Незнакомец из подсознания. Книга 1

Светлана Шахова, 2022

Юная Алла, взрослея, «пробует» жизнь на вкус. В попытках отыскать собственный путь – без кумиров и лжепророков – она попадает в щекотливые ситуации, сталкивается с соблазнами, разочарованиями, трагедиями, но лишь становится сильнее, преодолевая препятствия. Более же всего Алла стремится постичь суть настоящей любви, жаждет испытать её и пронести по всей жизни. Редактор: Ксения ЛевонесоваХудожник: Светлана Шахова

ЧАСТЬ I. СТРАННЫЙ СОН

1

На школьный двор под бодрую музыку стремительно неслась пёстрая лава форменных платьев, костюмов, портфелей и букетов.

Праздничная суета подогревала Аллу. На парадном крыльце вокруг десятиклассницы крутилась стайка первоклашек — чтецов, которых ей поручили собрать для выступления на торжественной линейке.

Мальчишки дёргали одноклассниц за хвостики, торчащие из-под огромных белых бантов. Те лишь отмахивались, как от назойливых мошек, боясь пошевелиться, чтобы не помять накрахмаленные фартуки.

По сигналу дети построились, по очереди зачеканили четверостишия. Алла одобрительно кивала, но смотрела поверх голов.

У школьных ворот остановилась черная “Волга” представительского класса. Вышла девушка с дипломатом, зашагала через школьный двор.

Близорукость мешала Алле издалека определить учительница это или школьница. Она видела только, что та была большая. Нет, не полная — просто большая.

Вскоре по белому кружевному фартуку поверх строгого коричневого платья стало очевидно — старшеклассница.

“Удивительно — азиатские черты лица и такие мощные габариты. Она явно выделяется из толпы”, — отметила Алла.

Ира, так звали новенькую, выходя из служебного авто отца, тоже сразу приметила Аллу и прямиком направилась к ней. “Наверно, эта девчонка из актива школы, — подумала она. — То, что нужно. Всё спрошу у неё — не подходить же к первому встречному в этом захолустье”.

С налётом высокомерия на лице она остановилась неподалеку от группы чтецов в ожидании завершения прогона.

Ребята добросовестно отбарабанили стихи.

— Молодцы! Запомните кто с кем стоит. У нас ещё минут пятнадцать! Далеко не убегать! — скомандовала Алла.

Ира подошла, манерно заправила за ухо длинную прядь.

— Привет! Ты, наверно, комсорг школы? — спросила она таким тоном, будто Алла и все окружающие ей чем-то обязаны.

— Представься для начала, — сухо ответила Алла и, будучи ниже ростом, посмотрела на новенькую “сверху вниз”.

От неожиданности та изменилась в лице, тон смягчился.

— Ира. Меня зовут Ира.

Алла тоже заговорила дружелюбнее:

— Алла. Будешь здесь учиться?

— Да. Где десятый “А” собирается?

— Смотри, вон там парни гогочут. Задирают того, что в красной кепке с полосатым козырьком. Видишь?

— Ну да. Трудно не заметить?

— Наши, — Алла улыбнулась.

— Так ты тоже из этого класса?

— Угадала. Ну всё, давай. У меня уже чтецы собираются.

Новенькая подошла к одноклассникам, видимо, представилась, и… осталась стоять в сторонке в одиночестве.

2

Иру в классе не жаловали. Её высокомерие отталкивало, а нарочито выставляемые напоказ светские манеры возводили невидимую стену, мешавшую дружескому общению. Одноклассники обращались к отличнице в крайних случаях, исключительно по делу — за подсказкой или списать.

Алла долго наблюдала за ней, по привычке стараясь “залезть в голову”. Заключив наконец, что девушка, должно быть, очень одинока, стала относиться снисходительно.

Однажды Ира догнала Аллу на пути из школы. Девушки медленно побрели вдоль ровно подстриженной, ещё совсем зелёной живой изгороди.

— Куда поступать собираешься? — поинтересовалась Ира.

— Хочу на иняз. По маминым стопам, — ответила Алла и, помолчав, шёпотом добавила: — А потом смотаться бы в Европу.

— Амбициозненько! К репетиторам ходишь?

— Нет, иностранным мама со мной занимается, остальное сама. Летом семь выпускных экзаменов сдавать — мозг кипит.

