, как. Тогда и только тогда мы заключим с тобой союз — и светлые пойдут за тобой. До тех пор для всех ты — мой злейший враг. Маленький подарок я тебе оставлю — но не смей никому показать его. Лорды будут тайно наблюдать за тобой и защищать, если потребуется — но не рассчитывай, что сможешь полагаться на их помощь. Привыкай действовать сама. И главное — устрани конкурентку. Да, мне доложили, что ты прибыла не одна. Выстави ее в таком свете, чтобы все, включая близких, от нее отвернулись с презрением. Раздави, унизь, растопчи — пусть живет, но с клеймом вечной неудачницы, бледной тени. Вот мое задание, дитя мое.

Птица пропускает его слова сквозь себя, позволяя им выжигаться где-то там, внутри, в душе. Что-то внутри протестует: убивать? калечить? раздавить конкурентку?

Но она не смеет поставить под сомнение ни единое его слово, лишь обещает себе, что несносный рыжик несчастен не будет. Бледной тенью, неудачницей — сколько угодно. Но не несчастной.

Она бы опустилась на колени, если бы могла, склонилась перед этой силой, которая додумалась дать ей выбор, перед тем как тащить за собой; но все, что она может — подумать максимально громко и четко:

— Да, Повелитель!

— Хорошо, — фигура замирает, склонив голову совсем уже низко. И Птица чувствует — перед ней первый в ее жизни близкий, кроме родителей. Покровитель. Защитник. Но один-единственный вопрос не дает ей покоя, и она задает его, кажется, вслух, по крайней мере — пытается, забыв, что это сон и нужно беречь силы.

— Кто убил мою семью? — она не знает, услышал ли ее Повелитель, но кажется, все-таки услышал, потому что он отвечает, тихо, и будто бы прося прощения:

— Мои слуги не получали приказа навредить твоим родным. Я сожалею о твоей утрате. Делай, что должно — и в свое время мы отомстим убийце. Я обещаю тебе. А теперь — прими свой дар от меня!

Фигура протягивает руку, и Тьма, послушная его воле, качается в направлении Птицы, и огненным браслетом охватывает левую руку пониже локтя. Прикосновение Тьмы одновременно обжигающе-горячее и пронзительно-ледяное, и от этого прикосновения девушка кричит и просыпается — просыпается в комнате одна, на полу, в куче сползших с кровати мягких подушек, и волосы ее слиплись от пота, а пальцы сминают наволочки.

Она понимает — ее верность отныне и вовек отдана Повелителю Тьмы, ее таинственному покровителю в плаще. И на левой руке, на внутренней стороне предплечья отпечаталось подтверждение — небольшой знак на коже, словно бы шрам от кошачьих когтей. Две черные тонкие полоски, неровным зигзагом перечеркнувшие прошлое.

Молчаливое обещание — убийца ее родителей будет наказан. Птица догадывается, кто это, но запрещает себе думать об этом — ей предстоит убедить всех и каждого в своей верности свету. Так приказал ее Повелитель — и она скорее сдохнет, чем подведет его. Птица улыбается знаку на руке, и заползает обратно на постель, прячет отметину в ворохе одеял и подушек — и засыпает, теперь глубоко и спокойно, и никакие сны сегодня ее больше не тревожат.

***

Ксень часто страдает бессонницей, мучительно-тягучей и тоскливой. В приюте в такие ночи она выбиралась в библиотеку — книги хоть как-то скрашивали эти тревожные ночные бдения. Но сейчас она в абсолютно незнакомом месте, и выйти из комнаты не рискнет: Хенна и Птица спят в соседних комнатах, но Рыжая помнит переплетение коридоров и понимает, как легко тут заблудиться. Плутать же остаток ночи по дворцу неохота… В комнате, где ее поселили — шикарная кровать, пустой шкаф, стол, тумбочки и никаких книг. Ужин Хенна заботливо оставила у кровати, но рыжая, хоть и не ела уже почти сутки, едва притронулась к пище, на вид, кстати, вполне земной. И теперь носится загнанной верткой лисицей по комнате, обгрызая губы в кровь от нервов. Переживает за Птицу, за себя, за Хенну… и даже, как ни странно, за темных — хоть Аргона и сказала, что Пижон не умрет, но одно дело — слова, и совсем другое — та страшная резаная рана на его шее. Да, он враг, а кроме того — Пижон, а его дружок в клеточку — вообще придурок и отморозок…

— Вот чего я волнуюсь за них?! — спрашивает Ксень стену, и, не получив ответа, заезжает в нее кулаком. Естественно, не рассчитывает, вывихивает запястье и рассаживает в кровь костяшки. Оседает на пол, давя крик…

И тут же вскакивает — ибо в унисон ее задавленному стону за стеной что-то хлопает и завывает на тысячу жутких голосов.

