Чумные Псы: Оскал Страха

Сойка Кэйн, 2021

Птице и Ксень только сегодня исполнилось шестнадцать, и именно этот день ознаменовался для каждой из них потерей близких. Родители Птицы погибли в аварии, а Ксенька, беспризорница из приюта, лишилась единственного друга. Да еще и непонятные существа сыпятся на них, как снег на голову, втянув их в древнюю войну между Светом и Тьмой. И выбирать сторону придется уже сейчас. Птица не верит свету. Ксенька не верит тьме. Им приходится держаться друг за друга, чтобы выжить и разобраться в запутанной истории мира, который отныне придется называть домом, не обратив на себя лишнего внимания. Ибо у каждой из сторон на них свои планы. Содержит нецензурную брань.

Глава 1. Билет на свободу/Дорога в ад

Впрочем, девушки приходят в сознание довольно скоро, обнаружив себя на комфортных креслах внутри довольно небольшого полутемного помещения, больше всего похожего на рубку управления космического корабля из фантастических фильмов. Прямо по курсу, всего в паре шагов, сверкающая серебристым металлом и сотнями кнопочек и огоньков панель с торчащим из нее штурвалом; матовые стены медленно, но верно становятся абсолютно прозрачными, открывая вид на быстро удаляющуюся Землю. Еще несколько сидений остаются пустыми, и можно сделать вывод, что они с забравшей их женщиной наедине.

Ксень все еще не может пошевелиться, но прекрасно понимает, что ее пристегнули некоторой эластичной лентой к креслу, а ко второму, такому же — Птицу, которая злобно сверкает глазами и пытается пнуть свою похитительницу.

Ту это, похоже, забавляет.

— Эй, дамочка! — подает голос Ксень. — А давайте вы нас не видели, мы вас тоже, высадите нас на лавочку и мы по домам?

— Чтобы вас нашли Темные Лорды? — женщина избавляется от куртки — под ней обтягивающий черный комбинезон с тускло блестящими тканевыми вставками. — Не думаю. Эти ребята убьют вас, как только смогут.

— Слова. — цедит Птица. — Пока мы только видим как ты убила их!

Женщина замирает, словно впечатавшись лбом в стену, и начинает хохотать. У Птицы мелькает мысль, что эта баба попросту ненормальная маньячка, которой доставляет резать всех налево и направо.

— Убила… хха! Как же! Хотелось бы — но они живучие! Драссир максимум поваляется сутки и восстановится! А волк — и вовсе не живое существо. Их плодит Темный из собственной магии, и посылает везде, как подручных. Это, считайте, муляж…

— Темные, светлые — разницы пока не увидела, — бросает Птица, и ненависти в ее голосе не становится ни на гран меньше.

Хотя и радует, что пижонистый идиот все еще жив. Если не солгала эта безбашенная, совершенно лишенная тормозов женщина — при других обстоятельствах Птица восхищалась бы ей. Впрочем, и сейчас можно, почему нет, все равно они тут в плену, никуда их не выпустят — эта, вторая, не понимает, да и есть ли ей вообще куда идти? Неровно обрезанные рыжие пряди, одежда с чужого плеча, какая-то шальная радость от того, что случилось «чудо», что их вот прямо сейчас забирают — и ее, эту радость, видно, несмотря даже на предложение их высадить… Неблагополучная семья или детдом, делает вывод Птица, и крепко сжимает зубы, потому что ей идти теперь тоже, вроде как, некуда. То есть неправда, есть, к этим вот, идеальным, которые сами ее зовут, которые кричали ей бежать — не сбежала, дура, просто не смогла переставлять деревянные ноги, слишком много крови для одного дня.

Вторая… Вторая вообще отбитая какая-то, то ли в шоке, то ли случилось что… А и правда…

— Эй, рыжик. Ты-то чего так радостно всему веришь?

— Я не рыжик. Я Ксеня, — бурчит смешная рыжая девчонка, вызывая насмешливый фырк. — Мне кажется, она говорит правду. А ты с чего взяла, что эти…

— Ну раз ты Ксеня, то меня зовут Птица, будем считать, познакомились. Тоже кажется. А чего домой не просишься? К родителям там, не знаю?

— Я из детдома. Единственного друга забрали сегодня, мне больше терять нечего.

— А, ну ясно. Потери в семье. Классика.

Ксенька возмущенно вскидывается насколько может и сверкает голубыми глазищами:

— Это не повод для шуток!

— Я не шучу. У меня сегодня родителей убили. Пока вот эта, — кивок на Аргону. — и тот, которому глотку перерезали, решали, кому я достанусь. Видимо, такая политика. Чтобы забрать к себе, нужно, чтобы было некого терять.

Феникс давится воздухом и едва удерживает стремительное движение руки к кинжалу — так ее очень давно не оскорбляли!

— Следи за словами, — цедит она, опасно щуря черные глаза. — Сейчас у тебя скидка: ты ничего не знаешь, но не смей…

— А то что?! — Птица бы встала, да может только руки в кулаки сжать, все еще кстати грязные, мажущие дурацкой черной слизью все вокруг. — Убейте. Отпустите. В космос вышвырните. Пижону отдайте. Я вас не боюсь.

