Вторжение

Сергей Шангин

Ты умер? Великое дело! Рай, Ад, Страшный суд? Или нечто другое, вполне обыденное, к чему ты совершенно не готов? Почему мир, в котором ты оказался после смерти, так похож на твой собственный? Или не похож, а именно в нём ты и находишься?Неужели это продлится вечно и тебе суждено скитаться призраком по родному городу? Но что-то подсказывает – не всё так просто, как кажется. На тебя у кого-то есть планы! Знать бы ещё, что это за план, и какой будет плата за проделанную опасную работу. Книга содержит нецензурную брань.

— 15 —

Зарозовели высокие облака под первыми лучами июньского солнца. На улицах было по-утреннему пустынно и тихо. Даже птицы не решались нарушить тишину и сладко дремали в гнёздышках. Ветер, уставший за ночь, успокоился, пыль улеглась, листочки на деревьях не колыхались — всё дышало мирным покоем.

Лишь четвёрке друзей отчаянно не спалось. Они решительно шагали по знакомым улицам, словно вот-вот в подворотне или за следующим поворотом появится ответ на главный вопрос — что делать? Неужели они умерли лишь для того, чтобы продолжить бессмысленную битву за «жрачку»?

— Михалыч, ты же можешь в местную полицию пойти работать, — предложил Корней, уставший от всеобщего молчания. — А что? Видал этих, которые нас повязать должны были? Не обижайся, но вылитые менты — повадки, прихваты, опять же отношение к простым людям. Сперва в морду, а потом «предъявите документы»!

— Ага, так они меня и взяли, — отмахнулся Михалыч. — После вчерашнего на пушечный выстрел не подпустят. Думаю, у них недостатка в нашем брате нет, мрут регулярно.

— Гибнут, спасая людей? — понимающе вздохнула Алина.

— Да, по-разному бывает, больше по бытовухе — кто пьяный на машине в столб въедет, кто водкой палёной траванётся. В лихие девяностые всё проходили по статье — погиб при исполнении! А как иначе? Чистота рядов и прочее. В первую голову за такое начальники звёздочки и кабинеты теряли, кому это надо? Нынче проще за бытовуху уволить — не надо пенсий и компенсаций платить.

Егор неожиданно остановился.

— Знаете, братцы, давайте лучше обсудим ближайшие планы. Если возражений нет, то я предлагаю обосноваться вон в том скверике на скамейках. А то от этой беготни и суеты мысли в кучку не могу собрать.

В рядах соратников появилась бодрость и целеустремлённость. Одно дело — шагать неведомо куда и непонятно с какой целью, другое — получить чёткий приказ и возможность услышать что-то обнадёживающее.

— Что нам известно? — спросил Егор и, не ожидая ответа, продолжил. — Мы умерли. Наши души находятся в этом мире, в нашем привычном мире, но в ином состоянии, — уточнил он. — Основа этого мира — энергия, которую нужно постоянно восполнять, чтобы не занулиться. Но…

Он замолчал, подбирая слова.

— Мы знаем, что это не конечный мир, а лишь промежуточная станция. Отсюда можно попасть в рай или в ад. Не знаю, что это такое, и это не важно! Пока, главное, что мы почему-то не попали туда сразу.

— Грехов много? — спросила Алина. — Говорят, самоубийцам дорога в рай закрыта.

— Ага, тогда бы ты сейчас прямиком в ад попала, если верить тем знатокам, — буркнул Корней, которому слова Алины не понравились категорически. — Не попала же, да и я тоже не в раю должен быть при таких раскладах.

— Вот, чувствуете? Есть заковыка! За мной ужасных грехов не числится, вроде как прямиком в рай или там в чистилище для предварительных бесед, но мы все вместе попадаем сюда, на промежуточную станцию.

— И что из этого? — не понял Михалыч. — Попали и попали, может, не время ещё. Откуда мы знаем, как оно всё должно быть? Вот часики отсчитают девять дней, потом сорок и аля-улю, гоните гусей! Барин придёт, барин всё рассудит!

— Какие девять-сорок, Михалыч? Через три дня нам всем каюк, если не найдём убежища, — напомнил Корней. — Об этом нужно думать, а не о перспективах.

— А мне кажется, Михалыч прав, — вступилась Алина. — Просто нужно подождать и всё само решится! А? Ну, что мы можем? Кто мы такие, чтобы тут всё крушить? Их вон сколько, а нас всего четверо!