Минута требуется Ксеньке, чтобы сообразить, что длинная портьера на стене, скорее всего, скрывает окно. И она подкрадывается к занавесу, и с замирающим сердцем раздергивает его — призрачную преграду между ней и непрекращающимся воем.

За занавесями действительно прячется окно — круглое, высеченное в толстой стене так, что в нишу можно сесть трем таким, как тощая Ксень. С той стороны творится же форменное безумие: белая стена снега кружит, издавая тот самый жуткий многоголосый вопль, хлещет в стекло так, что кроме нескончаемого снежного потока, ничего нельзя разглядеть, кипит и ярится там, снаружи.

Ксень подбирает с кровати одеяло, и усаживается в оконную нишу, прижавшись лбом к стеклу. В нескончаемой пляске снега легко можно разглядеть тьму веков. Ксень представляет, как эти метели заметают город год за годом, век за веком. Шевелится тоскливая мысль, что здесь невозможно жить — но Рыжая поспешно гонит ее прочь. Живут же здесь как-то: на улицах она сегодня видела местных, и несчастными или вымирающими они не выглядели.

— Приспособимся, — говорит она, свивая гнездо из одеяла в стенной нише и баюкая поврежденную руку. Гул метели становится тише и ниже, теперь он звучит как колыбельная. Ксень сворачивается компактным комочком, засыпая. Последнее, что она ощущает между сном и явью — слабый, еле слышный аромат фиалок и легкое на прикосновение к выбитому запястью, настолько тонкое, что не может с уверенностью сказать — сон это или еще нет. Так она и засыпает под рев ветра, разметав рыжие пряди и улыбаясь обкусанными губами совсем радостно и по-детски.

Так и спали бы уставшие девчонки под вой вьюги, если бы с самого утра в дверь не раздался стук и голос Хенны:

— Встаем! Пора просыпаться! Ну девчонки, ну у нас всего один день на подготовку к церемонии, а у вас вообще ничего нет!

Первой открывает Птица: она-то спала всю ночь, если общение с Повелителем — даже мысленно она зовет его только так — можно назвать сном. Оставшиеся-то часов шесть у нее был отличный отдых… Что там у Ксю и почему она не открывает, вопрос, конечно.

— Она могла заснуть только под утро, — зевает блондинка. — Серьезно, Хенна, у нас вчера не день был, а ад, дала бы нам отдохнуть.

— Дала бы, — вздыхает покаянно ее Высочество. — Только вас обеих надо покормить, обеспечить одеждой, пояснить тонкости этикета, подобрать косметику в тон лица и прочее.

— Ну, со своей одеждой и косметикой и я сама разберусь, — ворчит Птица. — Мы сейчас только для церемонии покупаем или…

— Или. Закупаемся всем необходимым. О, доброе утро, Ксеня!

— Вылезла таки? — Птица окидывает рыжика сочувствующим взглядом. — Ну раз встали, то пойдем, может?

Рыжая выглядит сонной и встрепанной, и под глазами у нее — следы бессонницы, кожа бледнее некуда, а веснушки, на контрасте, выглядят еще ярче и бросаются в глаза.

— Только давайте не слишком нестись, — умоляюще изрекает она, борясь с предательским головокружением. — Ты говоришь, церемония сегодня? — спрашивает она у Хенны в беспомощном ужасе. — Почему бы Императрице не дать нам пару дней на подготовку?! Не знаю, кто как, а я точно опозорюсь. — завершает Ксень и покаянно опускает рыжую голову. — Вот увидите, — булькает она, не поднимая головы.

И Птица, с одной стороны чувствует радость — и делать ничего не придется, рыжик все, что сказал Повелитель, сделает сама. А с другой — жалость к этой дурной рыжей голове.

— Завтра церемония, завтра, успокойся. Сегодня мы просто готовимся, — кое-как пытается успокоить она. — Справишься уж как-нибудь.

Хенна кивает: добавить нечего, и скептическим взглядом окидывает Птицу:

— Ты в этом и собираешься идти?

— А у меня выбор есть, да? — натурально охреневает блондинка.

— Я тебе сейчас что-то из своего принесу. Ждите в комнатах пока, что ли.

Птица собирается зайти к себе, потом кидает взгляд на поникшего рыжика и вздыхает тяжело. Раньше она таких вот брала под крыло, знала, как тяжко им живется. Сейчас ей надо такую вот уничтожить. С другой стороны, кто мешает объединить? Несуразная подруга истинной принцессы, почему бы и нет?

— Давай ко мне. Если хочешь, конечно.

Ксень нерешительно трет зудящее после вчерашнего столкновения со стеной запястье.

— А можно? — спрашивает она, и получив разрешающий кивок, просачивается внутрь.