Ксеня надрывно, из последних сил хохочет, пытается хоть как-то сгладить углы, пока эти психованные не переубивали друг друга:

— Ну да, пижон! Реально, в плаще этом красном идиотском!

— Нет, тот который на тебя напал — шут. Ему бы в цирке выступать, — Птица решает помочь рыжику перевести тему. Подобные вопросы нужно решать с глазу на глаз, все же. В любом случае уже после того, как у нее появится возможность погоревать по ушедшим. — И это был пиджак.

— Пижон и Шут… Гороховый, — хохочет Рыжая. — А что, им подходит!

— Шут и Пижон, — фыркает Аргона. — Да они бы тебя убили за такие прозвища.

— Да мне, собственно, плевать, — пожимает плечами Птица.

Никто не пытается ничего говорить. По ней видно, что ей и правда плевать. Феникс отворачивается и бормочет еще еле слышно нечто вроде «бедная девочка», а Ксенька решает ее растормошить:

— А почему Птица?

— Я Лариса, — и голос девчонки впервые срывается на дрожь. — Латинское Larus — Чайка. Мама говорит… говорила… хватит об этом. Оставьте меня в покое.

Воцаряется неловкая пауза, которую честно пытается заполнить Ксенька:

— А у тебя правда родителей убили?

— Кривда. Ну и вопросики у тебя. Отстань.

Ксенька краснеет и отводит глаза: и правда, додумалась же, а Птица отворачивается и закрывает глаза. Феникс переглядывается с рыжей и синхронно решают не трогать ершистую девчонку, которая так много сегодня потеряла.

***

…Шут стоит на коленях в кажущемся пустым темном зале, но рваные раны на его теле все же появляются, значит, кто-то их наносит. Он молчит, только губы кривит, глаза щурит и вообще выглядит так, словно ничего плохого с ним не происходит. Откуда-то Птица знает: он так и думает. Она как будто и не там, ее как будто нет, она просто взгляд, и способна лишь наблюдать, как невидимая плеть раз за разом опускается на тело недрогнувшего беловолосого шута, и на усмешку его горькую смотрит, и что-то не выдерживает — какая-то струна, она словно бы натянута до предела и теперь звенит высоко и фальшиво:

— Не надо! — вопит она в унисон этой струне, но голос вязнет, и она сама вязнет, и кажется ей уже никогда не выбраться, а от стен отражается полный ярости голос, повторяется эхом и заставляет шута все ниже и ниже склонять голову:

— Я велел беречь ее!..

Какая-то тень мелькает рядом — и накрывает густой и вязкой черной волной…

…невероятно черные глаза, совсем рядом, широко раскрытые, и даже взгляд этот порождает безумие…

…голос — будто шепот сухой осенней травы, шорох пепла, и каждое слово, буква выжигаются внутри, где-то там, там что-то важное, но что?..

…тьма вязка, тьма глубока, разливается рекой, так беги от волн долой, перья бойся намочить, бойся Тьму боготворить, если канешь в глубине — черный трон найдешь на дне, упадешь под пьедестал, умоляя, чтоб принял, сердце вырвешь из груди — чтобы принял Господин, перья срежешь и сожжешь — раз путь этот изберешь, паутине все отдашь, светлых выдашь и предашь; не отпустит никогда Тьмы холодная вода — ты согласна, Птица?

***

— Да!

Птица выныривает из сна, с трудом соображая, где это она находится. Разложенное в лежачее положение кресло похоже на те, что устанавливают в самолетах бизнес-класса, но только эта штука явно не самолет — движется слишком тихо. Птица смотрит по сторонам и едва не орет: вокруг ничего нет, кроме глубокой черноты и мерцания далеких звезд. Возникает чувство, что кресла просто парят в открытом космосе.

Потом боковое зрение выхватывает встрепанную рыжую девицу в рванине, и все встает на свои места: вспоминается авария, и драка, и Феникс, эта странная женщина… и те, кого она назвала Лордами, а сама Птица — Пижоном и Шутом.

Рыжая с восторгом крутится по сторонам, созерцая нереально огромные, яркие звезды и туманности совершенно уж потрясающих форм и расцветок. Птица не позволяет себе отвлечься на красоты пейзажа.

— А ты во сне болтала, — говорит неугомонное рыжее недоразумение. — что тебе снилось-то?

Аргона — или как там эту тетку, да плевать — поворачивается в своем пилотском кресле и пристально смотрит на Птицу. Девушке очень не нравится этот взгляд — кажется, он проникает прямо в мозг, вскрывая черепную коробку.

— Неважно, — бурчит она. — Ничего приятного, можешь поверить!

— Да я верю, — неожиданно легко соглашается Рыжая. — Мне тоже часто снится всякая фигня!

И снова отворачивается к звездам.

— И ты, лохматая голова, даже не спросила Аргону, куда и зачем мы летим? — Птица негодующе щурится: это ж надо, быть настолько недальновидной, подумать только!

— Спрашивала, и не один раз. Мне сказали ждать, пока ты проснешься. Зато рассказали много интересного про космос и устройство корабля.