— А я думаю, не всё просто так. И не важно, что нас всего четверо! — не согласился Егор. — По словам Мухомора тройку занулить нельзя, а мы это сделали, почему?

— Так тебе же какой-то голос помог, ты сам сказал тогда, — напомнил Корней. — Без него нам бы точно капец вышел, вовремя он подвернулся.

— Подвернулся ли и случайно ли? Вот в чём вопрос, — Егор со значением поднял палец вверх. — В подвал тоже с его помощью попали, значит, ему важно, чтобы мы оставались вместе. Почему? Найдём ответ на вопрос, поймём, как жить дальше.

Все молчали, проникаясь значимостью сказанного.

— А что мешает, спросить у этого твоего голоса напрямую? Чего мудрить? Пусть скажет, мы сделаем, там видно будет, какой расклад прилетит, — неожиданно спросил Корней. — Нет, ну, сами прикиньте — ему от нас что-то надо, а мы ходим кругами и должны его загадки разгадывать? Я пас, мне, в принципе, — он глянул на Алину, — и здесь хорошо. А что будет там, — Корней ткнул пальцем в небо, — я не знаю.

— Я пытался, — признался Егор, — только он молчит. Вообще, непонятно, имеет он ко всему этому отношение или просто мимо пробегал. Но у меня ещё идея появилась. Не знаю, может и глупость, но всё-таки. Только просьба — всё, что захотите сказать, говорим просто, без всяких там уловок и придумок. Хорошо?

Все кивнули.

— Вот мы здесь появились и сразу начали что-то ломать, что-то искать, куда-то бежать. Но вы же сами видели — тут все живут спокойно, никакой суеты, размеренная жизнь, как… — он пощёлкал пальцами, пытаясь подобрать определение, — как в жизни. Они просто живут, а мы эту жизнь ломаем! Почему?

— Сам же сказал — так получилось, — нахмурился Корней. — Приживёмся, и всё наладится!

— Ни черта не наладится, чувство нехорошее, что это только цветочки. Собственно об этом и речь. Вот я хотел мир изменить, — он улыбнулся, — глупо, но мне казалось, что однажды я напишу такую программу, которая станет мыслить лучше человека. Понимаете, я всё время жил этой целью — что-то изменить кардинально и тут, бац, и в ящик! Вспомните, что в вашей жизни было? Было же что-то похожее?

Все задумались.

— Ну, не знаю, имеет ли это отношение к делу, — Михалыч поёжился, почесал в затылке, не решаясь сказать, — но у меня давно уже злость появилась, не по уму у нас всё делают, не по-людски, что ли. Я же чего на этот вызов поехал? Там в адресе бандюган один жил, его все отлично знали, на него столько заявлений было, что прямая дорога ему в Магадан, но потом каждый заявитель как-то бумажку свою забирал. Объяснить почему? Как мне этим людям было в глаза смотреть, если наши же опера у него с руки клевали? Меня от злости давно бы порвало, если бы я не задумал его завалить к такой-то матери. Нет, не натурально, а типа при задержании. Как раз по рации доложили, что он забухал и из ружья в квартире стреляет. Думаю, вот он шанс, другого не будет — сразу в оружейку, взял автомат и в машину. Только он первый успел, словно ждал меня гад.

— А ты, Корней? Есть что-то похожее? — все уставились на пацана и тот нахмурился, недовольный всеобщим вниманием.

— Не знаю, — буркнул он. — Думаете, я такой слабачок, подсел на наркоту, с гопотой связался, учиться бросил? А вот нет! Задолбало меня — в школе все такие прилизанные, с виду добренькие, а каждый норовит подлянку кинуть и в спину ударить. Если нет у тебя крыши, считай себя пустым местом, точнее мальчиком для битья. Ну, я тогда с гопниками скорешился, деньги из дома таскал для них, курили какую-то дрянь, пиво пили, зато всякая сволочь в школе на пушечный выстрел подойти боялась. Типа уважали. А я же видел, в стае большинство таких, как я, просто они вожака боятся и его шоблу — те всех гнобят, чтобы на вожака даже рыпнуться не смели. Думал, смогу как-то народ взбаламутить, их свалить, свои порядки установить. Разговорчики заводил, уже план был готов, но какой-то мелочи не хватало или страх мешал. Решил закинуться таблетками, мозги прояснить, но с дозой накосячил по ходу. Ну, как, в масть?

— Есть маленько, — Егор потрепал Корнея по плечу, — тема правильная. Алина, ты как?

