Вторжение

Сергей Шангин

Ты умер? Великое дело! Рай, Ад, Страшный суд? Или нечто другое, вполне обыденное, к чему ты совершенно не готов? Почему мир, в котором ты оказался после смерти, так похож на твой собственный? Или не похож, а именно в нём ты и находишься?Неужели это продлится вечно и тебе суждено скитаться призраком по родному городу? Но что-то подсказывает – не всё так просто, как кажется. На тебя у кого-то есть планы! Знать бы ещё, что это за план, и какой будет плата за проделанную опасную работу. Книга содержит нецензурную брань.

— 10 —

Они препирались уже больше часа, так как настырный Корней желал сейчас и здесь решить все вопросы, прежде чем двинуться в путь.

— Смотрите, что с ними? — крик Алины отвлёк спорщиков, готовых уже пустить в ход кулаки, как последний аргумент.

— С кем? — недовольный Корень не скрывал раздражения. — С мертвяками, что ли?

— С детьми, дурак! Вон там мальчик и девочка сидят у стенки, — она повернула Корнея в сторону кафе «Бегемот и Кошка». — С ними что-то не так!

— Ну, иди и спроси, мы тебе зачем? — отмахнулся пацан, совершенно не собираясь решать чужие проблемы.

— Все пойдём, Корней, потому что это может быть засада, — пресёк бунт на корабле Егор.

Они подошли ближе. Мальчик лет десяти и девочка не старше пяти лет сидели у стены кафе, безразлично глядя на проходящих мимо них. Но не это было странным, подумаешь, устали и решили отдохнуть. Нет, если внимательно посмотреть, становилось заметно, что фигурки словно колышутся на ветру, порой теряя очертания, превращаясь в мутные сгустки тумана.

— Они умирают, — Алина вцепилась в плечо Егора так, что тот поморщился от боли, — мы должны им помочь!

Не спрашивая ничьего разрешения, Алина кинулась к мальчику и схватила его за руку. Тот вздрогнул, во взгляде мелькнуло удивление, он задышал глубоко и неожиданно оторвал руку Алины от себя.

— Ей дайте! Олечке важнее, я подожду…

Алина схватила Олечку за руки, и та сразу порозовела, обрела плоть, задышала, глаза её раскрылись широко и удивлённо. Корней, делавший вид, что его совершенно не касается происходящее, рванулся к мальчику, готовому распасться на клочки серого тумана, схватил за руки, уже теряющие плотность. Егор присоединился к ребятам, а следом подключился и Михалыч, сам ещё не пришедший в порядок.

Дети только что не светились от обилия энергии и странное дело — ребята не чувствовали убыли её у себя. Словно некая магия наполняла их по мере помощи страдающим детям.

— Я же тебе говорил, Сидоров, найдётся жила, а ты в землю ушла, самоед её пожрал. Эх, Сидоров, нету в тебе оптимизма!

— Оптимизма во мне до хрена и больше, товарищ Ложкин, но я сторонник реализма, а не шапкозакидательства. Ежели бы эти товарищи не потянули на себя поток, хрена бы жила открылась при всём твоём оптимизме, товарищ Ложкин.

Обернувшись на разговор, спасатели детей обнаружили двух электриков самого рабочего вида — с мотками провода на плечах, клещами и небольшой стремянкой. Они спокойно наблюдали что-то через чёрное стекло, периодически записывая показания приборчика, висящего на груди одного из них.

— Что, граждане, наобнимались? Уступите место специалистам, будем жилу, вами обнаруженную, к сети подключать. Ежели есть регистрация, можете в районной конторе по этой вот квитанции получить свои проценты за находку, как положено.

— Чего находку? — почесал в затылке Михалыч. — Кабель что ли закопанный?

— В какой конторе? Что за регистрация? А сколько процентов? — от посыпавшихся на них вопросов электрики пришли в недоумение и раздражение.

— Вы читать умеете? Тут ведь русским по-белому написано, — они одновременно ткнули пальцами в плакат на стене, — что и как положено делать свежеупокоенным. Для вас, между прочим, пишут! Деревня!

Егор мог поклясться, что только что никакого плаката на стене не было, он обладал фотографической памятью, что выручало его в случаях, когда компьютер был недоступен, а нужно было отыскать проблему в тысячах строк кода программы.