— Вот уж необходимая сейчас информация! — сокрушенно вздыхает Птица, смотрит на рыжее непонятное создание как на малого ребенка и быстро отводит взгляд в сторону. Может, ее сестра была бы такой, родители думали о втором ребенке. Мать-то у Птицы была рыжая, и с такими же непослушными встрепанными волосами.

Быстро девушка вытирает выступившие на глазах слезы и резко поднимает голову, и голос ее сейчас звенит почти царственной ноткой:

— Я проснулась! А теперь будьте добры объясниться, кто вы такая, куда мы летим, для чего мы вам нужны, почему вы не отдали меня тем двоим, и каким вообще образом мы стали объектами вашей конфронтации? Я требую ответа немедленно, потому что все, что происходит здесь — происходит против моей воли, и меня это совсем не устраивает. Я отказываюсь быть грибом!

Немного пораженная действительно королевским спичем Ксенька — просто она не знала, каким трудом Птица выбивала себе репутацию везде, где появлялась — тихо интересуется:

— Э-э-э… Грибом?

Птица того и ждет, рявкает во всю мощь горла:

— Сидеть в темноте и жрать говно!

Пока Рыжая глазами хлопает от такой «отповеди», Аргона тихо фыркает и произносит:

— Достаточно пафосно… и действенно! Ну что же, раз уж вы не спите и не в шоке, расскажу вам. Итак, начнем с того, что ваша планета — это часть нейтральных земель, защищенных от магических конфликтов очень давно. Для жителей вашей и подобных планет магия давно превратилась в позабытую сказку. Но на таких планетах по-прежнему можно найти артефакты, оставшиеся от эпохи до начала войны, а еще у вас рождаются маги… вот, вроде вас двоих. Маги, рожденные на нейтральных землях и сами по себе большая редкость, а уж маги, которые не отмечены ни светом, ни тьмой — тем более.

— Да-да, вроде нас двоих, — бубнит Ксень.

Феникс кивает:

— Угадала. Вы обе — редкое, исключительное явление. Поэтому вас надо учить и воспитывать — земные школы вам не подходят, как не подходит и тамошняя среда. Будь у вас родители — я бы им это объяснила, но так как вы обе сейчас без семьи — вступают законы моего государства. А они гласят: сироту берет под опеку первый гражданин, об этом узнавший. Так уж получилось, что первой об этом узнала наша императрица — и теперь я везу вас к ней. Своих детей наша правительница не имеет, поэтому вы обе будете приняты в род в качестве возможных наследников.

— Жопа, — реакция Птицы удивления не вызвала ни у кого. — А совершеннолетними мы становимся когда?

— По законам светлых государств, к которым относится империя — совершеннолетие — это не возраст, а готовность быть самостоятельным и принимать решения, а так же способность контролировать собственные силы, не вредя себе и окружающим. Возраст же обучения, с которого можно начинать готовиться к совершеннолетию — 16 лет.

— Прелесть, — ворчит Птица и съеживается на сиденье, обхватывая колени руками.

Кровавая корка по всему телу засохла и теперь неприятно колется и сжимает кожу, почти как глина. С некоторым сочувствием девушка кидает взгляд на куда более радостно настроенного рыжика. Та, наверное, не до конца понимает, что их везут на убой. Своих, значит, детей нет? Первых двух девчонок, значит, удочерять? Раз первая узнала и свиту послала — значит все совсем плохо. Или все вокруг настолько тупы, что трон передать просто некому — вот уж Идиократия во плоти! — или, что куда вероятнее, на кандидаток будет идти самая настоящая охота. Птица уверена — они просто подлог, будущие мертвецы, морщится: вот от чего ее пытался спасти Пижон… но ему-то она зачем? В голове всплывает «перья бойся намочить» и ледяная дрожь схватывает реберную клетку. Она тогда согласилась. Без сомнений.

Черт побери, на что?!

Но в любом случае, это лучше, чем быть жертвенной овечкой неведомой императрицы на чужой, незнакомой, вовсе ей не нужной планете. Хотя, конечно, придется показать лучшее, на что она способна — может, сможет найти покровителей и защитников.

Все свои мысли она оставляет внутри, и даже на Аргону старается не смотреть — в глаза все еще прорывается ненависть, так что Птица переводит взгляд в темную пустоту космоса и совершенно не может понять, что в ней находит рыжик. Далекие звезды, едва различимое мерцание галактик… космические расстояния огромны, что там вообще можно разглядеть? Но сидит, разглядывает, лишь бы не смотреть на свою похитительницу. Слишком старательно смотрит: тогда и о родителях получится не вспоминать.

— Ух ты! — восклицает Рыжая, увидев что-то впереди. — Это астероидные поля? Такие плотные!

Птица фыркает, даже не пытаясь повернуть голову:

— Глупости! Расстояние между астероидами огромное!

— А ты сама посмотри! — Ксень восторженно смотрит на приближающееся море камней.

— Да ну нафиг! — вырывается у Птицы против воли, но не от восторга: Аргона ведет корабль прямиком в эту хрень, непонятно почему оказавшуюся так густо понапиханной в космосе. — Куда нафиг?! — поправляется она.

