Билет в ад. Мистика и фантастика

Сергей Васильевич Ходосевич

Сборник мистики и фантастики.Предания старины и народные легенды.Фантастический экскурс в будущее и прошлое, в которое можно верить.

Новые легенды Даниловской мануфактуры

Московский бомж, искусстный плотник,

Когда то классный гробовщик,

Делам не божьим стал угодник

На зонах лет пятнадцать гнил

И старым выйдя на свободу-

Себе вдруг стал совсем не мил,

Москвы-одной он горду волю

С бутылкой водки вместе чтил.

В своих владеньях на Варшавке-

Стрелял он мелочь по утрам,

Платформе Зил читал дед сказки

И Корна вечно прославлял.

А ночью же в Мануфактурах

покой с комфортом все искал

И в водах речки знаменитой

звезд отражения считал…

Так годы до сырой могилы тихого тише прозябал.

Но вот однажды куш сорвавши

бутылки три он водки взял

И пирожком из «Перекрестка», с веселой песней, зажевал,

Колдунье осени вдруг удивился

И черта тут же увидал.

А, ну, проваливай, бомжара! — охранник рядом прокричал,

А бомж себя за грязны кудри легонько очень потрепал

Себе лишь, еле-еле слышно, губами только прошептал:

Эх, мать твою от этой жизни не все, что надо, грешный брал,

Не надо! Фауста читал!…

Свою бы душу я за все за эти штуки, лукавый, тоже бы загнал…

А черт, как вроде улыбнулся

И вмиг бумаги протянул,

К бомжу вдруг задом повернулся,

Издавши то ли рык, толь гул

И молвил на своем зверином:

А не пропил, ты дед, свой ум!

Я знаешь даже слышу твоей же славы сильный шум!

Все будет-молодость, достаток,

Любовь и просто баловство…

Но все в секунду ведь исчезнет,

Коль скажешь где то слово: Все!

То знак мне будет-получил сполна,

Москвы-реки поднимется волна

И в ад опустится душа…

Умрешь, дед-тихо, не спеша,

Быть может наконец познавши, что жизнь людская хороша…

А может все испортит капля фальши,

И скажешь, ты, не дашь мне даже и гроша,

За то, что лесть и ложь, неправда-

затмили трезвые глаза.

Лицом черт к деду повернулся, за плечи обнял и заржал:

Во всем мне только повинуйся!

Час поздний! Через час гроза!

Смотри в глаза, нетрезвый смертный,

Тебя ждет счастья полоса,

Второго я теперь не слушай, из совести с слезами, голоса…

Ешь пирожок, счастливчем, что надкушен

И не болит пусть боле голова!

На документ наш опусти глазенки,

Прочти условия, права…

Для пальца среднего иголка…

Немного крови, роспись,

все дела…

Запомни, брат, я буду рядом,

Мне не помеха здания-стена,

С минуты этой пошла вся в счастие-игра!

И палец быстро уколовши бомж документы подписал,

Рогатый друг в сей миг исчезнув,

Листки с собой в свой мир забрал.

А бомж тут вспомнил, что он Коля

И по отцу-он Николай,

Допив всю водку толь от счастья, то ль от горя к Москва-реке тут зашагал,

Увидев в водах отраженье-свое..

Он тут же онемел.

Лет двадцать может быть красавцу,

Что рожей нагл и очень смел,

В плаще сверхмолном от Версачи и дорогие башмаки,

Ах, явно черт перестарался! — его чесались кулаки…

Но возглас чей то: Помогите! —

Красавца Колю отрезвил…

А вот гляжу и приключенья! — продавший душу тут сьязвил

И к «Вольво» к кабаку помчался,

В салоне, где его во тьме,

Сын сукин с другом девкой занимался,

А та кричала будто не в себе…

Пошива местный бизнесмен,

Что не терпел девиц отказа,

В машине пташке поздней-господин,

Творил бесчинство с ней, зараза.

Открывши дверцу, озверел Колян

И вытянув носильника за шкирку,

Второму кадру просто по мордам-

Он надавал и крикнул:

Мужики, плаща от крови вашей,

кто оплатит стирку?

И даме руку нежненько подав,

Добавил: Ну, адью, ребята,

Быть может встретимся еще,

Планета наша кругловата.