— Везёт тебе, — задумчиво проговорила Ира.

Алла вопросительно подняла брови.

— Ты сама выбираешь, а за меня всё отец решил. Для соответствия его статусу я, видите ли, должна поступить в Институт Международных Отношений в Москве. Представляешь, какой там проходной балл?!

— А что у твоего папы за статус?

— Должность в областной администрации. Мы с Дальнего Востока приехали. Отец на Москву рассчитывал, но его сюда закинули, хоть и с повышением. В общем, рвет и мечет! “Не могли, — говорит, — служебное жильё в элитном доме в центре города выделить, а не в обычной многоквартирной пещере. Здесь даже приличной школы поблизости нет!” — передразнила Ира отца и с досадой добавила: — Нам с братом дружить-то можно только с его разрешения.

— Как же вы живёте?! — ужаснулась Алла.

— Сама не представляю. Сдать бы поскорее выпускные, поступить да уехать от родичей подальше.

Девушки давно прошли свою улицу и теперь сидели на дальней скамейке сквера.

— Ал, я смотрю и удивляюсь, — рассуждала Ира, — ты такая маленькая, худенькая, особенно на фоне нашего “конского двора”. Короче, выглядишь, как малолетка — личико бледное, стрижечка пацанская. А внутри — кремень! Во всём свою линию гнёшь. И парни тобой вон как интересуются — то один подсядет, то другой.

Алла уловила нотки зависти.

— Да брось, Ир, всё по-приятельски. А подсаживаются, чтобы списывать удобнее было. Но вообще, забавно: когда мы были малолетками, учителя девочек с мальчишками в наказание вместе сажали, а теперь, когда сами на пары разбиваются, — разгоняют…

Девушки секретничали до самого вечера, забыв про обед и уроки. Так началась их дружба.

3

В конце сентября произошла неприятная история. Учительница по географии опаздывала на урок. Прошло уже минут десять, а её всё не было. В классе царил хаос: одни расхаживали около парт, другие перешёптывались, “галёрка” травила анекдоты, время от времени взрываясь раскатами хохота.

— Народ! Может, в парк двинем? Кто “за”? — стараясь перекрыть шум, крикнул комсорг класса. Не так давно у Гоши “сломался” голос и, оформившись в звучный баритон, сразу привлекал внимание.

Со всех сторон понеслись одобрительные возгласы:

— Точняк!

— Если все уйдем — ничего не будет!

— Заскочу за гитарой!

— Резче! Резче!

— После географии ещё математика, — напомнила Ира, на неё никто не обратил внимания.

Собрав вещички, ребята выскочили из класса. Стараясь не шуметь, побежали по коридору на выход и, лишь оказавшись далеко за территорией школы, ощутили свободу и галдящей толпой повалили к парку.

Игорь свернул во двор, но вскоре догнал ребят. На плече у него вместе с рюкзаком болталась гитара.

Бабье лето только начиналось. Лишь листва, слегка тронутая красками осени, выдавала её скорое приближение.

Остановившись на поляне, ребята побросали портфели, уселись на пакеты из-под “сменки”. Кто-то завалился на траву и смотрел в небо, щурясь от яркого света.

Гоша раскрыл рюкзак. Слепящие блики заметались по жестяным банкам.

— Пацаны! Налетай!

— Ого! Пивко! — обрадовался Илья. — Где взял столько?

— Почистил холодильник, пока родичи на даче. Потом скинемся — верну.

Девушки, сбившись в стайку, демонстративно шептались и хихикали, стараясь привлечь внимание рядом сидящих парней. Зоя учила троих, таких же двоечников, как она, незаметно списывать. Вика рассказывала, как строчила шпоры на коленке. Илья делился планами на поступление…

Опустошив банку пива, Гоша подстроил гитару и заголосил: “Я пью до дна за тех, кто в море…”

Постепенно присоединились другие. Парни вошли в раж и, перекрикивая друг друга, проголосили ещё пару песен.

— Алк, давай теперь ты, — комсорг протянул гитару.

Все стихли, с изумлением наблюдая, как тонкие девичьи пальцы изящно переставляют аккорды и перебирают струны. Негромкий, но чистый голос завораживал неподражаемым бархатным оттенком.

