Завербованная смерть

Сергей Зверев, 2008

Сотрудник внешней разведки ФСБ должен уметь все. Иначе провал. Капитан Александр Оршанский внедрился в цирковую группу и отправился с ней на зарубежные гастроли. Разведчик подозревает, что кто-то из циркачей снабжает иностранцев секретными чертежами военного значения. Но пока он пытался вычислить шпиона, местная полиция его самого упекла за решетку. Вот и попробуй работать в таких условиях! Что ж, с полицией разобраться несложно, а вот противника переиграть – не всем по зубам…

Глава 10

Как и обещал, Оршанский баловал свою спутницу стихами, которые знал в изобилии еще с университета. Вероника, в свою очередь, — благодарными и обнадеживающими улыбками, чередуя их с многозначительными вздохами телесного томления, а ресторан — прекрасной местной кухней и винами. А уж когда, словно по мановению волшебной палочки (невидимому жесту Александра), в самый пик поэтических од гарсон преподнес Веронике роскошный букет местных цветов, фантастического, острого благоухания, черноволосая красавица, как показалось московскому сердцееду, была готова пойти за ним куда угодно.

— Да при чем тут медведица-мама, рыдающая над могилкой своей дочери? — Из-за полотняной ширмы в интимную беседу влюбленных ворвался грубый голос дрессировщика. Компания за стеной пьянела явно в очень ускоренном темпе. — Если вам, моя очаровательная богиня, интересно, и для того, чтобы успокоить ваше доброе сердце, я скажу, что у всех медведей, выступающих на арене, нет родителей. Поэтому плакать над Антоном Павловичем, кроме меня, никто не будет. Гарсон! Пожалуйста, еще бутылочку такого же. — Заметалин отдал указание невидимому официанту. — Почему нет матери? Есть у нее мать, — ответил он на пока неслышный вопрос Изольды. Видимо, девушка пока отставала от своих спутников. — Только в цирк берут медвежат, от которых мать отказалась. И даже не в цирк. Их еще проверяют на способность к дрессуре. Подвесят медвежонка за передние лапы на метровый турник и смотрят — боится или нет. Если боится — для дрессуры не пригоден. Так что найти для цирка подходящую особь — дело наитруднейшее. Потому я так и прикипел к своей медведице.

— Знаешь что, Саша, уже поздно, а у меня режим, завтра выступления, — напомнила о своем присутствии Вероника, — я, пожалуй, пойду отдыхать.

— Подожди, Вероничка, — жалобно взмолился Оршанский, — неужели пьяные идиоты за стеной испортят нам такой чудный вечер? Да ну их, не обращай внимания. — Александр попытался удержать девушку, с сожалением, однако, понимая, что почти достигнутая победа, давшаяся с таким трудом, неумолимо, как вода, утекает сквозь пальцы. — Посмотри, какое море, красочный порт, южное небо…

«Отчего так Росси-и-и-ии бере-о-о-о-озы шумя-я-я-ят,

Отчего белоство-о-о-ольные все-о-о-о понима-а-а-ют…»

Слаженно затянул вдруг оркестр местных народных инструментов, поддавшись чьей-то патриотической ностальгии и долларовому поощрению русской души, и посетители единодушно откликнулись на этот призыв хрустально-бокальным звоном.

— Знаешь, насчет ресторана ты оказался прав… — Вероника печально улыбнулась и встала из-за столика. — Извини, но я от всего этого уже успела отвыкнуть.

— Пойдем тогда погуляем. — Оршанскому очень не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался вот так. Вероника, конечно, была права. И то, что в Москве сплошь и рядом, к чему привыкаешь и относишься как к само собой разумеющемуся, в этой части света оказалось неуместным. — Давай пройдемся по набережной… Я уверен, что там тихо и спокойно…

— Нет, — отрезала девушка. — Провожать меня не надо. Во-первых, не хочу, чтобы ты знал, где я живу, — пояснила свой отказ гимнастка, — а во-вторых, боюсь, что ты заблудишься. Хочешь, иди отдыхать или найди место потише. Можешь остаться. Когда-то меня это тоже не раздражало, но теперь… — Мягким движением она усадила Александра обратно за столик, нежно поцеловала его в щеку и ушла по-английски, по-русски, однако, не предложив разделить пополам счет за ужин.

— Слушай, Костя, — донесся из-за стены голос подвыпившего Вольдемара Жозеффи, — давай подойдем к проблеме твоей медведицы рационально. Сдадим ее на мясо. Медвежатина — это же деликатес. Четыреста кило, пусть даже по пять баксов — это же две штуки!

— Володя! — До Оршанского впервые донесся серебряный колокольчик Изольды. Правда, уже слегка надтреснутый.