— Вы бы отошли, граждане, и детишек своих заберите, не мешайте производству работ!

Что-то бормоча себе под нос, электрики деловито втыкали штыри прямо в асфальт, соединяли их проводами с неожиданно обнаруженным в сплошной стене щитком, докладывали кому-то о подключении по телефону, вынырнувшему из той же стены, как по приказу.

— Центральная? Центральная? Девушка, что вы в разговор вклиниваетесь? Дайте мне Центральную! Кто говорит? Инженер Ложкин говорит. Что значит, все заняты? А я сейчас линию рубану, и все освободятся напрочь! Ага, кто-то уже свободен? Так соединяй, чтоб тебе пусто было!

— Алло, Центральная! Жилу на Кирова подключили. Да, хорошая жила, богатая, месяца на два при экономном расходе всему району хватит. А ежели не всему? Ну, зависит от нагрузки, вы же понимаете. И это ещё, тут находчики имеются, которые жилу вытянули, так что придётся поделится с ними. Это тоже учитывайте там у себя в конторе. Ну и премию как полагается за ударный труд. Мы с Петровым всегда готовы, вы же знаете, товарищ Цымбалюк?

Услышав фамилию начальника, Петров напрягся, вытянулся в струнку, смахнул пыль с комбинезона, словно Цымбалюк мог неожиданно явиться лично и устроить досмотр персонала.

— Никак нет, товарищ Цымбалюк! Как можно? Мы же понимаем… и меру… и ответственность… да… есть… обязательно… — было видно, что разговор с начальством Ложкину был не в радость. — Алло… алло… странно, трубку повесил, — он вопросительно глянул на Петрова.

— Давай по маленькой, чтобы не нарушать традиции, — предложил Петров. — Важное дело и не обмыть, всё насмарку пойдёт!

— Точно, — согласился Ложкин и достал из чемоданчика обычную пустую бутылку из-под водки.

Затем прислонил горлышко к одному из штырей и приложил к донышку что-то напоминающее магнит из динамика. Голубая вязкая субстанция нехотя полилась с конца штыря прямо в горлышко, заполняя бутылку доверху. Петров во время священнодействия уже приготовил гранёные стаканчики, в нетерпении сглатывая слюну.

— Ну, разливай! — скомандовал Петров, протягивая стаканы.

Ложкин аккуратно наполнил подставленную посуду и оба, предварительно втянув носом некий божественный, судя по выражению их лиц, аромат, выпили до дна.

— Эх, едрёна корень, люблю я нашу работу, Петров, — расчувствовался Ложкин, — вот за такие моменты люблю! Ещё по маленькой?

— Нет, товарищ Ложкин, ты же знаешь, меня дома жена ждёт и тёща, будь она неладна. Обе на ладан дышат, а я сам в одно горло эдакий эликсир вылакаю? Я ж не алкаш, Ложкин!

Его товарищ отвечать не стал, закрыл горлышко своей бутылки стеклянной пробкой, затем заполнил тем же способом вторую бутылку и молча передал её Петрову.

— А нам? — жалобно спросила Алина за всех присутствующих. — Нам можно набрать про запас? Когда мы ещё до конторы доберёмся и зарегистрируемся? Мы здесь, вы здесь, жила здесь, что мешает?

— Порядок! — со значением подняв палец вверх, важно ответил Ложкин. — Не будет порядка, придёт анархия. Вам нельзя, а у нас традиция, стало быть, дуйте в контору и регистрируйтесь. Я правильно говорю, товарищ Петров?

— А что нам мешает просто забирать отсюда энергию сейчас? — вклинился в разговор Егор. — Мы же только что черпали из неё, сколько хотели! Вы уйдёте, мы ещё возьмём, сколько получится.

— Именно что не получится, — хмыкнул Ложкин. — Умных много, но на каждого умника есть своя пломба. Вот она, видишь, умник? С момента подключения к сети энергию из жилы можно получить только через сеть при официальном подключении. А это значит…

— Нужно регистрироваться, — нестройным унылым хором отозвались открыватели жилы.