— Рассмотрим хоть, куда я попала, — вздыхает Птица, закрывает дверь. — А то мне вчера не до того было. А тут… пока Хенна туда, пока оттуда…

Прямо по курсу — треугольное огромное окно: подоконника как такового нет, оно доходит до пола и судя по всему, идет дальше вниз. Линии окна сходятся под самым потолком. Тяжелые фиолетовые шторы распахнуты, позволяя рассветному солнцу проникать внутрь.

Стены скорее разноцветные, очень легких цветов — выглядит это все как акварельные переходы; где-то можно заметить даже желтый, который Птица всегда терпеть не могла, но тут он вписывается, ничего не скажешь. У другой стены стоит огромный стол с кучей ящиков, и в другой обстановке блондинка радовалась бы как ему, так и такому же огромному шкафу с огромным количеством отделений. В углу, там где окон нет, примостилась, защищенная от света темным балдахином кровать, по которой видно, что спал ее владелец очень беспокойно. Часть подушек валяется на полу, и Птица почему-то смущается и кидается поднимать их. Тогда-то она и обнаруживает дверь, совсем рядом с постелью. За ней оказывается просторная ванная.

Обернувшись, Птица обнаруживает, что рыжик так и стоит, переминается с ноги на ногу. В сердце снова вспыхивает вина: уничтожать вот это! Ну и задачки ты задаешь, Повелитель…

— Проходи давай, нечего на пороге стоять.

— А у тебя окно другое, — говорит Ксень, тыкая пальцем в огромный треугольник. — У меня там такое круглое, как дупло, и в нем сидеть можно. И цвета другие — синие там, голубые… Такие, как мне нравится, — и снова трет руку. Выглядит донельзя смущенной и в себе неуверенной, все в тех же рваных джинсах и грязной майке, что и вчера, но глаза все равно блестят любопытством и каким-то азартом. Спрашивает же Ксень совсем другое: — Тебе ураган не мешал спать?

— А тут так, как нравится мне, — пожимает плечами Птица. — А что, ураган был? Я и не заметила, спала как убитая.

На всякий случай девчонка скрещивает руки на груди — чтобы в дыры ее толстовки не было видно отметку, оставленную этой ночью.

— Надеюсь, Хенна выполнит обещание насчет покормить. Я вчера только завтракала.

— А я — позавчера обедала, — смеется Рыжая. Заметив, с каким ужасом на нее воззрилась Птица, снова тушуется и поясняет: — На завтрак рыбу давали… а я ее не ем! А предыдущий ужин я пропустила, потому что в библиотеке опять сидела допоздна… а если опоздал — ходи голодный, такие правила. Вот и получается ерунда. Хенна честно мне притащила что-то вчера, а я так разнервничалась, что не смогла ничего съесть. Так что будем ждать завтрака.

Хенна врывается пестрым ураганом: на ней джинсовые шорты и майка с изображением космического пейзажа, поверх — та самая бахромчатая куртка, видимо, любимая вещь. В руках у нее ворох шмоток.

— Ага, я вижу вы окончательно проснулись, — жизнерадостно изрекает она. — А я тут нарыла своих вещей — размера мы с Птицей примерно одинакового, так что проблем не будет, надеюсь… — смотрит на Ксень: — а вот ты у нас совсем худышка, может оказаться великовато… ну да это только до магазинов — там переоденешься в нормальное.

Ворох шмоток приземляется на кресло. Ксень берет оттуда первую попавшуюся рубашку и штаны и прячется за занавеской: она действительно очень тощая, даже костлявая, и жутко стесняется своих острых локтей и коленок, выпирающих ребер и общей угловатости… а еще у нее по всему телу веснушки, даже на животе, и это добавляет ей нелюбви к собственному облику. Штаны приходятся ей почти впору, ремень она затягивает на последнюю дырку и черные джинсы садятся как влитые. А вот водолазка с пандами великовата: у Хенны примерно второй размер груди, а у Ксень — нулевой, и хорошо еще, если не отрицательный. Натягивая на правую руку рукав, она обращает внимание, что на запястье блестит что-то маленькое. Девушка замирает, стремясь это рассмотреть, и не верит глазам. На коже словно золотистая татуировка: маленький шар с крыльями, при попытке его стереть он не пропадает и даже становится немного ярче.

— Офигеть теперь, — шепчет она. — Снитч! Я теперь долбанный ловец от гриффиндора! — и трет «татуировку» все сильнее, но та не оттирается никак, и более того, начинает едва заметно светиться ровным и теплым светом.

— Уйди, исчезни, растворись! — мысленно твердит рыжая, понимая, что зря старается. — Пошла вон! — рявкает она, вылетая из-за шторы.

На нее немедленно воззряются две пары глаз: серые — Птицы и совсем черные, с подводкой — Хенны. Она понимает, что снова выглядит глупо.