Впервые за все это время она начинает чувствовать слабое подобие страха: плотная стена огромных и чуть поменьше камней, лениво движущихся по собственной орбите и явно с легкостью способных размазать корабль, в котором они находятся, вызывает нервную дрожь в коленках. Особенно с учетом того, что астероиды поменьше и вовсе пролетают мимо чуть ли не свистом.

— А иначе к нам не попасть, — усмехается Феникс, поводя рукоятями управления в странном ритме, похожем на морскую качку. — Поле искусственное и защищает от гостей со стороны Темного сектора.

— А они тут близко? — подает голос Ксень. Понимает, что ей бы лучше помолчать, так как ответ слышать не очень-то хочется, но… все равно любопытно.

— Да, они от нас в паре часов полета, — Аргона кивает, совсем не глядя перед собой. Она как будто на автомате прокладывает курс, и, кажется, астероиды ее совсем не беспокоят. — С их стороны такое же нагромождение, а дальше уже — миры темного сектора, те, кто под знаменами… Темного властителя.

И опять женщина делает запинку, называя правителя темных. Ксенька это замечает, и спрашивает:

— А что, он как Воландеморт? Его нельзя называть?

— Да какая разница, — Птица качает головой. — Если вы на таком расстоянии друг от друга и у вас война, то где бойня? Где… ну… всякое космические оружие и прочая хрень? И почему эти каменюки не притягиваются друг к другу?! Тут постоянно должны происходить столкновения!

— Поле техномагическое, — с удовольствием уходит от неудобного вопроса про имя властителя темных Феникс. — А насчет бойни… была бы — было бы легче?

— Может и да. Честнее — точно.

И снова Аргона заставляет себя сдержаться, притормаживает корабль в безопасной зоне и подходит к блондинке, как идут к опасным напуганным зверькам, преувеличенно-медленно и плавно. Эта девчонка бесит ее неимоверно — но и восхищает тоже; они восхищают обе: Птица своей прямотой и бесстрашием, слишком привычными, чтобы быть следствием гибели родителей, Ксенька же — отзывчивостью и любопытством, она как огненная восторженная искорка, с с которой приятно находиться рядом.

— Мы очень хорошо защищены друг от друга, — осторожно присаживается на краешек кресла Аргона, не менее осторожно ловит взгляд неожиданно черных глаз Птицы. — Ты не представляешь, что такое война. Я — как и императрица, как и любой житель Шиана — сделаем все, чтобы не привести ее в наш дом.

— Но она идет? — холодно спрашивает девчонка, презрительно кривит губы. — И что вы делаете, чтобы ее остановить?

— Больше, чем ты думаешь, — уже легко откликается Феникс, позволяя себе вернуться к управлению. — Ты все увидишь.

— Тот-кого-нельзя называть… неназываемый… фигня какая! — Бормочет Ксенька, счищая грязь и кровавую корку с коленки, и старательно не обращая внимания на разборки. — Злобный властелин? Черный пластилин, блин… Темная Морда! О! Злющее Вселенское Зло!

— Ты что это, придумываешь кличку Темному? — Аргона чуть штурвал не выпускает, когда слышит, чем страдает рыжеволосая малявка. Ксень как можно равнодушнее пожимает плечами:

— Ну, его нельзя называть по имени! А как тогда понять, что мы о нем говорим? Он Большой, Злой и главный у темных! Вот, Вселенское Зло — и всем сразу ясно, что это он…

Аргона снова хохочет:

–Знаешь, а мне нравится! Главное — метко и в корень. Главное, ИМ это не скажи…

Ксенька возвращается к отколупыванию засохшей крови от коленок — все равно джинсы порваны и все ноги на виду.

— А вот и скажу когда-нибудь… — шепчет она совсем тихо, а потом спрашивает, заставляя Птицу закатить глаза и сжать зубы, чтобы не оборвать рыжика: — Но… если есть Вселенское Зло, должно быть и наоборот: Большое главное добро! А главное добро есть? Феникс?!

— Когда-то было, — женщина тяжело вздыхает. — Давайте уроки истории вам дадут напрямую преподаватели, ладно? Тем более вы почти прилетели и вскоре я передам вас на попечение племяннице императрицы.

«Вот оно!» — обжигает разум Птицы. — «Племянница наверняка главный кандидат на престол, а мы — живой щит! Так же очень часто делают! Все взгляды на нас, а мы будем жить лишь пока это выгодно… нет уж, я так просто не сдамся! Я вам такую принцессу устрою — вы меня еще боготворить будете… и убить не рискнете… Я придумаю, как. Но я выживу.»

Девчонка кидает взгляд на всем довольную рыжую, морщится устало — придется еще решать, вытаскивать ли ее из задницы, в которую они летят. Не поверит же, сидит восторженная, идиотские клички придумывает… Вот и как ее прикажете спасать?

Врожденный цинизм выносит решение — подставить ее вместо себя — но Птица до такого никогда не опускалась. «С другой стороны, сереньких уточек — а я позабочусь, чтобы она на моем фоне вообще не выделялась — никто никогда не трогает. Это факт. Значит прорвемся».

И хоть немного успокаивается.