— Н-н-не позволю, — решительно возразил укротитель, — и не из чувства гуманности, а потому, что четыреста кило в Антон Павловиче нету. Ты бы сильно разжирел на этой вегетарианской жратве? — Из-за ширмы донеслось бряканье посуды. — Так и медведей кормят такой же дрянью: морковка, яблоки, апельсины, печенье, ну и плюс немного меда.

— Почему так скудно? — поинтересовалась захмелевшая Изольда.

— Потому что медведи — не свиньи, — ответил дрессировщик, — они все подряд не едят. А мясо цирковым косолапым категорически запрещено. Если мишка попробует даже фарш из гастронома, для человека он становится очень опасным. Запросто вместе с костями сожрать может.

— Знаешь что, дружище, — попросил Александр у безмолвно появившегося официанта, — я, пожалуй, задержусь у вас ненадолго. Будь любезен, принеси-ка мне водки. И мяса, — добавил Оршанский, ковырнув вилкой местную фруктово-овощную кухню. — Очень кушать хочется.

— Могу предложить прекрасные рыбные блюда.

— Местного приготовления? — поинтересовался журналист.

— Да.

— Ну, коли уж нет мяса, давай тащи свою рыбу, — благодушно согласился Александр, — тоже белок.

Гарсон удалился, а Оршанский стал внимательно прислушиваться к беседе, стараясь не пропустить ни одного слова. Сделать это в общем-то было нетрудно, так как шум в ресторане усиливался с каждой выпитой рюмкой, и беседы велись хоть и задушевные, но докричаться до соседа было не так уж и просто. Надо было сильно поднапрячь голосовые связки. Троице это вполне удавалось, да и сидели они всего в каком-то метре от журналиста, так что напрягаться ему особенно не приходилось.

— Слушай, Костя, а давай мы твоей медведице напоследок праздник устроим: купим ей бутылочку водки, салатика местного из лопухов… — Жозеффи уже изрядно накачался местным вином, которое, как известно, пьется как сок, а действует как коньяк. — Помню, один дрессировщик собачек своих напоил…

— Убью на месте, — неожиданно злобно прорычал Заметалин, прервав истерический смех Изольды. — И думать не могите. Даже приближаться к медведю с запахом алкоголя. Это, считай, смерть. Как-то в цирке на Цветном то ли униформист, то ли сторож какой пригласил на ночь своих подружек, — зловещим голосом начал свое повествование укротитель, — ну, выпили, как водится, и этот болван решил выпендриться, показать, какой он крутой дрессировщик. В общем, полез в клетку к медведю. И не просто к медведю, а к такому, за которым ухаживал, когда тот был еще медвежонком. Говорят, что униформист этот был для медведя чем-то вроде папы и мамы. Это когда тот был трезвый. А пьяного мишка разодрал мгновенно, а вместе с ним и подруг, от которых тоже разило алкоголем.

— Так мы ж в клетку не полезем, — сопротивлялся иллюзионист, которому, видимо, очень понравилась идея праздничного ужина для мишки, — мы можем ему все это на лопате сунуть.

— Все, хватит об этом, — отрезал Заметалин, — мне, конечно, нравятся твои грандиозные планы и твоя забота об Антоне Павловиче, но одно дело — пьяные собачки, и совсем другое — пьяный грузовик. И фантазии в голове у захмелевшего медведя куда больше, чем в твоей. Уж поверь мне на слово.

— Послушайте, мальчики, — послышался капризный голосок Изольды, — ну что вы все о работе и о работе? Нашли время. И, главное, место, — справедливо заметила она. — Пойдемте лучше потанцуем. Вольдемар, ты меня пригласишь?

Иллюзионист нехотя глянул на свою ассистентку, зато с готовностью поднялся Заметалин. Вот с кем с кем, а с ним танцевать Изольде хотелось меньше всего. От неприятной ситуации ее спас звонок на мобильный телефон. Звонила мама.

— Извините, Константин, как-нибудь в другой раз. — Она категорично выставила вперед ладонь и отошла чуть подальше от столика и громыхающего оркестра.

Отделавшись от родительницы короткими «нет», «да», «все хорошо», «устроилась прекрасно» и «кормят замечательно», Изольда сунула телефон в сумочку и, глянув на покинутый столик, увидела, что дрессировщик склонился поближе к Жозеффи и по-заговорщицки что-то ему шепчет. Секретностью, впрочем, здесь и не пахло. Мужчины сидели друг против друга, небольшой наклон над столом не слишком их сблизил, и чтобы расслышать собеседника, им приходилось говорить настолько громко, что в паузах музыкальных гоцаний Изольда вполне отчетливо различала обрывки фраз.

–…в этом ресторане попробовать? — это ее патрон Жозеффи.

Конец ознакомительного фрагмента.