— Никак, совсем никак! Слушаю вас и удивляюсь, всё бы вам поменять, переделать, под себя перестроить, а не лучше ли научиться просто жить в этом мире? Кто мы такие, чтобы менять? Он сейчас прекрасно обходится без нас, знаете ли. Люди погрустят, какие-то вопросы постоят нерешёнными, а потом всё зарастёт, словно и не было нас вовсе. Мир легко справляется со всем, что мы в нём пытаемся изменить. Я, когда решила покончить жизнь самоубийством, тоже думала, всё переменится, а теперь точно знаю — дура была!

— Но изменить-то хотела? — не сдавался Егор, захваченный собственной идеей. — Нам всем в том мире что-то хотелось изменить, и только мы появились здесь, как сразу же начали с изменений. Пусть и не по собственной воле, пусть так получилось, но начали же! А может в этом и есть наша задача? Вдруг нас именно для этого собрали в команду, чтобы изменить этот мир кардинально? Вы же видите — в нём всё устроено неправильно, несправедливо, даже хуже, чем в том мире.

Эта регистрация ничем не лучше крепостного права, рабство какое-то средневековое. Есть у тебя метка — ты человек, не получил по любой причине — подохнешь и никто тебе не поможет. Здесь всё неправильно, несправедливо, нелогично. И нас тут не должно быть в принципе, потому что сам этот мир — ошибка, накопившаяся проблема, понимаете?

— В смысле проблема? Чья ошибка? — Михалычу идея Егора не нравилась категорически. — Не знаю, как тебе, а я лучше ещё побуду ошибкой, чем пропасть неизвестно где и стать непонятно чем. Плохая, косая, кривая, непонятная, но это жизнь, чёрт бы её побрал. Чем она отличается от той, в которой мы были до смерти? Считай, что просто переехали в далёкую страну и там всё не так, как у нас принято. Привыкай и живи, если нельзя вернуться обратно! Можешь? Нет! Зачем ломать, если ничего взамен не получишь? Глупости всё это.

— Нет, Егор, я не хочу ничего ломать — тут тоже люди живут, — горячо поддержала Михалыча Алина. — Несчастные, довольные жизнью, при должностях или простые люди, взрослые, дети, старики, но это люди. Что с ними станет, если ты поломаешь этот мир?

— Да почему поломаешь? — вмешался возмущённый Корней. — Что вы заладили — поломаешь, разрушишь? Изменить, сделать более справедливым для всех, кто в нём живёт! Мы разве не этим занимались, когда тех детишек спасали? Мы же можем изменить этот мир так, чтобы те самые детишки имели равные права со всеми. Кто придумал, что им нельзя регистрироваться? Кто, вообще, придумал регистрацию? Вы об этом подумали? Сидят там жирные свиньи и решают, кому дать жить, а кому пора помирать. Фашизм какой-то, в натуре! Если могу изменить, то так и сделаю.

— Вот, именно так я хотел сказать, но Корней меня опередил. Не ломать, изменить. Разве это плохо? По мне так нужно начинать сразу с главного — найти центр регистрации и понять, кто всем заправляет. А дальше по обстановке. Как вам план?

Никто не отозвался на призыв Егора, все пристально всматривались в нечто за его спиной. Он с недовольным видом обернулся, досадуя, что в самый решительный момент собеседники отвлекаются на какую-то ерунду.

Не так уж далеко от них с небес к земле спускался хобот классического торнадо. Невооружённым взглядом было видно, что страшное порождение природы удивительным образом не оказывает ни малейшего влияния на материальные предметы — ни трава, ни листочки, ни ветки деревьев не шевелятся под его напором. Огромный пылесос охотится за чем-то другим, принадлежит другому миру и опасен исключительно для тех, кто сейчас находится в ином мире… без регистрации.

— Он же говорил про три дня! — еле слышно помертвевшими губами произнёс Егор.

Всё заканчивается, так и не начавшись, конец всем планам. Сейчас их отправят на принудительное зануление, превратив в бесплатные консервы для тех, кто имеет регистрацию. И голос молчит, словно его никогда не было. Если они ему были нужны, самое время помочь! Иначе, зачем затевать эти сборы команды, проверку на вшивость? Заче-е-е-е-м? Забыв обо всём, Егор не сразу понял, что его дёргают за рукав и что-то кричат в ухо.

— Бежим! — орали хором все трое, пытаясь сдвинуть с места остолбеневшего командира. — Ходу! Двигайся, Егор!