— Сейчас, судя по живометру, — инженер глянул в приборчик, — той энергии у вас под завязку, знатно черпнули, больше не получится, ежели запасного хранилища нет, — Ложкин со значением постучал ногтем по бутылке «Столичной», переливающейся голубыми всполохами.

— Ой, дети пропали, — всполошилась Алина. — Только что здесь были и как сгинули!

— Чего же они сгинули? — удивился Петров. — Пока вы тут за мир во всём мире агитировали, они домой к мамке пошли. Я эту семейку знаю, долго не протянут, потому как мать-алкашка, через неё они все тут и оказались — печку не протопила, и замёрзли все в доме ночью. И здесь без толку обитает, сама пропадёт и детки сгинут. Вот вы сейчас их подкормили, они дома с мамкой поделятся и опять на паперть — другого пути у них нет, потому как несовершеннолетних на учёт не ставят, если при них родитель есть. Прямой путь им в нежить, прости Господи. Сегодня повезло им, а завтра грань перейдут и всё, пиши одной проблемой больше.

— Но это же неправильно, несправедливо, — возмутился Михалыч. — По сути, нет у них никакого родителя, брошенные они, ничейные. Неужто нет какой-то соцслужбы, чтобы таких детишек в приют принять?

— Что за нежити? — насторожился Егор, которого слово с корнем «смерть», как-то царапнуло по сердцу.

— Граждане, в порядке поступления запросов! Нету у нас соцслужбы, товарищ, тут вам не коммунизм, а развитая загробная жизнь. Хочешь жить, работай, пользу приноси. Нет от тебя пользы, нет и питания от сети! А нежити, они же недоморты, они же изгои — мусор, на грани распада, едрит их в корень. Сами не живут и другим не дают, зараза такая!

— Да чтоб вы сдохли с такой системой, — выругался Михалыч. — Я понимаю, там наверху всё порушили, капитализма им захотелось, ядрён батон! Но тут? Это же загробная жизнь, тут бог, ангелы какие-то, архангелы! Вы тут что, сдурели все?

— Будете выступать, сами нежитями станете, а то и вовсе занулитесь…

Петров с Ложкиным помаленьку отодвигались от разошедшегося Михалыча, опасаясь попасть под горячую руку старого полицейского, пережившего не одну реформу своего ведомства.

— Михалыч, ходу отсюда, — заорал Корней, дёргая того за пояс. — Они какие-то красные кнопки жмут, сто пудов ментов вызывают! Ходу!

Егор, схватив в охапку опешившую от неожиданности Алину, собрался было рвануть за Корнеем и Михалычем, но неожиданно врезался в какую-то прозрачную, совершенно непреодолимую преграду. Что-то болезненное вонзилось в мозг, заставив его выпустить Алину из рук и схватиться руками за голову. Затем раздался оглушительный звон и, как сквозь ватную подушку донёсся голос Корнея:

— Михалыч, тащи их прочь, а я прикрою! Получите, гады!

Егор автоматически переставлял ноги, находясь в состоянии полной прострации. Кто-то тащил его за собой, едва слышно матерился и ощутимо дёргал при смене направления. Ему трудно было оценить время, но вскоре они остановились и ему дали возможность сползти на землю.

— Вроде оторвались, Михалыч?

— Вроде того, Корней, — отозвался Михалыч. — А ты откуда эти штуковины взял, которыми ментов… кхм… ну, тех парней гонял?

— У Ниночки подрезал, — тоном невинного младенца признался Корней. — Пока вы там шуры-муры разводили, я в сумочке пошарился и так, на всякий случай, эти странные цилиндрики прихватизировал. Думал, безделушки дорогие, можно продать при случае, а как прижало, решил в тех мент… ну, парней кинуть, а оно, Михалыч, как жахнуло. Не поверишь, я сам чуть в штаны не наложил со страху, — он рассмеялся, потом закашлялся. — Только эти штучки, Михалыч, энергию не по-детски сосут из человека. Мне бы сейчас та бутылочка не помешала.

— Ну, тогда держи, герой!

— Откуда, Михалыч? Ты что…?

— От верблюда. Пей и не спрашивай! Я у Ложкина прихватизировал, как ты выражаешься. Ему без надобности, а нам пригодилось. Ты только всё не вылакай, Егору с Алиной тоже досталось, пока мы тот колокол рубили.