Госпожа Клио. Восход

Сергей Дубянский

Самый загадочный продукт жизнедеятельности человека – это творчество. Сами авторы говорят, что лучшие строчки им нашептывает невидимая и неосязаемая Муза, а вот начинающему писателю Жене Прохорову одна из славной девятки – Муза истории Клио, решила явиться воочию. Оказывается, она – рыжая, выглядит лет на тридцать, и ездит на стареньком коричневом «Опеле».

*

Дверь открылась в очередной раз. Настя хотела незаметно выглянуть в коридор, чтоб определить, сколько еще осталось посетителей, но вошедшая женщина загородила проем. Глядя на нее, Настя попыталась догадаться с какой проблемой та пришла, но «провидческого дара», как всегда, не хватило. Она видела лишь озабоченное, хотя и приятное лицо, по которому не скажешь, что его обладательница верит в магию. Скорее, ее место в магазине с недорогой, но «раскрученной» косметикой.

— Мать Анастасия… — произнесла женщина.

От такого обращения Насте всегда делалось стыдно, но Андрей считал, что для соблюдения субординации оно должно быть, именно, таким. Что ж, ему видней, как лучше обставить деятельность «предприятия».

— Присаживайся. Я тебя слушаю.

Настя долго училась, не краснея, обращаться к незнакомым людям на «ты», но со временем привыкла. Андрей говорил, надо, мол, подчеркивать свое более высокое положение. Если люди почувствуют, что для нее существуют какие-то естественные нормы, определяемые возрастом или социальным статусом, то перестанут уважать в ней носительницу сверхъестественного дара. («Все тлен по сравнению с твоим знанием, а значит, они не более, чем ты!» — поучал он).

— Может быть, мой вопрос покажется мелким, но он не дает покоя моей дочери, — женщина прикрыла дверь и осторожно опустилась на стул, — ей семнадцать лет. Девочка веселая, общительная, умная. В школе у нее много друзей. Пишет стихи, играет на пианино. Но есть у них в классе девочка, которая во всем ей завидует и распускает всякие грязные слухи. Сами понимаете, что можно придумать в таком возрасте, а Катя принимает это слишком близко к сердцу — нервничает, плачет, становится какой-то запуганной. Я все время убеждала ее, что не надо обращать внимания, ведь это последний год. Закончит школу и все забудется, а теперь выясняется, что та девочка собирается поступать в тот же вуз, что и моя Катя. Представляете, если травля будет продолжаться?.. Так вот, нельзя ли как-нибудь заткнуть эту дрянь?..

Словосочетание «заткнуть дрянь» казалось настолько инородным в общей конструкции рассказа, что Настя даже мотнула головой, проверяя, не ослышалась ли. Но женщина, видимо, приняла ее движение за отказ.

— Пожалуйста, — произнесла она жалобно, — пожалейте мою девочку. Она такая славная, а тут эта…

Настя прищурилась, пристально глядя в глаза собеседнице. Она всегда так делала, придумывая очередное «колдовство». С одной стороны, это являлось как бы защитным рефлексом, потому что ей было жаль людей, обращавшихся к ней за помощью; но, с другой, в душе жила и робкая надежда, которая в эти мгновения успевала одержать победу над раскаянием — если когда-то ей удалось поднять над землей Оксанку Симоненко, значит, все-таки есть в ней сверхъестественная сила! Она может снова проснуться и помочь, именно, этому человеку — надо только верить!

— Я помогу тебе, — ответила она серьезно.

Ритуал, способный «заткнуть эту дрянь», уже сложился в голове. Он был простым и наивным, но Настя не раз убеждалась, чем примитивнее все выглядит, тем сильнее люди верят в некое древнее таинство, пришедшее из времен, когда не существовало, ни телевидения, ни газет с их заумными объяснениями явлений.

— Что я должна сделать? — с готовностью спросила женщина.