Они бежали, что есть сил, оглядываясь на ходу. Торнадо, поначалу двигавшееся причудливыми зигзагами, как будто почуяло жертву и теперь преследовало их, без помех проходя сквозь дома, спрямляя углы, уверенно сокращая дистанцию. Сомнений не оставалось — всё произойдёт через считанные секунды, и нет ни малейшего шанса изменить ситуацию. Сейчас бы машину, а ещё лучше ракету, чтобы убраться подальше от этого чертового пылесоса.

— Никто не хочет смотаться на свои похороны? — пыхтя, крикнул Корней. — В прошлый раз с Алиной получилось круто! Я не могу, ничего не помню! Егор не подходит, у него как раз где-то здесь всё произошло. Михалыч, выручай!

— А чего делать нужно? — тяжело отдуваясь, но не сбавляя ход, спросил Михалыч. — Я ж тогда ничего не понял, просто все разом куда-то полетели и всё.

— Вспомни кого-то, кто был рядом с тобой в тот момент, — крикнула Алина, — всё началось, когда я представила, как переживает мама.

Они тотчас взмыли в воздух и рванули наперерез торнадо со скоростью выпущенной из лука стрелы. Ветер не свистел в ушах, перегрузка не давила на плечи, но огромный серый столб гигантского пылесоса быстро превратился в тоненький жгутик, а затем и вовсе исчез.

Душа бомжа вышла из тени, проводила удаляющиеся фигурки взглядом, развернулась, словно по команде «кругом» и, обходя хобот торнадо по большой дуге, рванула обратно к подвалу. Только что продравшие глаза жители подвала обратили внимание на бездыханный труп именно в тот момент, когда душа нырнула на место.

— Гля, Сёма, по ходу, Жаба подох, — толкнув тело, сообщил бомж, первым добравшийся до тела. — У него классная сумка, чур моя — я первый трупешник нашёл, — он довольно заржал.

— Ты, Рыба, грабалки не протягивай, — куча грязного тряпья в углу зашевелилась, и опухшая рожа грозно ощерилась на Рыбу. — Трупешник он нашёл! Ты нашёл, тебе его и в морг сдавать на опыты! Понял, Рыба?

— Я чо, я ничо, — испугался Рыба выступления вожака и от досады пнул тело Жабы.

Тот неожиданно вздрогнул, затрясся и, открыв глаза, дико завыл. Рыба, споткнувшись, свалился прямо на голову вожака. Жаба, перевалившись на живот, с трудом приподнялся, затем, подобрав ноги, заставил себя подняться.

— Хрен вам, не сдох я, — бормотал он, пуская слюну. — На опыты меня в морг, хрен вам! Пошли вы все… — дальше полился поток ругательств в адрес собратьев по несчастью.

— А я говорил тебе, Жаба, не пей то пойло, которое тебе чувак в парке дал, — крикнул опомнившийся от неожиданного испуга вожак. — Всякую хрень пьёшь, ни с кем не делишься. Смотри, в другой раз Рыба тебя оживлять не будет!

— Да, пошли вы все в… — Жаба оглядел подвал выпуклыми покрасневшими глазами, громко испортил воздух, сплюнул на пол и ушёл, хлопнув железной дверью.

Какая-то неясная идея влекла его по городу именно к тому самому парку, в котором его напоили вкуснейшей водкой. Всего полстакана божественного нектара унесли душу Жабы в райские кущи, он увидел небо в алмазах, а по его жилам потекла горячая, полная жизни кровь. Он чувствовал себя прежним Ильёй Семёновичем, преподавателем кафедры истории местного университета, успешным доцентом, легко получавшим любовь студенток в обмен на зачёты и оценки.

Он с трудом припоминал, что после выпитого, тот человек что-то шептал ему в ухо, но что конкретно вспомнить не получалось. Сейчас больше всего на свете бывшему доценту нужно было спешно оказаться именно там, в парке, чтобы рассказать всё, увиденное в ночном путешествии души, и получить ещё порцию того же божественного напитка. Главное не упасть раньше времени, не сбиться с направления. Важно, чтобы тот человек был на месте и ждал его с бутылкой в руке.

Тяжело дыша, Жаба вбежал в аллею парка — на третьей с краю скамейке сидел он, тот самый рыбак, которому он должен рассказать… и получить… и всё, что угодно дальше. В его беспросветной жизни появился огонёк радости — недолгой, непонятной, но столь манящей, что ради повторения того же он готов был сделать, что угодно. Лишь бы не обманул, лишь бы дал ещё…