Грозное дело

Сергей Булыга, 2015

14 ноября 1581 года в Александровой Слободе при невыясненных обстоятельствах смертельно ранен наследник престола, старший сын царя Ивана Грозного, царевич Иван Иванович. Немногочисленные свидетели наотрез отказываются давать какие-либо показания. Тогда расследовать преступление назначается лучший сыщик Разбойного приказа Трофим Пыжов, хорошо знакомый читателям по романам «Царское дело» и «Углицкое дело». Но тогда было значительно проще, а теперь Трофим едет в Слободу как на казнь. И тем не менее…

7

В сенях они остановились. Сзади них стояли рынды, а впереди, возле входной двери, Богдашка Бельский, вор, царёв оружничий. Годунов, не глядя на него, вполголоса спросил:

— Ну что?

Что, что, хотелось ответить Трофиму, на кол меня подсаживаешь, вот что! Или я, думаешь, не понимаю, что у вас тут сотворилось?! Но Трофим ничего не сказал, а только отвернулся в сторону.

Годунов строго напомнил:

— Царь-государь тебя благословил, скотина, а ты рожу воротишь. Надо начинать!

— Что начинать? — спросил Трофим. — Уже глухая ночь, боярин.

— Может, и ночь, а государь не спит, — ещё строже сказал Годунов. — А как тогда нам спать? Да и у Ефрема уже всё готово. И это близко, прямо здесь, под нами. Начинай розыск! Любого, кого надо, выдернем. Мигом!

— Нет, — твёрдо сказал Трофим. — Я так не ищу. Я должен сам всё посмотреть, после подумать, а уже только после к Ефрему.

— А, — сказал Годунов, — так ты что, сперва хочешь сходить в ту палату, в которой вся это беда стряслась?

— Хочу, — ответил Трофим, обернулся и увидел — Бельский усмехается.

Трофим нахмурился. Бельский подошёл к ним и сказал, глядя на Годунова:

— Я говорил тебе. А ты: знаю, знаю!

Годунов молчал. Потом, повернувшись к Трофиму, сказал:

— Ладно, сведём мы тебя в ту палату. Прямо сейчас.

— Это дело доброе, — сказал Трофим, — но сперва надо сходить к царевичу и снять с него расспрос.

— Что?! — сразу даже не поверил Годунов. — Ты хоть понимаешь, пёс, о чём ты просишь?! Да государь-царевич чуть живой остался, чуть не помер. А от тебя сразу помрёт. И тогда мы на колесо тебя! Ты это понимаешь, пёс?

— Понимаю, — ответил Трофим. — Но у нас в Приказе так заведено — сперва расспрос. И я только так могу. А колесо, так колесо. На всё Божья воля.

А сам подумал: мне с вами и так оно будет. Годунов посмотрел на Трофима, на Бельского…

Бельский усмехнулся и сказал:

— Я говорил тебе!

Годунов ещё подумал и сказал:

— Ладно. Будет тебе царевич, пёс. И будет колесо, попомни моё слово. А пока пойдём.

И они пошли. Теперь с ними шёл только один стрелец со светом, а второго Годунов сразу послал вперёд, наверное, предупредить о том, что они скоро придут.

Они и в самом деле шли к царевичу, к медному царевичеву крыльцу. Трофим узнавал повороты, сторожей на них и думал, что за неделю-другую он здесь совсем бы освоился и ходил бы с закрытыми глазами, как ходит ночью по кремлю в Москве.

Но только кто ему даст столько времени, думал Трофим. Этим же что нужно? Скорей казнить злодея, вот и всё. А кто злодей? Да тот, кто первым в этом сознается. А сознается, чего душой кривить, любой, когда его вздёрнут на виску да влепят кнута, а после горящим веником его, а после на спицы — и кто это такое стерпит? Да никто! И станет говорить всё, что велят. Но, опять же, если взяли одного, а не кого-нибудь другого, то, может, так и надо, Господь не зря такое допустил, а если это так…

Но дальше Трофим подумать не успел, потому что они опять пришли к тем самым рындам, на которых Годунов похмыкивал, когда они шли к царю. А теперь, когда они вернулись, возле них стоял стрелец со светом. Годунов, остановившись, глянул на стрельца. Стрелец утвердительно кивнул. Годунов взял Трофима за руку и повёл к двери. Рука у Трофима уже не дрожала. Рука Годунова была липкая. Рынды расступились и открыли дверь. Годунов вошёл, ведя за собой Трофима.

За дверью оказались маленькие сенцы. В них, в углу, возле напольного креста, на коленях стояли два монаха и молились. В следующих дверях тоже стояли рынды. Из-за них, из раскрытой двери, тянуло дурманным духом. Годунов остановил Трофима и дальше, в ту дверь пошёл уже один. Трофим стоял и робел озираться. В сенцах было сумрачно. Трофим начал молиться — прочёл Отче наш. Потом Богородицу. А после опять Отче наш, потому что ничего другого не мог вспомнить. Когда прочёл, начал сначала. Так он читал и читал Отче наш, и прочёл раз десять или даже больше, пока не вернулся Годунов, наклонился к самому уху и очень тихо сказал:

— Если вдруг что, сразу убью. Пойдёшь?