Под романтическое пение Олег с Машей потихоньку удалились. Остановившись за ветвистым кустом, они пытались скрыть объятия, но редкая листва предательски выдавала.

Время летело, никто за ним особо не наблюдал. Старшеклассники наслаждались свободой.

— Ребят, а где Ирка? — вдруг спохватился комсорг, озабоченно оглядываясь. — Она что, в классе осталась?

Никто не припомнил, чтобы разговаривал с Ирой по дороге. Компания зашумела.

Мамочки с колясками поспешно сворачивали в сторону, издалека завидев пьяных, нецензурно бранящихся парней. Сгорбленный старичок пытался сделать замечание — бесполезно, его мнение никого не интересовало. Опираясь на трость, он засеменил своей дорогой, сетуя, какая наглая молодёжь нынче пошла, не то что в прежние времена.

— Слушайте! А хорошо, что этой громилы с нами нет — она бы донесла про пиво, — попробовал успокоить компанию Олег.

— Да-да, и про то, что вы с Машкой за кустами целовались, — с усмешкой добавил Илья.

— Те чё, больше всех надо? Видел и молчи!

Долговязый Олег пошёл на Илью, бывшего на голову ниже. Толкнул в грудь.

— Оборзел?! — подвыпивший парень, потеряв страх, толкнул качка в ответ.

Какое-то мгновение они стояли друг против друга, раскрасневшись от внезапно вспыхнувшей злобы, потом сцепились и упали на траву.

Одноклассники окружили борцов, криками и свистом, поддерживали то одного, то другого. Когда инцидент перерос в нешуточную драку, бросились разнимать. Растащили.

Оценив, что парни выпустили пар и не собираются продолжать, Игорь вернулся к прежней теме.

— Предлагаю объявить Ирке бойкот, чтоб знала как отбиваться от коллектива, а то — строит из себя.

Со всех сторон послышались одобрительные возгласы.

— Больше никто к ней не подходит и не разговаривает. Понятно?!

Растянувшись по парку, агрессивно настроенные одноклассники обсуждали предстоящую травлю одиночки.

Алла не вступала в разговоры. Она твёрдо решила не участвовать, следуя собственной установке — всегда быть на стороне жертвы.

4

На следующий день, войдя в класс, Ира почувствовала недобрые взгляды. Никто не ответил на брошенное ею: “Привет!”

Сосед по парте демонстративно, не сказав ни слова, пересел.

В дверях появился Фёдор Яковлевич с журналом подмышкой.

— Ну что, товарищи десятиклассники! Хорошо вчера погуляли? — начал с порога классный руководитель. — А куда смотрел комсомольский лидер, интересно знать? Ваше счастье, что Анна Степановна освободилась только к концу урока, а Татьяна Васильевна и вовсе заболела, так что математики всё равно бы не было. Пока об этом массовом побеге с уроков известно только учителю по географии и мне. Но, если такое повторится — вызов на педсовет вас вместе с родителями неизбежен.

После его пламенной речи со счастливым финалом напряжение спало. Класс оживился. Литература пошла по обычному плану.

Но ни на этом, ни на других уроках к Ире никто не обращался. Те, с кем она пыталась заговорить, с презрением отворачивались.

На длинной перемене Алла не увидела её в столовой. А вернувшись в класс, нашла одиноко сидящей за партой: голова упала на руки, плечи конвульсивно дергались — одноклассница беззвучно рыдала.

— Не плачь. Всё образуется, — стала уговаривать Алла, гладя Иру по голове: когда-то так успокаивали её саму — помогало.

— За что они так со мно-о-о-ой? За что-о-о-о? — прерывисто дыша, повторяла Ира. — Я никому не донесла, что все сбежа-а-али. Сказала, что сама опоздала на урок, а когда при-при-шла — в классе уже никого не было.

Немного успокоившись, но всё ещё хлюпая носом, она добавила:

— Мне нельзя было с вами… Географичка опоздала, потому что долго беседовала с моим отцом… Он приходил в школу выяснять у учителей, выходят ли у меня пятёрки по предметам.

Алла с облегчением вздохнула.

— Я с ними поговорю.

На следующем уроке к ней подсел Игорь.

— Против всех пошла? — прошептал он.

— Отвали, придурок! — сухо бросила Алла.