— В субботу, желательно совпадающую с полнолунием — это усилит действие заклятия, — таинственно прошептала Настя, — возьми кусок плотной красной ткани, вырежи из нее полоску, по форме напоминающую длинный язык и черными шелковыми нитками вышей на нем имя завистницы. При каждом стежке повторяй: «Шью-зашиваю твой лживый язык, чтоб больше никому не вредил…»

— Можно я запишу? — спросила женщина.

— Нет. Ты должна все запомнить, — Настя строго погрозила пальцем, — приговаривая «Созданное тобой, забери с собой», обрежешь нить ножницами. Ленту завяжешь двойным узлом с приговором: «Пусть мир будет светел, защити меня от сплетен». Потом ленту положишь в банку, плотно закроешь крышкой с приговором: «Запираю злой язык на замок». Банку спрячешь, и больше она никогда не скажет ничего худого о твоей дочери.

— Но я не запомнила «приговоров», — растерялась женщина.

— Я не повторяю дважды. Иди домой, и если захочешь помочь своему ребенку, то все вспомнишь, — Настя отвернулась к окну, показывая, что сеанс окончен.

Такая тактика нагромождения множества действий и наговоров, которые человек не успевает запомнить с одного раза, всегда давали возможность объяснить неудачу несоблюдением точности обряда. Да, как правило, люди и сами понимали, что могли ошибиться и чтоб не выглядеть глупо, во второй раз уже не приходили. Эту методику тоже придумал Андрей.

Не решившись просить снова, женщина скромно поблагодарила и вышла, скорее, расстроенная, чем обнадеженная. Дверь за ней еще не успела закрыться, как в проеме возникла молодая особа в шикарной пушистой шубке. Распущенные волосы образовывали роскошную рыжую гриву, отчего лицо казалось бледным и поглощалось яркими губами и огромными зеленоватыми глазами. Настя всегда завидовала подобной внешности — такие экземпляры на улице встречались редко, а в основном улыбались с обложек и рекламных щитов, ассоциируясь с сексуальностью и беззаботной роскошью.

— Кайфово, — посетительница оглядела комнату, — значит, мать Анастасия… — при этом она чуть не прыснула со смеху, отведя взгляд от серьезного Настиного лица, — прости…

— Ничего, — Настя представила себя на ее месте и решила, что, пожалуй, тоже позволила бы себе рассмеяться от несоответствия, так сказать, формы и содержания. …«Сестра Анастасия» звучало бы более демократично, — решила Настя, — надо предложить Андрею…

— Присаживайся. Что тебя беспокоит? — по привычке сказала Настя. Ей хотелось поскорее перейти к делу, чтоб не сравнивать себя с гостьей.

— Допустим, меня обокрали, — потрясающие губы чуть приоткрылись и снова сомкнулись. Видимо, она ожидала ответной реакции, но Настя продолжала не мигая смотреть в ее глаза, не выражавшие никакого сожаления по поводу утраты.

Вообще-то Насте приходилось участвовать и не в таких расследованиях. Однажды к ней даже обращалась милиция с просьбой отыскать пропавшего человека. Правда, после того, как она ошиблась трижды, а сыщики вынуждены были буквально перепахать несколько гектар, пришлось быстренько покинуть приятный, гостеприимный Луганск…

— Дело в том, — посетительница устроилась поудобнее, — что я не хочу обращаться в милицию. Мне не столько дорого украденное, сколько необходимо знать, кто это сделал… Вот, смотри, с момента, как я последний раз видела вещь, в квартире побывало четыре человека, — она начала загибать пальцы, — брат, лучшая подруга, муж и любовник. Понимаешь, какая пикантная ситуация? Мать Анастасия, не могла б ты указать мне вора?

Насте не пришлось даже напрягаться, привычно щуря глаза — как у хорошего шахматиста в арсенале имеются десятки отработанных дебютов, так и у нее существовали стандартные формулы, которые она выдавала практически не задумываясь.

— Перед сном, — начала она без предисловий, — зажги новую белую свечу и подержи над пламенем нож с деревянной ручкой, пока он не раскалится. В это время приговаривай: «Этой ночью темною, ночью безлунною, когда только бесы, да лихие люди бродят по земле, приди вор за „своей“ вещью и покажи мне, где она лежит». Потом опишешь вещь, которую у тебя украли максимально подробно, чтоб ее нельзя было спутать ни с какой другой. Нож остудишь в холодной воде и положишь под подушку. После обряда ни с кем не разговаривай и ложись спать. Ночью тебе вор и приснится.