— Там это… — смущенно ворчит она. — Комок из ниток… а мне показалось, что насекомое… Я их боюсь просто, жуков всяких! — говорит она, радуясь, что рукав водолазки сполз до самых пальцев и отметину никому не будет видно.

— Я тоже боялась, — роняет уже переодевшаяся Птица.

Она даже в гардеробе Хенны откопала нечто в своем стиле: резаные джинсы и свободную толстовку с бордовым принтом. С учетом того, что высокие шнурованные берцы вчера не пострадали, выглядит она довольно мрачно.

— Мне говорили, что если боишься, надо столкнуться с объектом страха, ну я и полезла в яму с жуками. Просидела там полчаса, ничерта не перестала бояться, но по крайней мере спокойно отношусь, если их не пара сотен, как в той чертовой яме было, бр-р-р-р-р… Ну что вы так смотрите? Я странная.

— Ты не странная, ты крутая, — говорит Ксень, передергиваясь. — Я бы ни к какой яме с жуками не подошла бы и близко… а уж тем более не полезла бы… полчаса? Я бы сдохла от ужаса на второй минуте!

Хенна покачивает головой:

— Своему страху надо не бояться смотреть в лицо, — говорит она. — Мудрость древних гласит: силен не тот, кто ничего не боится, а тот, кто в нужный момент преодолевает самый большой страх. А тетка Аргона обычно говорит: ну ты выбирай, что хуже: ты идешь через свой страх или стоишь на месте и тебя съедают… А? А что вы на меня так смотрите? — глаза принцессы становятся совсем круглыми от удивления, потому что обе землянки, не сговариваясь, буравят ее взглядами и даже забывают моргать.

— А ну-ка милый ребенок, — начинает Птица, и Хенна ежится и отступает на шаг: настолько сильной угрозой веет в тоне названой сестры. — А сколько, ты говоришь, у тебя теток?

— Одна, — непонимания в глазах и голосе Хенны все больше, тем более что в глазах Птицы — ярость и ненависть.

— Она лгала нам, — почти поет блондинка, и кулаки ее сжимаются непроизвольно. — Лгала. Интересно же…

Резко девчонка себя обрывает, встряхивает головой и усмехается:

— Ладно, вопросы лжи и правды будем решать потом. А пока нам бы покушать. Мы тут выяснили, что обе очень долго не ели.

— Чисто технически, — вдруг говорит Ксень. — Она нам не соврала. Мы не спросили, кто она — ни одна, ни вторая.

Встречает обжигающий взгляд стремительно чернеющих глаз Птицы, сверкает голубыми искрами на дне своих.

— Уверена, если бы ты или я додумались прямо спросить — знали бы!

— Она сказала, что она посланница императрицы, — уже абсолютно спокойным тоном возражает Птица, но глаза у нее все равно темные от ярости. — Конечно, императрица может послать и саму себя, но… Но пошли уже есть и за покупками, а?!

— Верно, — Ксень кивает, и глаза ее гаснут. — Еда — это хорошо!

Хенна рада, что ссоры не состоялось, она жестом манит девчонок за собой и старается не спешить: для нее они слишком медленные, если бы она или кто-то из ее друзей бы так двигался… Шианка неодобрительно качает головой, но замедляет шаг, подстраиваясь под новых членов семьи — для нее они уже сестры, неважно, что пока еще не вошедшие в род.

Троица заползает в помещение, по виду схожее с какой-то кафешкой: столиков там много, но вместо прилавка стоит некая металлическая бочка с кучей дверок. Хенна задорно смотрит на девчонок:

— Что есть будете? Заказывайте, не стесняйтесь!

— Заказывать, — тянет Птица. — У бочки. Ну у бочки так у бочки.

Она вальяжно, скрывая страх, подходит к чуду техники, аккуратно стучит по металлическому боку:

— Эй… эм-м-м-м-м… Бочка… Мне бы картошку, острую жареную курицу, пару стручков красного жгучего перца, кофе… пожалуй тоже с молоком и перцем, и корицей еще, и молочный коктейль «Единорог».

Бочка скрипит чем-то внутри, мигает парой лампочек и выдвигает металлический поднос, с металлической же посудой. Птица хватает заказ, придирчиво осматривает еду и удовлетворенно кивает. Особенно — радужному молочному коктейльчику.

— Это очень остро, — комментирует Хенна.

— Ну хоть десерт без перца, — Ксенька косится на всем довольную Птицу и спрашивает: — Можно попробовать? Я хочу знать, насколько это остро!

Птица хмыкает и протягивает Рыжей жгуче пахнущий специями кусок курятины. Ксень откусывает, глаза ее становятся квадратными, а лицо красным. Она закашливается. Хенна сочувственно протягивает ей стакан с водой и усаживает за столик.