Пойду — кивнул Трофим. Годунов пошёл обратно. Трофим за ним.

За дверью оказалась маленькая горенка, даже почти чулан без окон, там было темно и душно, от дурманящего запаха душистых трав голова шла кругом. Посреди горенки стоял высокий тощий человек, одетый на иноземный лад, и заслонял собой свет. Дальше, на свету, была видна лежанка, очень простая на вид, и на ней, плотно укрытый, лежал кто-то, но лица его Трофим не видел.

— Вот, привёл, — сказал Годунов иноземцу, кладя Трофиму руку на плечо. — Я его предупреждал, но он упёрся.

Иноземец ничего на это не ответил, а только сверкнул глазами. Колдун, сразу подумал Трофим. Иноземец ещё раз сверкнул, а но всё же отступил немного в сторону. Трофим увидел царевича. Царевич лежал на спине. Лицо у него было очень худое, бледное, но чистое. Глаза закрыты. Царевич лежал как мёртвый.

— Что тебе ещё? — сердито спросил колдун-иноземец.

Трофим принюхался, сказал вполголоса:

— Анис. Шалфей. Солодка. Проскурник. А это жжёное что?

— Это не жжёное, — сказал колдун, — это водка прогорелая. На змеином сале.

— Какая змея?

— Эфиопский аспид.

— Ладно, — сказал Трофим. — Аспид так аспид.

И, мимо колдуна, быстро шагнул к царевичу. И только теперь, сверху, он увидел, что со второй стороны, с левой, вся щека у царевича была рассечена и замазана чем-то блестящим. Так же и висок был весь рассечён и в крови, уже запёкшейся.

— Стой! — тихо сказал колдун.

Но Трофим его не слушал, а наклонился над царевичем и шёпотом велел:

— Огня!

Колдун даже не шелохнулся. Годунов дал Трофиму огня — щепку лучины. Трофим осветил рану. Рана была гадкая, нечистая.

— Углями надо было прижигать! — строго прошептал Трофим. — Куда смотрел, колдун?!

— Любезный! — сердито зашептал колдун. — Я бы попросил тебя не умничать, ибо нет ничего проще, чем…

И тут он резко замолчал. А Трофим аж отшатнулся! Царевич открыл глаза и начал медленно водить ими по сторонам. Взгляд у него был настороженный…

И успокоился только тогда, когда увидел Годунова. Тот заулыбался, сказал:

— Батюшка-царевич, это я, раб твой Бориска. Мы тебя вылечим, батюшка. Ещё будешь соколом летать, басурманам головы рубить, красных девок портить…

Царевич поморщился, облизал губы.

— Водицы? — спросил Годунов.

Царевич молчал. Колдун выступил вперёд и положил царевичу на лоб тряпицу.

— Что это? — строго спросил Трофим.

— Двойная водка, от жара, — ответил колдун.

Трофим одобрительно кивнул. Царевич начал смотреть на Трофима. Смотрел долго, потом улыбнулся. Трофим раньше никогда царевича так близко не видел. И Трофим спросил:

— Кто тебя так?

Царевич не ответил, но и глаз не отводил.

— Ты его видел? — продолжал Трофим.

Нет, показал глазами царевич.

— Сзади бил?

Царевич моргнул — сзади. Врёшь, сердито подумал Трофим, били спереди, правой рукой! А вслух только сказал:

— Ой ли?!

Глаза у царевича задёргались, потом остановились, стали злыми.

— Довольно! — воскликнул колдун. — Уходите!

— Сейчас, сейчас! — сказал Трофим, опять наклоняясь над царевичем, провёл рукой над раной, два раза туда-сюда, убрал руку, распрямился и сказал:

— Железом били.

— Шарлатан! — сказал колдун.

Трофим ухмыльнулся. Царевич уже успокоился и снова смотрел только на него. Колдун сказал:

— Про железо — это ложь. Этого нельзя определить.

— Можно! — возразил Трофим. — Деревяшкой так не рассечёшь. Голову проломишь — да, а рассечь — нет, не рассечёшь. А тут били с правой, наотмашь!

— Чернокнижник! — воскликнул колдун.

Трофим в ответ только пожал плечами. Царевич открыл рот и попытался говорить. Колдун кинулся к царевичу и начал утирать ему губы мочалом. Мочало было мокрое, губы у царевича блестели.

— Пошли вон! — строго сказал колдун. — Своих голов не жаль, так пощадили бы мою.

Годунов взял Трофима за рукав и поволок вон от царевича. Трофим особо не упирался, ему и так все было ясно.