— Ого, какой! — Ксеня опять замечает первой какую-то непонятную штукотень, и теперь едва не выскакивает из штанов, пытаясь ее рассмотреть: — Несуразный! — выдает она вердикт.

Штукотень оказывается еще одним кораблем, но кораблем, разительно отличающимся от полупрозрачной тени, которую так лихо водит Аргона. Незнакомый корабль матово-черный, огроменный и походит на медленно плывущую в пространстве сигару невероятных размеров. Идет он действительно медленнее — Аргона юркой птицей обходит эту черную громаду и летит вперед.

— А он идет тем же курсом, — утвердительно говорит самой себе Ксень, и спрашивает у их пилота: — Этот тоже ваш?

Аргона отрицательно качает головой и Ксень предполагает настороженно:

— Темный?

— Нет, — поймав горящий любопытством взгляд голубых глазенок, Аргона решает рассказать, что за посудину они только что обошли: — Это Ютиленан, дипломатический корабль Орионцев. Проще говоря — они наши ближайшие соседи со стороны светлых планет, а еще — старые друзья.

— А какие они? — Птица со стоном пытается забиться поглубже в кресло: эта мелкая с ее неуемным энтузиазмом умудряется поднимать такую кучу шума, словно вместо нее целая толпа. Для Птицы ее много, даже когда молчит, а если, как сейчас, не молчит, то и вовсе передоз.

— Как принцессе, тебе не стоит узнавать, какие они, сейчас, — бурчит недовольно блондинка. — Ты явно не в том виде. Тем более вряд ли все союзники оповещены. Так что обойдемся без наглядных демонстраций.

Это была короткая шпилька в сторону Аргоны, которая, как была уверена Птица, вполне могла бы и удовлетворить любопытство рыжика каким-нибудь «техномагическим» способом вот прямо сейчас.

Нет уж.

Впрочем, решать все равно не ей, так что девчонка просто вздыхает и откидывает голову на подлокотник кресла. Может и лучше, если бы Аргона что-то эдакое сделала и познакомила их с этой дипломатической миссией. И воспоминания последнего дня снова можно было бы задавить. А так в ушах все стоит прощальный шепот мамы и отца, когда они как зная, что в последний раз выталкивали из себя через судорожное дыхание и слезы — слова. И почему-то эти слова звучат громче, чем крик, визг клаксона, удар, рев пламени, звон стекла, хруст собственных костей… Птица отчаянно жмурится и зажимает уши, привычно плюя на реакцию остальных — но лучше не становится. Под веками мучительно-четко отпечаталось перерезанное горло пижона, черная кровь все ниже склоняющегося шута, глаза, которые видели все, «бойся перья намочить»…

Девушка рвется из кресла, кое-как выдирается из фиксирующей ленты и ложится прямо на пол. Он холодный, и она бы даже скинула футболку — да что там от той футболки осталось?

Холод успокаивает лишь отчасти. Но он успокаивает. Птица считает в голове от одного до тысячи, забивая этим счетом наконец пробившийся сквозь шок вопрос «как я это переживу?». Ответа она не знает, поэтому считает обратно.

Рыжая смотрит на растворяющийся позади корабль и думает о своем. Зачем неведомой императрице «кандидаты на престол», если у нее есть племянница? Птица, видимо, решила, что их готовят на убой, и теперь параноит. Ксень не знает, почему твердо уверена в обратном? Просто она чувствует, что Аргона — не враг и не желает ей зла… Есть в этой женщине что-то, что вызывает доверие, почти незаметное, что-то на уровне инстинктов.

Но у Рыжей в голове много вопросов, на которые совершенно некому ответить: Феникс ведет корабль через астероидное поле, и лучше ее не отвлекать, Птица распласталась по полу и таращится в потолок, морщится и кусает губы, видимо, думает о чем-то неприятном. В такие моменты лучше просто не трогать, Рыжая это знает.

Поэтому Ксень с остервенением чистит кожу, это единственное, что ей сейчас остается. Но в голове все равно звучат назойливые вопросы: сколько всего миров, как светлые координируются между собой, почему темные и светлые вообще дерутся — должна же быть причина? И если есть главное Зло, куда пропало главное Добро?

Ксень вздыхает: вряд ли ей ответят на все сразу, Аргона вон, дала понять, что учить их будут, но позже, а Птица сама не в курсе… Рыжая продолжает ковырять грязь и смотрит на звезды: она всегда мечтала о космосе, и вот она здесь. Далекие звезды стали чуть ближе, хотя и непонятно, к чему это в итоге приведет.

«Ну нет» — говорит Рыжая самой себе. — «Все будет хорошо! Все теперь должно быть хорошо!» — и через силу улыбается космическому пространству.

— Прилетели, — говорит Аргона, грациозно выныривая из астероидного поля. Ксень во все глаза смотрит на расстилающееся перед ней… ничего.

— А мы не ошиблись адресом? — ехидно интересуется Птица, приподнявшись с пола. — Точно куда надо попали?

Встает, демонстративно отряхивается и не менее демонстративно подходит к люку:

— Ну и куда тут нажимать, чтобы высадиться?