— Зря ты это, — говорит она. — Я такой перчик на Земле как-то пробовала, и больше не рискну.

— Я тоже, — Ксень смотрит, как бодро Птица закусывает жареной картошкой куриные кусочки и вздрагивает.

— Мне пиццу с курицей и ананасами, — произносит Ксень. — греческий салат, колу и мороженое с фисташками.

— Вкусовой извращенец, — мурлычет Птица.

— Кто бы говорил, — Ксень получает свой заказ, затем Хенна — последняя останавливается на каком-то ароматном блюде из мяса и овощей, а на десерт получает стакан сока и фруктовый салат. Причем среди вполне земных фруктов там виднеется и нечто совершенно инопланетное.

— Много перца — еще не извращение, а вот за пиццу с ананасами в неправильном районе и получить можно, — довольно щурясь, стручки перца блондинка поедает всухомятку и быстро заглатывает кофе. И тут же переходит к десерту.

— Сейчас мы едим — и за покупками? — спрашивает она. — Там же найдется одежда и мне по вкусу? Ну ты видела мои вчерашние лохмотья, по ним же можно понять, что я люблю? А то менять свой стиль я, если честно, не хочу. По тебе видно, что это не обязательно. И косметика будет? Мне нужно много косметики. Обуви. И вообще кучи всего. Я потом отдам долг, не знаю пока как.

— Долг? — Хенна моргает. — Какой долг? У нас доходы государства распределяются между всеми гражданами поровну, и карточки ваши мне уже принесли с утра. Вы ведь уже полноправные граждане!

И гордо демонстрирует им карточки. Рядом кладет свою, точно такую же. Ксень смотрит на них: невзрачные серые кусочки пластика без опознавательных знаков, но с чипами.

— Разве твоя не должна быть как-то отмечена? — спрашивает Рыжая. — Ты же принцесса!

Шианка опять удивляется:

— И что из этого? У нас все равны, и Император — такой же гражданин, только с большей ответственностью. В военное время он командует. В мирное — трудится наравне со всеми. Да и потом, вы-то тоже принцессы!

Ксень от такой новости давится своими ананасами, кашляет, жадно проглатывает оставшиеся куски и запивает колой и все это — с удивленно-вытаращенными глазами. В ее мире не так — о чем она громко и заявляет.

Птица заявляет другое — но сначала некоторое время думает.

— Дело даже не в том, где так, где не так. Труд императора огромен, и если отвлекаться еще на какие-то обыкновенные работы, можно с ума сойти. Правитель должен выполнять свою и только свою работу, потому что именно его задачи труднее и важнее всех прочих. Это слишком странно для меня, когда кто-то, для кого власть — это ответственность, так легко идет заниматься чем-то, что к этой власти не относится. Я понимаю что в чужой монастырь со своим уставом не лезут, но… Но я как бы принцесса и хочу понять.

— Да все достаточно просто, — Хенна продолжает поглощать свою порцию, умудряется еще и беспечно улыбаться. — В мирное время все у нас сами знают, что им делать. Бюрократии, управленческого аппарата — минимум, документации — мало. Часть времени Император занят именно этими делами, остальную же часть — другим трудом на свое усмотрение или саморазвитием. Аргона вот предпочитает возиться с техникой, когда представляется возможность. В военное же время мы все превращаемся в одну сплошную армию, а Император занимает пост главнокомандующего. Тут уж вся полнота власти сосредотачивается в одних руках — Император несет ответственность за то, какие приказы он отдаст. И за последствия, разумеется. Не думай — мы не какое-то ополчение. Каждый из нас проходит воинскую подготовку, каждый техник при необходимости становится военным, то же касается инженеров, ученых… да любой профессии — у нас каждый с детского возраста проходит необходимую военную подготовку.

— Жуть, — передергивается Птица. — Но логично, да. За исключением того, что сейчас, вроде как, и есть военное время.

На этом спор предпочитают закончить и выйти наконец на улицу; Птица немедленно свозит щеку о ледяную поверхность «асфальта», Ксенька падает на задницу, и обе синхронно вопят. Но решение Хенны провести их без читов нерушимо, так что приходится кое-как вставать и ползти враскоряку, цепляясь за стены ближайших домов и друг за друга. На самом деле, хвататься друг за друга — плохая идея, и девчонки делают только хуже, но это уже где-то в районе рефлексов. Правда, к радости землянок, от их беспомощности страдает и Хенна, которая и сама начинает периодически встречаться со льдом своим гордо вздернутым императорским носиком.

— Дошли! — наконец объявляет она, и девчонки вваливаются в указанную ей дверь в клубах пара и пытаясь отдышаться.