Тому повезло: года три назад она откровенно “послала” бы. Поначалу подростковый возраст кидал из стороны в сторону. Сама не понимала, как в ней уживаются противоположности — хорошо воспитанный домашний ребёнок и уличная оторва с арсеналом похабных словечек. Алла лишь знала, что по-другому самоутвердиться и выжить среди сверстников тогда было невозможно. В старших классах желание становиться девушкой, а не пацанкой, взяло верх. “Подзаборные” привычки начали постепенно уходить, уступая место более цивилизованным, диктуемым воспитанием. И всё же, паинькой Алла, определённо, не была.

— Ответишь, — не унимался Игорь.

— Хм, угрожаешь?

— Нет — разбираюсь.

— Она плакала. Я стала успокаивать, хотела выведать, что она географичке сказала. Представляешь — ничего. Ирка не виновата. Просто ей нельзя было с нами.

— Ну, знаешь ли, каждый может придумать.

— Не буду ничего доказывать. Знаю только — она не придумывает, надо отменить бойкот.

Учитель строго посмотрел в их сторону.

— Федяев! Хватит на уроке шуры-муры разводить! Быстро пересел за другую парту!

— Извиняюс-с-с, Фёдор Якльч-ч-ч, — Игорь ухмыльнулся, неторопливо поднявшись, переместился назад и продолжил шептать: — Как хочешь, но остальные всё равно её проучат — она противная. Пусть помучается. И смотри, как бы тебе от Машки не прилетело. Она эту громилу просто ненавидит.

— Ой, как страшно! Уже в штанишки наложила, — съязвила Алла.

Она склонилась над тетрадью, изображая работу над упражнением, сама же обдумывала, как поступить.

После урока они с Ирой вышли из школы вместе.

— Ал, спасибо тебе! Жаль, что мне к репетитору. Так тяжко. Могли бы пойти ко мне, — в голосе Иры слышалось искреннее сожаление.

— А разве к тебе можно? Говорила же, что запрещают, — удивилась Алла.

— Я рассказывала про тебя родителям. Они не против.

Алла улыбнулась.

— У меня есть минут пять, давай поболтаем. Расскажи про Машку и её подруг.

— А что про них рассказывать? Гуляют с парнями по-взрослому. Машка в школе крутит с Олегом, а по выходным со взрослым парнем встречается.

— Ты откуда знаешь?

— Её же подруги и проболталась. На всю раздевалку перед физрой обсуждали, как Машка месяц назад на танцах познакомилась.

— Они втроём чересчур взросло выглядят. Да ещё одеваются так…

— Как?

— Ну-у-у, вульгарно что-ли: форма — короче некуда, туфли на каблучищах, ресницы красят. И дежурные по школе их пропускают. А родители-то как разрешают в таком виде в школе появляться?

— Очнись, Ир. Кого они спрашивают? У Машки одна мама — с утра до ночи на работе, у Зойки — отец не просыхает, маме не до неё, а у Вики родители пятерых детей тащат.

— Мне не понять, — сказала Ира, привычным жестом откидывая волосы с лица.

Она заметила, что автобус тронулся с остановки.

— На кольцо поехал, через пять минут вернется. Ну давай, до завтра!

Алла побрела в сторону дома. Войдя в глубокую арку, ведущую во двор, она издалека заметила троих.

Маша с подругами с угрожающим видом двинулись навстречу. Алла попятилась и, окружённая с трёх сторон, упёрлась спиной в стену.

Предводительница бросила сигарету, сплюнув сквозь зубы, прошипела:

— Смотрю, неймется тебе. Чё молчишь? Отвечай!

Алла оценивала обстановку. Улица пуста — помочь некому. Надеяться можно только на себя. Страх постепенно смешивался с нарастающим гневом.

— Рот закрой — несёт, как из пепельницы! — дерзко бросила она в ответ. — И запомни: ты мне никто. Своими приспешницами командуй!

— Ты чё, предательница, по морде захотела?! — Зоя замахнулась.

Алла ловко увернулась от пухлой руки и, быстро стянув туфлю, наотмашь врезала задире каблуком по коленке. Та взвыла, схватившись за больное место, запрыгала на одной ноге.

Не дав остальным опомниться, Алла с силой наступила другим каблуком на ногу Вике. Алла услышала стон и нецензурную брань. Как та сползала по стене, она видела лишь краем глаза, потому что в лицо снова летел кулак. Перехватив, Алла резко завернула Машину руку за спину.