Преображенный из бомжей

И просто Анна-проститутка,

Неподалеку — дорогой отель…

И их любовь, что длится вот уж сутки,

Полны карманы долларов и евро,

Без счета-русские рубли,

Они в раю быть может и наверно…

Нет прошлого, что было скверно,

А будет что, то им до фонаря,

Любовь, что так пришла мгновенна,

Забрала их и крыши им снесла…

Монастыря близ, в хлопковой слободке,

Что создал сам Мещеряков,

Ушедшим двум, ушедшим от себя

Для счастия не надо водки,

Они пьяны, пьяны любя

И номер их, как люк в подводной лодке…

Им наплевать на мир, что наверху,

На листопад, на дождь, на грозы,

В сердцах их множество тепла,

Отсек любви их-мира здесь серьезен…

На сутки третьи все оборвалось…

И в дверь отеля постучали…

Полиция!

Ну вроде все! — сказал Колян

И голубки, как мыши замолчали…

Накинув платье Анна обомлела,

В кровати старый бомж хрипел,

Прощенья, что просил у Бога, за то, что сделать не сумел…

Потом он к черту обращался, и то ли плакал, то ль орал:

Эх, обманул меня, лукавый,

Да я и сам не устоял!

Свою любовь не только встретил,

Но у ребяток чемодан забрал,

В котором денег было столько,

Что в жизни всей и не видал…

Вино, любовь и ананасы…

И с Анной планы лет на сто,

Скакал на радужном Пегасе,

Вокруг кружило воронье…

И вместо карты козырной,

Туз потянул я воровской…

Тут захрипел Колян внезапно

И пену выдал изо рта,

Видать душа в ад устремилась,

Бунтуя, в свет тот отошла.

А за окном черт улыбался и тихо Аннушку манил,

Тут опер нервный двери вскрыл

И только прокричал: Ах, сука!

В окно с шестого этажа Анюты яростный прыжок,

Об землю тела мент не слышал стука,

Что над бомжем открывши рот стоял и выдавить с себя не мог не звука…

Тут можно б было ставить точку,

Москвы ж реки тут поднялась волна

И голос ветра, сзади или сбоку:

Хранит предание-народная молва,

При Корне тут была такая же забота,

С собой, что унесла река…

Ткачиха Аннушка, с мануфактуры,

Бывают бабы, правда дуры,

Влюбилась в местного вора,

Зимой, что снежной фабрики на входе,

Ее подрезал кАрмАна,

Без денег правда не оставил,

Но вот до смерти напугал,

Затем же извиниться вздумал

И всюду девушку искал,

На Тульской лавку ювелира,

Он ранним утром как то взял

И вдруг ямщик, ее как домогался,

Одним глазком тут увидал.

И девку выдернув с повозки,

Повел прощения просить,

Так и случилось-вора ткачихе полюбить,

Любовь неделю то и длилась,

Убили вора за дела,

Анюта Корну повинилась,

Носивши в животе дитя,

А по весне пошла и утопилась,

Оставив все подарочки из зла,

С той самой лавки ювелирной,

Что была послана судьбой,

Таким с Варшавки был наш вор-романтик,

Что вроде был и не герой,

На месте том, где ныне «Перекресток» —

сети торговой магазин,

Рыдала Анна, расти, что будет сын один,

Напротив, пристань где топилась,

Где и невинность отдала-

О чем давно уже забыла старушка милая Москва,

Вам не скажу история здесь с чертом была?

И новый Фауст действие ли дал,

Но вот скажу-Москвы преданье мило,

Спиной к реке, лицом же к «Перекрестку» молитву «Отче наше» прочитать

И вам любви прекрасной, нежной-

всем в силах Бог с небес послать,

Наоборот здесь если встать и так де эти «Отче наши» все так же трижды прочитать, то рядом с вами тот, кто не хотите —

Не будет боле пребывать.

Здесь место истинно святое,

Мещеряков его святил,

Помещик славный он и видный,

Что с церковью русскою дружил,

А черт, что рядом, то наследье-

Болотникова грубых сил,

Добро и зло, что держит в равновесье здесь всем известный рядом монастырь

И Хлопковой Москвы слободке дает здесь жить немало сил.

Порой здесь происходят сказки,

Порой творятся черные дела,

Любовь здесь-просто к человеку

Жила в том месте и жива…

И про Коляна мой рассказ печальный-легенда с уст самих бомжей,

Что душу продавши нечайно,

Сны видят про лоханку щей.

С платформы Зил и у причала-легенда новая жива,

Ее не знают где начало

И Аннушки ли встретится душа-

С Коляном молодым, бомжем ли старым,

Иль в свете том разлУчат навсегда

Но у Даниловской мануфактуры, иные, брат, сейчас дела…

Не забывай про Перекресток,

Узнать легенда ли права,

Молись, молись, молись и помни-

Любовь на свете лишь права