Феникс старательно ее игнорирует — в достаточно больших количествах Птица бесит похлеще Ксени, та хоть не пышет злобой, как чайник-убийца. Вместо этого женщина полностью сосредотачивается на кнопках, и с финальным нажатием картинка вокруг корабля меняется полностью — да так резко, что позеленевшей Птице приходится схватиться за стенку.

— Предупреждать же надо, — шипит она, глядя на открывшийся ей вид: четыре планеты, светило, стандартная солнечная система… Только от настолько резкой смены действительности ее и правда может вырвать, итак все это время хоть как-то держала себя в руках, так что девчонка сползает по стеночке и обхватывает колени руками, утыкаясь в них лбом. Удержать в себе завтрак почему-то становится критически важно.

— Вот это круто! — рыжее недоразумение отлипает от кресла и приклеивается носом к прозрачным стенкам корабля: — Это круто! Как оно делается?

Аргона, явно красуясь, разворачивает истребитель над одной из планет и заводит его на посадку по плавной кривой.

— Все тебе расскажи, — беззлобно усмехается она. — Но у меня сегодня еще куча дел, поэтому терроризировать вопросами будешь Ее Высочество, у которого сейчас каникулы. Вот она тебя в курс дела и введет! — а потом смотрит на зеленую Птицу, которую дико укачало, на контрасте, бледную, но донельзя бодрую рыжую, и спрашивает:

— А ты, что же, не боишься потерять завтрак?

— Нельзя потерять завтрак, если пропустил и его и прошлый ужин, — Ксень передергивает худым плечом. А Птица вдруг понимает, что Аргона говорит теми же словами, которыми она только что подумала…

Приземление для блондинки оказывается совершенно незаметной и неважной вещью, настолько ее тошнит. Зато к открывшемуся наконец люку влечет со страшной силой, так что под предостерегающий вопль Аргоны она как можно скорее выпрыгивает из корабля, поскальзывается на чем-то прозрачном и падает, расшибая нос. Но это ей совершенно не мешает наслаждаться свежим воздухом, под действием которого проходит тошнота. Так что она кое-как поднимается и наконец понимает, что стоит на льду — на крупных ледяных блоках, которые и составляют дорожное покрытие. Ей бы удивиться, да сил уже нет, так что она бросает:

— Да похер, — и, попытавшись сделать шаг, плюхается на задницу. — Да похер.

Пока из корабля выбираются Аргона — для которой этот лед что асфальт — и за секунду до падения пойманный за шкирку рыжик, Птица сидит, хлюпает кровью из носа и жадно дышит.

— Вот странно, — замечает Ксень, опускаясь на корточки, чтобы потрогать лед. — Как это он не тает при плюсовой температуре?

— А кто сказал, что здесь тепло? — вопросом на вопрос отвечает Аргона. — Хотя и не совсем холодно: по вашему этому, Кельвину, где-то минус сорок! — и все это деловитым тоном, подавая Птице платок с мазью для носа. Когда обе девчонки смотрят на нее ошалелыми квадратными глазищами, Феникс понимает, что снова запуталась в земной системе измерения.

— Не то, да? — спрашивает она в пустоту. — Цельсий! Теперь то! Минус сорок по вашему Цельсию!

Ксень рефлекторно тянет руки к воротнику — а точнее к непонятной круглой блямбе, которую Аргона шлепнула ей на ворот еще там, на земле — подумать только, это было всего каких-то несколько часов назад!

— Снимать или выключать не советую, — назидательно произносит Феникс. — замерзнешь! А вот и встречающие! — и кивает на приближающуюся стремительно фигурку в забавной пестрой бахромчатой куртке. — Вот и ее высочество собственной персоной мчится знакомиться с новыми родственниками!

Птица на всяких там высочеств плевать хотела с высокой колокольни. Вместо того, чтобы хотя бы взгляд кинуть в сторону встречающих, девчонка тянется к своей круглой блямбе и срывает ее с одежды, с облегчением втягивая ледяной воздух. Ей сейчас почти жизненно важен холод, и вот она наконец его получает, но с черной «пуговицей», на которую больше всего похоже нацепленное Аргоной устройство, расставаться не спешит, крепко держит ее в кулаке.

Вокруг даже не то чтобы холодно — вокруг мерзло. Однажды Птица была на Крайнем Севере, потому что отца срочно направили туда, а дочь не могла не напроситься с ним. И вот там тоже было так же мерзло, как будто вообще ничего, кроме холода, в мире нет. И сейчас это Птице нравилось, как понравилось и тогда — распахнуть куртку, несмотря на предостерегающие крики отца, нырнуть в снег… ее потом за шкирку вытащили и хорошенько выпороли, а толку?

Примчавшаяся встречающая, кажется, хотела кинуться с обнимашками, но внимание ее привлечено отсутствием у Птицы «пуговицы».

— Ты это чего? Тебе не дали, что ли? — и Высочество опаляет Аргону полным злости взглядом.

Птица вместо ответа разжимает ладонь.

— Тогда чего ты? — и в голосе встречающей слышится дрожь.