Зоя с разбитой в кровь коленкой дёрнулась было на помощь подруге, но Алла крикнула:

— Подойдешь, сломаю ей руку! Вали отсюда!

Та сделала ещё шаг. Алла надавила на согнутую кисть. Взвывая от боли, Маша закричала подруге:

— Делай, что она говорит, дура! Мне же больно!

Зоя поковыляла с места разборки, растирая колено.

— Сейчас отпущу, станешь меня догонять — убью! — угрожающе тихо прошептала Алла Маше на ухо, резко оттолкнула её и помчалась в сторону дома.

— Стерва! — отчаянно завопила Маша, растирая ноющее запястье.

Но больше всего “атаманшу” трясло не от боли, а от обиды — надо же, её уделала какая-то интеллигентная замухрышка. Не зная, как ещё выплеснуть затмивший сознание гнев, Маша повернулась к подруге с криком:

— Что разнылась?! Смотреть противно, дура пустоголовая!

— Ты чё, Машка, несёшь? Я встать не могу! Она мне, вроде, палец на ноге сломала!

— Па-а-алец слома-а-ала, — передразнила Маша. — Врешь ты всё! — и, бросив подругу, быстро пошла прочь.

“Вот и пригодились папины уроки самообороны”, — радовалась Алла, вставляя трясущейся рукой ключ в дверной замок. Внутри всё клокотало. Однако теперь к страху и гневу добавилось приятное чувство гордости — победила! А ещё так хорошо сблефовала — даже разозлённые “бандитки” поверили.

Следующим утром Алла и Маша столкнулись в школьной раздевалке.

— Алк, а ты молодец, — неожиданно выдала Маша. — Не думала, что ты такая безбашенная. Давай так: ты никому не рассказываешь про вчерашнее, а я не трогаю Ирку.

— Идёт, — помедлив, согласилась Алла и зашагала по коридору с гордо поднятой головой.

Губы непроизвольно растянулись в ехидной улыбке. “Понимаю Машку, — думала она. — Готова пойти даже на примирение с врагом, лишь бы никто не узнал о позорном разгоне её шайки да ещё, что в драке ей самой больше всех досталось”.

В классе Алла демонстративно села за парту с Ирой. Зоя попыталась “воткнуть шпильку”.

— Отстань ты уже от них. И вообще, мы тут не в детском саду… — оборвала на полуслове Маша.

Вокруг недовольно зашептались, но никто не хотел связываться с ней в открытую.

Вошла Татьяна Васильевна, начала перекличку.

— Кто знает, по какой причине отсутствует Игнатьева?

— Она дома. В гипсе, — отрапортовала Маша.

— Очень жаль. Она, ведь, твоя подруга, Белова? Не забудь передать домашнее задание, экзамен по алгебре — самый важный.

— Передам, — буркнула Маша и, наклонившись к Олегу, недовольно прошептала: — Все учителя одинаковые — для каждого его предмет самый важный, а мы — учи, хоть умри.

5

В первый раз удостоившись приглашения в семью Иры, Алла немного смутилась. Обычно одноклассники ходили друг к другу в гости без приглашения, но тут — особый случай.

Постояв у двери, она робко тронула кнопку звонка. Открыл высокий, грузный мужчина в махровом халате в пол. “Ирин отец, не спутаешь, — подумала Алла. — В таком одеянии он просто барин”.

Взглянув на маму, которая тоже вышла оценить подругу дочери, Алла ещё раз удостоверилась, в кого Ира такая большая.

Ильдар Маратович и Эмма Владимировна выглядели высокомерно, однако заговорили дружелюбно — сразу пригласили за стол.

Алла стала центром внимания, но это её не радовало. Знакомство с семьёй подруги напоминало допрос с пристрастием.

— Кем работают твои родители? — первым делом поинтересовался Ильдар Маратович.

— Мама преподаёт в школе иностранные языки. Папа — офицер, — коротко ответила Алла.

— Ты, кажется, здесь поблизости живёшь? — подхватила Эмма Владимировна. — А что у вас за квартира? Дом кирпичный или панельный?

— Обычная двухкомнатная брежневка.