— Это… невообразимый кошмар! — пыхтит Ксень, пытаясь не упасть снова — на сей раз от усталости. — Объяснит мне кто-нибудь, вот зачем это? Неужели нельзя сделать нескользящие дорожки?

— И потерять кучу потенциала из-за банальной лени? Нет уж, — Хенна покачала головой. — Ладно, все потом — сейчас шоппинг!

— Мне кажется, эти психованные считают потенциалом любую возможность качественно убить себе мышцы, — делится с Ксенькой Птица и добавляет совершенно неожиданное: — Нам тоже надо этому учиться. Тут война, не ты — значит тебя, физическая подготовка важна. А уж умение ходить, а тем более бегать по льду как по асфальту — подготовка отменная. Тут и сила мышц, и ловкость, и вообще все качается.

Хенна, с ее острым слухом стоящая в сторонке, кивает с легкой усмешкой. Новая сестра может и терпеть не может императорский род, и как бы она сегодня ни пыталась это скрыть, у нее ничего не вышло — но она многое понимает. А это самое главное.

Ксень настроена вовсе не так решительно: она мнется неловко с ноги на ногу, рассматривает карточку, словно сомневается — до Птицы плавно доходит, что у Рыжей никаких своих денег не было никогда. Но сначала она решает раздобыть платье для церемонии, и обзавестись всем необходимым — Повелитель сказал ей быть безупречной. Она подзывает консультанта, и просит показать, что есть необычного. Девушка-продавец кивает и разворачивает перед клиенткой большое голографическое меню, на котором можно посмотреть все вещи и даже примерить к ним свое лицо.

Птица на светских приемах бывала, поэтому прекрасно представляет себе, как надо выглядеть и как при этом себя вести. Но сначала она от души проходится по другой одежде — благо выбор велик. Виртуальная панель является одновременно и корзиной для покупок, и Птица принимается с воодушевлением ее наполнять.

В это время Хенна в компании второго консультанта убеждают Рыжую в необходимости приобрести платье.

— Нет, ни за что, — сопротивляется та, неистово тряся рыжими прядями. — Вы меня просто не видели… это такое жалкое зрелище… можно, я выберу брючный костюм?

— Для любого другого случая — можно, — Хенна и сама пошла бы на уступки, но нельзя: церемония принятия в род — самое важное в жизни каждого светлого, а тут еще и род — императорский! — На все последующие балы выбирай сама, в чем будешь, но завтра ты должна себя показать во всей красе!

Ксенька скисает окончательно: девчонки просто не знают, что означает она, любимая «во всей красе», и Ксень боится даже думать, что будет, если узнают они… и Аргона. Или убьют, чтоб не позорила род, или отвезут обратно на Землю и выбросят там, как лишнего котенка из корзинки.

— Тем более, Птица вряд ли, — начинает Ксень, и замолкает, потому что как раз в этот момент блондинистая стервоза заканчивает с покупками, и консультант начинает ловко упаковывать все это в какой-то уж подозрительно маленький коробок. И первое, что видит Рыжая — длинное, в пол, бальное платье нежнейшего бежевого оттенка с золотыми узорами, слегка расклешенной юбкой и кружевными рукавами, словно сошедшее с полотен об аристократах девятнадцатого века. В комплекте идут украшения и пара золотистых туфель, таких нежных и воздушных, что кажется: надень их — и взлетишь, как Гермес на своих крылатых тапочках. Вот только каблук у ажурного произведения искусства высотой сантиметров десять, не меньше.

— Забудь, — Ксень сдается на милость сестры. — Выбери сама, пожалуйста, я совсем в этом не шарю…

— А вот, смотри, — Хенна быстро строчит на голографической панели, пристраивая голову Рыжей к платьям разного фасона и оттенка. — так, это не пойдет, это тоже не пойдет… —

Шианка быстро понимает, что имела в виду сестра: большая часть платьев действительно не смотрятся на Ксень категорически. Мешают и худоба, и цвет волос, и мелкий рост. Наконец, небесно-голубое платье до колена, украшенное бабочками, садится как влитое.

— Вот! Это то, что нам и требуется! — заверяет шианка, добавляя к покупке голубые же туфельки и серебристые серьги. — Дальше сама выбирай!

Ксень, почти не глядя, тыкает пальцами в экран: ей неинтересны шмотки. Задница прикрыта и коленки не торчат из дыр — сойдет. Рукава — обязательно длинные, и теперь этому есть две причины. Первая — на коже рук тоже ненавистные веснушки, вторая — давешний снитч.

Быстро набросав в корзину джинс, несколько кофт и водолазок с разными узорами, девушка обращает внимание на аксессуары: а точнее, на митенки от пальцев и почти до плеча, в голубую и черную поперечные полоски. Решив, что это пригодится, прятать руки, она кидает их в корзину, докинув туда такие же чулки, доходящие почти до основания бедра.

