Грозное дело

Сергей Булыга, 2015

14 ноября 1581 года в Александровой Слободе при невыясненных обстоятельствах смертельно ранен наследник престола, старший сын царя Ивана Грозного, царевич Иван Иванович. Немногочисленные свидетели наотрез отказываются давать какие-либо показания. Тогда расследовать преступление назначается лучший сыщик Разбойного приказа Трофим Пыжов, хорошо знакомый читателям по романам «Царское дело» и «Углицкое дело». Но тогда было значительно проще, а теперь Трофим едет в Слободу как на казнь. И тем не менее…

6

Трофим, как только они вышли, сразу же перекрестился. Годунов на это только хмыкнул и велел идти за ним. Трофим спросил, куда они теперь? Но Годунов и не подумал отвечать, а развернулся и пошёл. Трофим пошёл за ним. А перед ними шёл стрелец со светом. Второй стрелец, тоже со светом, шёл следом за Трофимом.

И опять они то поднимались вверх по лестницам, то опускались вниз и поворачивали то в одну, то в другую сторону. Трофим уже ничего не считал, пальцев не загибал, на тесноту и духоту не злился, а просто шёл себе, как старый конь на живодёрню, да время от времени невесело вздыхал. Никто им на пути не встречался, только сторожа на рундуках да сторожа возле иных дверей. А при одних дверях стояли даже рынды. Годунов, проходя мимо них, громко хмыкнул. Рынды вздрогнули.

И ещё вот что: нигде никто, то есть никакие сторожа, ничего у них не спрашивали, ни, тем более, не останавливали их. Но и шапки не очень-то ломали, а так, больше с ленцой, и Годунов им не пенял за это.

Так они шли довольно долго, а потом вдруг вошли в небольшие, но зато очень богатые сени, и там при дверях стояли сразу восемь рынд — все в золочёных кафтанах и с золочёными же бердышами. Царица Небесная, мелькнуло у Трофима в голове, не выдай! Он поднял руку и утёр лоб. Лоб был в поту и горел, сердце колотилось, ноги стали подгибаться…

— Но-но-но! — тихо, но строго сказал Годунов. — Ещё чего?!

Трофим встряхнулся, осмотрелся. Рынды при дверях стояли неподвижно. Годунов снял шапку. Какой-то человек, тоже без шапки, но в богатой шубе, отделился от стены, поклонился Годунову и сказал:

— Боярин! Скажи про меня. Я здесь со вчерашнего утра, боярин. А мне ехать надо!

— Всем надо, — сказал Годунов и повернулся к двери.

— Боярин! — повторил тот, в шубе. — Мне в Псков! К королю!

— Король не в Пскове, наши в Пскове! Чего мелешь?! — сердито сказал Годунов, стараясь говорить негромко.

— Глуп я, боярин! Дурь сморозил! — не унимался тот, в шубе. — Меня государь призвал! У меня вот, боярин! — и он показал свёрнутую в рульку грамоту. — В Псков надо отвезти! Немедля!

Годунов хотел взять грамоту. Тот, в шубе, не дался, отступил.

— Ты чего это? — яро, но шёпотом воскликнул Годунов.

— Не смею! — сказал тот испуганно.

— Ой, Сёмка! — сказал Годунов. — Не балуй! — и снова потянулся к грамоте.

Сёмка (Семён Ададуров, царёв посланник в Псков) убрал грамоту за спину и виноватым голосом сказал:

— Государь велел, чтоб никому!

— Ну, тогда жди, покуда государь… — начал было Годунов, но не закончил, обернулся к Трофиму, сделал ему знак не отставать и первым пошёл к двери.

Трофим пошёл за Годуновым. Рынды перед ними расступились.

Там, куда они вошли, было почти совсем темно, горела только одна свеча, но и ту поставили за занавеску. И за той же занавеской виднелась чья-то тень. Годунов негромко кашлянул в кулак. Тень задвигалась. Потом из-за занавески вышел молодой боярин, держа в руках шапку. Вид у боярина был перепуганный. Трофим присмотрелся и узнал — это был Богдашка Бельский, царёв оружничий.

— Ну что? — тихо спросил Годунов.

Бельский пожал плечами.

— Кто там ещё?

— Софрон.

Годунов кивнул. Бельский глянул на Трофима, сразу стал очень сердитым, и так же сердито спросил:

— Кто это?

— Из Москвы, — ответил Годунов. — Тот самый.

— А! — недовольно сказал Бельский. — Да только теперь надо ли?!

— Испытать надо, — сказал Годунов.

— Ну, испытай, — сказал Бельский. — А я посмотрю!

И он даже хмыкнул. Трофима опять пробил пот, руки задрожали. Годунов взял Трофима за руку. У Годунова рука не дрожала. Она была холодная и потная. Годунов повёл Трофима за собой.

Они зашли за занавеску. Там, на мягкой короткой скамье с подлокотниками, сидел царь Иван Васильевич — без шапки, босой и в домашнем татарском халате. Халат был дорогой, парчовый. Царь был как будто неживой — не шевелился. И глаза у него не моргали. Глаза смотрели в одно место, куда-то поверх Трофимова плеча. Потом глаза немного повернулись и стали смотреть прямо на Трофима. Трофим начал задыхаться, ему стало нечем дышать. Царь пошевелил губами.

— Назовись! — тихо сказал Годунов, стоявший рядом.

— Государь царь батюшка, — дрожащим голосом сказал Трофим. — Вели казнить! Не гневайся!

Царь медленно моргнул. У Трофима ноги стали подгибаться, он опустился на колени.

— Назовись! — повторил Годунов ещё тише.

— Раб твой, — сказал Трофим, — Трофимка я, Пыжов, стряпчий. Князя Михаила человек. Князя Лобанова-Ростовского.

Царь недовольно поморщился.

— Глуп он! — поспешно сказал Годунов. — Он, государь, как только тебя увидел, сразу ума лишился. Так ведь, Софрон?

— Так, так! — сразу послышалось в ответ.

Трофим повернулся на голос и увидел, что возле царской лавки сидит на полу древний старик в белой длинной рубахе. Старик был совсем седой, длиннобородый, костлявый. Старик этот, Софрон, смотрел на Трофима строго, испытующе. Трофиму стало боязно. Вдруг Годунов опять заговорил:

— Беда у нас великая, царь-государь. Но мы эту беду развеем. Сыщем мы злодея, государь, не сомневайся. Трофимка сыщет. Как и того тогда сыскал, так сейчас сыщет и этого. Сыщешь?

Трофим кивнул — сыщу!

— Сегодня же?

Трофим кивнул — сегодня же!

— Побожись!

Трофим перекрестился.

— А не сыщешь — на кол!

Трофим широко кивнул, что на кол.

— Встань!

Трофим встал.

— Вот, государь, — продолжил Годунов, — Трофимка взялся и Трофимка сыщет, не кручинься. И государь-царевич тебе шлёт поклон. Бью, говорит, челом за батюшку, не хворай. Батюшка царь-государь, я, говорит, твой сын любимый, Ивашка-царевич, пёс твой…

Царь вдруг резко поморщился. Годунов сразу замолчал. Царь открыл рот и что-то прошипел.

— Что? — тихо спросил Годунов.

— Вон! — громко сказал Софрон. — Пошли вон, псы смердячие! Вот что государь велел!

И Годунов с Трофимом сразу вышли.