— А ты, Ира говорила, тоже языками хочешь заниматься? В какой ипостаси: преподавать или в качестве переводчика?

Внутреннее напряжение нарастало. Алла поняла, что короткие, односложные ответы не удовлетворят дотошных взрослых и, больше не дожидаясь наводящих вопросов, выдала:

— И то, и другое. Думаю, что тяга к преподаванию у меня на генетическом уровне: папа тоже учит, только не детей, а курсантов в военном училище — физподготовку и единоборства ведёт. Мне он гитару помогает осваивать. Показал шесть аккордов, теперь могу сходу подобрать любую песню. А ещё на скрипке и фортепиано играю. Вообще родители меня не балуют. Они хоть и не коммунисты, но следуют идеалам: беспрекословное послушание, честность, скромность, достижение результатов в любом деле. У нас строжайше запрещается жаловаться и ябедничать. Папа любит повторять: “Доносчику — первый кнут”.

— Складно говоришь — и по сути, и по форме, — Эмма Владимировна улыбнулась.

Алла засмущалась.

— Мама говорит, с раннего детства занималась моей речью.

— Ну что ж! Достойное интеллектуальное развитие на фоне скромного поведения. Вот, что значит правильное воспитание в интеллигентной семье, — высокопарно заключил Ильдар Маратович. — А тебе, Ирина, не мешало бы кое в чём взять пример с подруги, — обратившись к дочери, добавил он.

Чайная церемония затянулась. В этой пародии на душевную обстановку Алла не дотронулась до сладостей, манящих корично-ванильными ароматами. Лишь раз она отхлебнула чай. Он оказался слишком горячим — невольно хлюпнула. Стало неловко.

Когда девушкам разрешили уединиться, Алла, выдохнув с облегчением, поспешила за подругой. Ужом проскальзывая между дорогой полированной мебелью из натурального дерева и мягкими креслами, она успевала разглядывать дефицитный хрусталь, тонкие фарфоровые сервизы, расставленные на зеркальных полках немецкой “стенки”, как в музее.

На минуту остановилась у высоченных стеллажей с книгами. Окидывая взглядом тома, собранные в коллекции, аккуратно расставленные по размерам и цветам, подумала с лёгкой завистью: “Умудряются же люди успевать столько интересного читать!”

В комнате Ира задёрнула плотные шторы. Щелкнула выключателем. Аллу поразило, как мощный холодно-голубой луч вырвался из настольной лампы, стукнулся о письменный стол и словно включил его, чтобы тот тоже светил.

Подруги начали готовиться к завтрашней контрольной по НВП, так для краткости называли уроки начальной военной подготовки.

Неожиданно из соседней комнаты донеслись звуки музыки. “Саксофон!” — подумала Алла.

— Кто играет?

— Младший брат. Учится в музыкалке, — без особого интереса ответила Ира. — Дэн, ты нас отвлекаешь! — крикнула она.

— Нет-нет, он нам совершенно не мешает, — запротестовала Алла.

Подруга недовольно отступилась. Дэн продолжал музицировать: он то ли не слышал требования сестры, то ли просто сделал вид, что не слышит.

Технические упражнения сменились очаровательной мелодией в джазовом стиле.

Ира читала вслух о действиях населения в режиме чрезвычайных ситуаций, но Алла давно витала в облаках, очарованная щемящими интонациями и трепетным тембром любимого инструмента — саксофон оставался её несбыточной мечтой.

— Давай послушаем, — предложила она, перебив Иру на полу-слове.

— Что послушаем? — недоуменно спросила подруга.

— Музыку, — просто ответила Алла.

— Не успеем подготовиться, времени мало. Мне ещё физику делать. Если хочешь, иди к Дэну и слушай там.

— Я бы не отказалась. Проводишь?

Подойдя к двери соседней комнаты, Ира постучала.

— Что надо? — послышался недовольный басок.

— Нашёлся человек, которому понравился твой свист, — съехидничала сестра. — Да открой же, Дэн, наконец. Я тебе слушателя привела.

Она толкнула дверь.

— Ал, заходи! Он ведь сам не догадается пригласить…

Дэн покраснел. Посторонился, пропуская подругу сестры в комнату.

Он был всего на три года младше Иры, но в школьном возрасте эта разница казалось огромной. Семиклассник на фоне десятиклассницы выглядел просто мальчишкой. При этом низкий голос никак не сочетался с внешностью подростка.