Птица аж голову поднимает — и офигевает. Девчонка — красивая, черноволосая, с удивительно нежным для наследницы трона лицом — почти плачет, сидя перед землянкой на корточках. Ее взгляд мечется с раскрытой ладони Птицы на ее лицо и обратно, и в нем настоящий ужас, искреннее сострадание и желание понять. От греха землянка цепляет блямбу обратно и разводит руками: вот, видишь, нечего бояться! Но Высочество не успокаивается вот совсем, повторяет свою мантру в третий раз:

— Ты чего же?

Птица не выдерживает, кидает полный мольбы взгляд в сторону остальных — Рыжая тихонько плачет, глядя на эту сцену, а Аргона, поймав панический взгляд землянки, таки вмешивается.

— У нее сегодня родителей убили, — поясняет она. — И вообще много всего случилось. Хенна, забирай их, у меня…

–…нет времени, — заканчивает за нее Высочество. — Ладно, разберусь.

Ксень утирает непрошенные слезы — первый раз за всю жизнь она сталкивается с настолько крупными проблемами. Смерть родителей чужой, в общем-то, для нее, девчонки ударила больнее, чем все, что происходило с ней самой. Хенна ведет себя совсем не как принцесса, или, может быть, Ксень просто понятия не имеет, как себя ведут принцессы? Все, что она знает, она знает из того небольшого количества книг, что были в библиотеке — она часто заседала там, забывая поесть. И в книгах принцессы всегда манерные и важные, и им абсолютно плевать на чужие проблемы. Хенна же не похожа на эти книжные карикатуры: она живая, деятельная и совсем не важная. Вот сейчас она скачет вокруг Птицы, помогает подняться, суетится и искренне переживает.

Ксень делает пару осторожных шагов, оглядывая незнакомую планету. Пытается выключить «пуговицу», но тут же ежится и включает обратно — слишком уж промерзлым оказывается воздух, слишком уж обжигает ледяной ветер.

— Пойдем? — спрашивает Хенна тихонько, поддерживая Птицу. Та неохотно кивает. Ксень пристраивается в хвост процессии. Проблемы возникают сразу же: обе земные девчонки не могут ходить по абсолютно гладкому льду, который тут вместо асфальта. Ксень, забывшись, на третьем шаге приземляется пятой точкой на землю, Птица пытается повторить ее маневр, но Хенна успевает удержать землянку.

— С этим надо что-то делать, — бормочет Птица. — Или мы так вообще никогда никуда не дойдем.

— Может, будем держаться за руки? — предлагает Хенна, протягивает ладони.

Птица мотает головой:

— Тогда мы будем и тебя ронять. Коньки бы…

— Коньки? — оживляется принцесса.

— О да, — мечтательно улыбается Ксеня. — В моей обуви нормально на льду не покатишься, все равно упадешь в итоге.

— Аналогично, — кивает Птица, ботинки которой, с их рифленой подошвой, вообще почти не могут катиться. Зато поскользнуться и упасть в них очень легко, когда вокруг чистый лед.

Хенна задумчиво хмурится, потом ослепительно улыбается и что-то тихо шепчет, и девчонки, окончательно потерявшие точку опоры, немедленно падают.

— Ой! — вскрикивает принцесса, пока ее подопечные кое-как садятся.

— Ну и что это было? — бормочет Птица, чувствуя почему-то довольно сильную обиду.

А вот Ксенька уже все поняла и тычет пальцем в «отросшие» на подошвах их обуви лезвия коньков.

— Спасибо! — восхищенно пищит рыжик и медленно поднимается на ноги. На коньках она держится очень уверенно, что и доказывает, сделав пару пируэтов.

Птица тоже поднимается, но хвастаться не спешит: просто проверяет, не разъезжаются ли ноги, потому что коленки неслабо дрожат. Но нет, все в порядке вроде. Только все тело болит, но этим можно и пренебречь.

Вместо громкой благодарности она просто кивает Хенне, выдавливает из себя подобие улыбки — девушки синхронно отводят глаза от ее лица, и Птица понимает, что лучше ей вообще не пытаться использовать пока что мимику. Так-то она выглядит как человек, которому на все плевать, вот пусть так и будет дальше.

— Мне вас расселить надо, — Хенна видит, что ее сестры новоявленные спокойно держатся на льду и тут же берет быка за рога. — Так что пошли.

— Поехали, — соглашается Птица и снова снимает свою «пуговицу». И когда Хенна начинает двигаться, стартует даже слишком резко. Холод и ветер — вот что ей сейчас надо, так что приходится ездить вокруг Хенны кругами, потому что та идет с довольно средней скоростью. И правильно, конечно.

Зато Ксенька рыжей молнией снует туда-сюда: ей, с одной стороны, не хочется потеряться в незнакомом месте, с другой же стороны, тянет рассмотреть все и вся. Птица в прострации, но Рыжая надеется, что она отойдет, а пока… вокруг — новый, неизведанный еще мир! Да, холодный и ледяной — но Ксенька запрещает себе думать о грустном. Она выбирает радость — а уж повод она найдет. Вот, первый уже есть — Хенна вовсе не сноб, и принимает их тепло. И, кажется, вовсе не парится, что появились новые претенденты на трон. Кстати, надо спросить, почему, но потом — а пока:

— Уиии! — девушка отталкивается, и кружится, как когда-то давно в детстве. Тогда, когда приют не был еще таким унылым, обшарпанным и разваливающимся, когда директриса не визжала на всех и вся, находясь в перманентном нервном срыве, а воспитатели умели улыбаться. Тогда их зимой водили на каток, и там суровая тренерша учила девчонок стоять на коньках и даже немного — художественным элементам. И сейчас все те пируэты вспоминаются легко и непринужденно.