— Не, прикольно, конечно, — губы гостьи сложились в очаровательную улыбку, а лицо сделалось по-детски наивным, — не, ты прикинь, как это будет выглядеть.

— И что? — не поняла Настя. «Заговор» был почерпнут из какого-то пособия и никто пока не предъявлял к нему претензий.

— А то, — гостья придвинулась ближе и заговорила, как со старой подругой, покачивая пальцем перед ее носом, — муж приходит с работы, а я тут нож над свечой грею. Он спрашивает, типа, зачем, а я молча, ничего не объясняя, кладу нож под подушку и ложусь спать. Угадай с трех раз, что он подумает? Тем более, кажется, он догадывается о любовнике. Да он меня, либо в ментовку, либо в психушку упечет!.. — гостья рассмеялась, — мать, у тебя попроще вариантов не наклевывается?

Настя и сама невольно улыбнулась. …Блин, а, правда, как же выкручивались другие, и что думали их мужья?.. Сознание принялось рисовать продолжения, от самых забавных до самых трагических, но никак не желало возвращаться к работе.

— Есть другие, — попыталась исправить положение Настя, — но это самый верный.

— Жаль, — гостья поднялась, — триста рублей, конечно, не деньги, так что ругаться мы не будем, но, похоже, придется идти в другое место… кстати, тебе б не мешало подучиться у нормального мастера, а то с фантазией у тебя бедновато. Берет он, естественно, дороже, но там реально стопроцентная гарантия.

— И что за мастер? — от такой неслыханной наглости Настя даже выпучила глаза.

— Есть магический салон «Колесо Фортуны», а мастера зовут — господин Виталий; он настоящий колдун. Да ты не расстраивайся, мама Настя, — добавила она совсем по-дружески.

Настя вскинула голову, словно на нее вдруг брызнули холодной водой.

— А что? — гостья улыбнулась, — зачем эти условности, если все равно ты не можешь мне помочь… хотя… слушай, для тебя дело тоже найдется, если ты согласишься. У тебя тут курят?

— Вообще-то нет…

— Да брось ты, — гостья выложила длинную розовую пачку.

Насте она показалась такой соблазнительной, что несмотря на строгое правило не курить во время приема, рука сама потянулась к столу.

— Проветрим, ничего страшного, — поднявшись, гостья распахнула форточку и осталась у окна, картинно выпуская тонкие струйки дыма.

Настя тоже закурила, совсем не чувствуя табачного привкуса. По сравнению с ее «Virginia light» сигареты казались истинным благовонием.

— Дело в том, Насть, — продолжала гостья, — я знакома с господином Виталием, а пришла к тебе, потому что не хочу посвящать его в подробности своей личной жизни — назовем это так. Так вот, может, ты сходишь к нему и выдашь мою историю за свою? Скажешь, у тебя пропал перстень с зеленым камнем. Замечательная, тонкая работа. Древний Египет. Ему без малого четыре тысячи лет.

— Сколько лет?!.. — ужаснулась Настя.

— А что такого? Допустим, он достался мне по наследству.

— И ты просто хранила такую вещь дома?

— Дура значит, — гостья пожала плечами, — но дело не в этом. Конечно, Виталий может понять, что ты врешь, но вдруг подскажет что-нибудь ценное? А выгонит, так что? Денег он при этом не возьмет… в отличие от некоторых, — она сделала паузу, — он берет деньги только за конкретно выполненный заказ.

В голове у Насти все перепуталось, но самого главного — своей связи с перстнем, которому четыре тысячи лет, она так и не могла уловить. …Хоть бы посмотреть на такую диковину!.. Такого, небось, ни в одном музее нет…

— И что я должна буду увидеть во сне, если никого из твоих знакомых не знаю? — Настя непроизвольно включилась в игру.

Конец ознакомительного фрагмента.