Алла глазела вокруг, разглядывая постеры с изображением рок-звёзд и удивлялась, как в семье из верхушки советской элиты допускают запретные увлечения культурой “загнивающего” капитализма.

— Интересно у тебя! — наконец многозначительно произнесла она.

— Да так, обычно, — смущённо ответил Дэн.

— Занимайся, я просто посижу тут, послушаю. Обожаю саксофон.

Дэн заиграл снова, но теперь он то и дело сбивался от смущения. Аллу не беспокоило. Из собственного опыта она прекрасно знала, что упражняться в одиночку и исполнять на публику — большая разница. А когда хочется кому-то понравиться, то по “закону подлости” выходит обратный эффект.

“Интересно, почему Ира так пренебрежительно относится к брату?” — думала Алла, глядя на стройного подростка с медово-коричневыми глазами вразлёт и густым ёжиком светло-русых волос.

Сама Алла мечтала иметь брата или сестру. Думала, что ей даже не нужны были бы подруги. Но увы…

Дэн заметил, что слушательница “ушла в себя” и заиграл увереннее.

Алла поднялась с дивана, стала заинтересованно рассматривать грамоты, медали, кубки в нише за стеклом.

“Ого! Он кандидат в мастера спорта по большому теннису!.. Да она же ему просто завидует! — осенило её. — Парень и музыкой занимается, и спортом, и в классе у него проблем, похоже, нет, и учится на отлично, хоть ему и легче, пока он в средней школе”.

Саксофон замолчал.

— Ты тоже играешь? — спросил Дэн, аккуратно укладывая блистающий хромом инструмент на чёрный бархат футляра.

— Училась на скрипке и фоно. Ещё в седьмом классе окончила музыкалку. У тебя, ведь, тоже последний год?

— Да, выпускную программу готовлю.

— Слушай, а давай попробуем дуэтом поиграть! Я на слух подбираю.

— Да-а?! Клёво! Я тоже импровизирую. По нотам не люблю. Когда придёшь?

— В выходные смогу.

— Отлично! — воскликнул вдохновлённый Дэн.

Алла вернулась в комнату подруги. Та, не подняв головы, обиженно буркнула, что уже учит физику.

— Тогда я домой. Увидимся завтра в школе, — бросила Алла, поняв, что пока не время рассказывать Ире о договорённости с её братом.

6

Павел Иванович — учитель по НВП, как подобает бывшему офицеру, всегда выглядел подтянутым, гладко выбритым и благоухал дорогим одеколоном.

Молодой отставник не упускал ни единой возможности сделать комплимент любой десятикласснице, при этом каждая думала, что привлекательного молодого мужчину в военной форме интересует исключительно она.

Учитель считал свой предмет самым значимым, а потому устраивал бесчисленные проверочные работы. Он преподавал на примерах из собственной армейской жизни. Класс слушал, открыв рот, но к контрольным потом приходилось готовиться долго — истории наставника в работу не вставишь.

Сегодня десятый класс сдавал плановый зачёт по сборке и разборке автомата, затем следовала очередная контрольная, к которой накануне вечером готовились подруги.

Один за другим ребята быстро освобождали место у стола с фрагментами автомата — выучка была налицо. Очередь дошла до Иры. Она четкими, координированными движениями собрала, а затем разобрала автомат. К удивлению, Павел Иванович велел всё повторить заново. Ира подчинилась.

Стоя рядом с секундомером в руке, учитель снова и снова заставлял её повторять действия по сборке и разборке, ссылаясь на то, что она не укладывается в норматив.

После десятой попытки на глазах у Иры заблестели слёзы.

— Справилась, — со странной усмешкой сказал учитель. — Следующий.

Дальше всё пошло обычным порядком — ребятам хватало одной попытки.

Приступили к письменному заданию. Павел Иванович, как обычно, начал рассказывать забавные, на его взгляд, истории. Такова была стратегия: в обстановке военных действий много отвлекающих моментов — сторонней информации и просто шума. Нужно уметь сосредотачиваться на главном, чтобы чётко решать поставленные задачи.

Поначалу некоторые хихикали над шутками, другие цыкали, чтобы те не мешали. Постепенно класс углубился в работу.