Вокруг — царство стекла, пластика и бетона, однако то тут, то там попадаются архаичные элементы — сфинксы, непонятные обелиски, статуи… и вот они до боли напоминает архитектуру древнего Египта, так что Ксень решает, что Хенну обязательно расспросит подробнее, как только возможность представится. Народу не очень много, и все, в основном, спешат по каким-то своим неведомым делам. На коньках довольно много людей — да и не удивительно. С таким климатом это у них, наверное, общепланетный спорт — решает рыжая и на пробу выполняет прыжок. И приземляется, пусть не очень чисто, но все же верно, под одобрительный возглас Шианской принцессы.

На место они прибывают очень быстро, и лезвия из ботинок тут же исчезают. Хенна строго хмурит бровки, отчего становится похожа на ребенка, пытающегося косить под взрослого. Зрелище уморительное, и Птица усмехается, облокачиваясь о стену дворца, который не стала даже рассматривать.

— Это я сделала только на первый раз. Потом вы будете учиться ходить по льду. И вообще, займемся вашей координацией, на это же смотреть невозможно! А теперь пойдем, поселю вас… А вещи ваши где?

— Думаешь, нам дали время собраться? — насмешливо интересуется Птица. — Или хотя бы выбор — лететь или нет? Так что не знаю я, где брать одежду, моя вот…

Продолжать ей, в общем-то, незачем, итак ясно, что эти лохмотья одеждой назвать нельзя. Ксенька согласно кивает: она-то до идеи собрать вещи даже не додумалась, но все равно немного обидно, видимо, за компанию.

— Ладно, не переживайте, мы обеспечим вас всем необходимым. Сходим вам завтра за вещами, выберете, что понравится. Но учтите, что вы должны еще что-то для церемонии выбрать. Все, идем, вам явно надо отдохнуть.

— У нас же раздельные комнаты будут? — с надеждой спрашивает Птица.

— Конечно!

Хенна тянет на себя массивную черную дверь, окованную медью. Два стражника по бокам не обращают на принцессу и двоих оборванок никакого внимания, и если про принцессу все хотя бы понятно, то про двух незнакомых девчонок…

— А почему не спросили, кого ты тащишь во дворец? — поинтересовалась Ксень. — Мы ведь посторонние!

— И что? — Хенна на миг замирает, склонив голову на бок, в точности как Аргона. — Вы — со мной, значит — свои. Ну и плюс, тут куча народу живет, и все приводят своих друзей…

Ксень из этого объяснения понимает ровным счетом ничего. Но молчит, потому что резко осознает, насколько устала за этот бесконечный день, а принцесса шустро скачет вверх по пугающе огромной и явно парадной лестнице.

Ксень и Птица пытаются следовать за ней, но, обессиленные этим долгим днем, выдыхаются уже через пару пролетов. Да что там, у них даже оглядеться по-нормальному сил нет, сознание выхватывает только мягкий ковер под ногами, перила из темного дерева и огромное количество света, как будто лампы тут буквально везде.

— Тоже мне, высокая цивилизация, — пыхтит Птица, садясь на ступени. — В космос они летают, видите ли, а вот до лифтов не додумались.

Хенна как-то подозрительно быстро оказывается рядом и присаживается на край ступеньки, как на насест. Вытягивает ноги в совершенно человеческих джинсах и берцах, наподобие рокерских…

— Зачем их тут ставить? — интересуется она. — Бесполезные же штуковины, отнимают возможность поддерживать тело в форме. Вот грузовые есть — если надо протащить что-то большое или доставить много предметов за раз. А если ты один, не нагружен, не умираешь и в здравом уме — можно на своих двоих.

Ксенька фыркает:

— Или на четвереньках, если ты новенький, — но Хенна уже торопит их, поэтому приходится подниматься и ковылять.

Ковыляния по лестнице заканчиваются ковыляниями по длинным коридорам, которым, кажется, конца и края не будет. Но Высочество наконец останавливается, широким жестом указывает на две двери:

— Выбирайте.

Птица не глядя вваливается в ближайшую комнату, немедленно захлопывает дверь перед удивленными лицами девчонок, да там же, перед дверью, сворачивается узлом и тихо рыдает. Теперь никто не видит. Теперь можно.

Завтра она начнет учиться выживать в этом аду. А сегодня у нее траур, траур по тем, кого ей даже не дали по-человечески похоронить — и по тем, кто хотел ей помочь, а она оказалась слишком для этого слаба. Надо будет добраться до душа и кровати, да и вообще разглядеть новое место жительства, читай — тюрьму, но это потом, потом. Сейчас надо выпустить из себя то, что терзало ее на протяжении всего этого времени.

И она выпускает.