— Я — все, — говорит она, отходя от панели.

— Быстро ты, — Птица задумчиво наклоняет голову набок. — Ты же понимаешь, что вот так бездумно выбирая вещи, рискуешь оставаться серой мышкой до конца своей жизни?

Только договорив, она осознает, что сказала и мысленно ахает. «Язык бы тебе вырвать, идиотка!». Ведь пока Ксю остается серой мышкой с невинно-наивными голубыми глазами, все в порядке. Метку, оставленную Повелителем, словно огнем жжет, но Птица знает — это она сама придумала, потому что стыдно, наказывает он не так, уж она-то видела!

Но менять что-то уже поздно, так что она просто молча усмехается, подхватывая свой пакет с тщательно подобранными по фигуре и цветам покупками и утешая себя хотя бы тем, что точно не опозорится на предстоящем балу. Надо будет только освежить умение танцевать. И убедить «сестру» в том, что танцы это обязательная часть бала, пусть оттопчет ноги паре знатных вельмож. В груди и горле при это сворачивается клубок из злобных жалящих змей: девушка никогда не опускалась до подобных подстав. Тем более, рыжик вызывает натуральный материнский инстинкт, ее хочется опекать и баловать, а не издеваться. Но она все же находит в себе силы открыть рот…

Однако этого ей делать не приходится: Хенна объявляет паникующей Ксень, что танцы — обязательная часть программы и придется принять хотя бы пару приглашений, хотя бы из соображений дипломатии.

— Вы свихнулись все? — Ксень успела переодеться, и теперь щеголяет в других джинсах, которые на ней не болтаются, в удобных сапогах на платформе, делающих ее выше… сверху оказалась мешковатая черная толстовка с капюшоном, который Рыжая натянула, пряча огненные волосы. Птица усмехается: ну и кто ее заметит?

А Ксенька продолжает:

— Я никогда не танцевала, это раз! И на каблуках — тем более! Я… просто наступлю кому-нибудь на ноги, потом на шлейф какой-нибудь дамочке, потом окажусь на полу или лицом в пироге…

— Мы с тобой позанимаемся, — пожимает плечами Птица, которая отлично умеет объяснять основы и вселять уверенность в своих силах; о том, что основ будет недостаточно, она просто промолчит. — Примешь одно-два приглашения, потом сбежишь в уголок, чтобы не трогали. В конце концов, ты будешь одним из главных блюд этого дня, неужели ты думаешь, что этикет позволит тебе так просто отказать желающим? Решат еще, что с Земли притащили заносчивую высокомерную стерву, отмывайся потом всю жизнь…

Под «заносчивую высокомерную стерву» конечно намного больше подходит сама Птица, но ее это не особо пугает: проявлять себя правильно она умеет. Немного работы над имиджем — и вот ты уже знающая себе цену сильная девушка с принципами. Для нее это все было просто — психологические игры такого рода даже успели наскучить, но сейчас-то у нее приказ! Да и без него выживать на этой планете пришлось бы…

— Зато после первой же моей попытки станцевать они поймут, что притащили с земли клоуна… из какого-то балагана, — бурчит Ксень. — Хенна, а книжные магазины у вас тут есть? Мне бы экскурс в историю не помешал, да и кучу всего надо учить!

— Во дворце есть библиотека, и компьютеры, — принцесса пожимает плечами: — успеешь еще начитаться, после церемонии! Набор в школу магии будет только через пару месяцев, там сейчас каникулы, так что вам придется заниматься самим! Но это потом! Сейчас — ко мне! Будем учиться танцевать!

Ксень со стоном закрывает лицо руками: сама мысль о танцах, да еще на каблуках, да в компании самых крупных шишек этой планеты вызывала животный ужас. А Птица как-то подозрительно спокойна — хотя, может она была светской львицей дома… когда не надевала драные майки и не дралась в парке.

— Я вас предупредила, — бормочет она, поскальзываясь и чуть не падая — но уже рефлекторно ловя равновесие. — Потом взвоете и сдадите меня обратно в детдом…

— Маленькая закомплексованная идиотка, — почти садистично мурчит Птица, но на это никто не обращает внимания: привыкли уже. — И не мечтай, детдом свой ты уже не увидишь, потому что никто тебя отсюда так просто не отпустит. Ты уже гражданка этой империи, забыла? Или вот этого, — трясет девчонка серой карточкой. — Ты бы не получила. Так что хватит уже быть размазней, соберись и учись не только тому, что тебе интересно, но и тому, что нужно. Если хочешь, чтобы тебя не презирало местное сообщество.

Заметив наконец, что ее слова и тон Ксеньку напугали, она слегка смягчается:

— Ты вчера на меня с кулаками кинулась? Кинулась. Значит можешь и станцевать.

— Ну знаешь, это не одно и то же! — бухтит Ксень. — Живя в компании оголтелых малолетних гопников ты по умолчанию учишься драться… а вот до танцев как-то не дошло! И явно одного дня на это не хватит!!! Ну, кто мне скажет что я не права?

Никто такого не говорит, но принцессы остаются непреклонны. О том, что она и сама теперь принцесса, Ксень умудряется забыть в пылу спора. Учиться тому, что нужно, придется, но именно танцы вызывают у Ксеньки панику. Она просто никогда раньше не пробовала танцевать с партнером. И не ходила на каблуках. И… и много чего не делала… А теперь вот — приходится, да еще рядом Птица, которая шарит во всех этих тонкостях. Интересные, у нее, наверное, были родители, когда были…

Ксенька решает хотя бы попробовать — терять ей точно нечего, как и обычно.

***

Птица монотонно считает, сидя на подоконнике и сортируя вещи. Платье висит на плечиках в углу комнаты, там же стоят туфли — ждут завтрашнего дня.

— Раз-два-три, раз-два-три, — простейший ритм, и Ксенька ловит его легко.

Слишком легко.

Она вообще оказалась куда более способной к танцам, чем думала Птица. Ей-то в свое время пришлось очень долго мучиться, развивая в себе чувство ритма. А вот рыжая… талант у нее, видимо. Но ноги она все равно всем оттопчет — это ясно. Потому что Хенна периодически фыркает, получая по босым пальцам носком туфли. Несмотря на всю пластичность движений, Ксеня никак не может собрать себя воедино.

–…два-три, перерыв! — командует Птица и принимается загружать покупки в шкаф, старательно обходя кулем рухнувшего на пол рыжика. — Слушай, Хенна, а можно нам в комнаты по такой вот бочке, ну как та, которая нам завтрак готовила? Ну или хоть кухню… кофе хочу — сил нет!

— Да можно, я думаю, — пожимает плечами та. — А можно просто пойти в столовую.

— Не надо издеваться над нашей мелкой, — хмыкает Птица. — У нее наверняка все лапки в мозолях, а ей еще учиться и учиться. А завтра танцевать. Лучше уж столовую сюда.

Хенна на секунду задумывается, потом кивает:

— Вообще пока что я могу просто сбегать и принести вам то, что вы хотите. Тем более время обеда, и надо подкрепить силы.

Птица только пожимает плечами. Можно и так, конечно, но гонять шианку туда-сюда тоже не особо хочется. Тем более будет весело будить ее ночью словами «кофе хочу». Представив себе эту картину, девушка фыркает:

— Ну хорошо, но к вечеру надо придумать что-то нормальное.

— Вот заодно и заявку оставлю, — пожимает плечами брюнетка. — Ну? Кто что хочет?

— Мне мокко, молочный коктейль и мороженное какое-нибудь на твой выбор, — не задумываясь отвечает Птица. — Ксень?

— Мне шоколадный кекс, клубнику, если это возможно… и колу! Много колы! — пыхтит рыжая, забиваясь в уголок и опираясь спиной о стену. — Про ноги в мозолях это ты верно сказала, ни одного живого места вообще!

Пользуясь передышкой, мелкая скидывает туфли и дует на распухшие пальцы, покрытые водянками, и ворчит на тему того, что она и светские мероприятия — вещи несовместимые.

Мерный гул, от которого мягко вздрагивают стекла, прерывает ее гундеж.

— Ну, а на этот раз — что? — Птица смотрит в окно и видит, как над городом медленно заходит на посадку черный сигарообразный корабль, знакомый им обеим.

— Скажи-ка мне, мелкая, — роняет Птица через плечо, заметив, что Ксень встала и тоже таращится на крейсер. — Ты думаешь о том же, о чем и я?

— Ютиленан, — кивает Ксень, подтверждая предположения Птицы. — Орионцы… они, наверное, прибыли на…

— Завтрашний бал, — заканчивает блондинка, остро жалея, что не попросила у Хенны сигарет. Она понимает, что Орионцы будут следить за кандидатами на престол соседа, и почти спокойна — она знает, что нужно делать, и наладить отношения с послом для нее будет первым шагом на пути, который ей определил повелитель.

А вот мелкая не рада — она ежится и бубнит что-то о международных скандалах, и Птице ее жаль, но Повелитель — превыше жалости. И она выложится по полной ради него.

— А ты обойдись как-нибудь без скандала, — роняет она легко, не поворачивая головы. — Это не так сложно, как ты думаешь.

Рыжей слишком трудно поверить в ее слова, но делать нечего. Когда возвращается Хенна с подносами, Ксенька быстро сметает свою порцию и начинает заниматься с утроенным рвением под размеренный голос Птицы.