— А вот как-то ко мне один товарищ подходил из родителей. Спрашивал, сколько денег возьму, чтобы его чаду пятёрку за год гарантировать, — с подчёркнутым сарказмом вставил учитель и усмехнулся.

Гоша один из немногих уловил переход от анекдотов к реальной жизни.

— А чей отец-то приходил? Из нашего класса? — полюбопытствовал он.

Алла, вздрогнув, бросила взгляд на учителя, потом на Иру, щёки которой пылали. Не поднимая головы, подруга на мгновение замерла, но, быстро собравшись, продолжила писать.

“Так вот зачем Ирин отец приходил тогда в школу! Выяснял, кому и сколько заплатить, чтобы у неё вышел отличный аттестат”, — пронеслось у Аллы в голове.

Она пробежалась глазами по классу. Убедилась, что больше никто из ребят не отреагировал — все боялись не справиться с контрольной до конца урока.

— Тебе не всё равно? Хватит болтать, скоро звонок, не успеем дописать, — бросила она в сторону Игоря.

— Отставить разговорчики! — скомандовал учитель.

Вопрос Игоря повис в воздухе. Павел Иванович, казалось, был вполне удовлетворён и снова перешёл на анекдоты.

Алла выдохнула, хотя и понимала, что теперь он не оставит Иру в покое, и до конца учебного года та будет объектом издёвок и насмешек. Да и одноклассники могли снова ополчиться.

Саму Аллу откровение потрясло, но она искренне сочувствовала подруге, понимая, что та не в ответе за действия родителей.

После урока в коридоре Игорь на ходу задиристо крикнул:

— Ирк, не твой ли предок к НВПешнику приходил?

— Может твой? — перекинула вопрос Ира, продолжая идти с гордо поднятой головой и показывая всем видом, что Гоши с его дурацкими вопросами для неё не существует.

Алла — единственная — знала от Иры, что одноклассник нравится ей с самого первого дня знакомства. Та просто мечтала о дружбе с ним, но тщательно скрывала.

Гоша был отличником. Иногда девчонки из зависти называли его зубрилой, но он только шутил в ответ. Учёба давалась парню легко. На контрольных он успевал решать сразу несколько вариантов — для себя и для тех, кто оказывался “в затруднительном положении”.

Шегутного, добродушного Гошу класс выбрал комсоргом не за выдающиеся образцовые качества, а лишь потому, что он умел сам вывернуться из любой сложной ситуации и вытащить остальных.

Алла Гошу не понимала. Он так нелепо вёл себя с ней. Сам подсаживался на уроке, но вдруг, ни с того, ни с сего отпускал дурацкую шуточку. Она принимала близко к сердцу — замыкалась, затаив обиду. Он же на перемене, как ни в чём не бывало, подходил и предлагал позаниматься с ней химией.

Только успокоившись, Алла получала новую порцию мальчишества в свой адрес: какую-нибудь кличку, безобидную со стороны, но неприемлемую для себя. Такие “качели” в поведении одноклассника выбивали из равновесия.

Не раз Алла решала, что вообще перестанет общаться с Гошей. Но тот подходил, весело заговаривал или, как обычно, решал за неё задачи.

Вот и теперь он, подмигнув Алле, добавил:

— Не связывайся с Иркой, она дутая отличница. Лучше останься после уроков — физику объясню, — и, весело насвистывая, пошёл своей дорогой.

7

Маши не было в школе четвёртый день. Со слов подруг, она подхватила простуду.

Сегодня отсутствовал и Олег. Появившись к последнему уроку, он, как ни старался сдерживаться, всё же не мог побороть распирающие эмоции — просто цвёл.

Пожимая руки приятелям, стоящим около класса в ожидании звонка, Олег начал объясняться:

— Машку навещал. Апельсины ей носил.

— Чё делали? Четыре часа апельсины ели? — усмехнулся Гоша.

— Музыку слушали. Ну, и всё такое…

Олег перешёл на шёпот. Ребята сплотились вокруг.

Алла оказалась рядом. Разложив на подоконнике учебники, повторяла русский. Кроме первых фраз она ничего не слышала, но прекрасно понимала, о чем речь.

Головой Алла не принимала близости до свадьбы. Однако природа брала своё, многократно усиливая интерес к сладкому запретному плоду. Любые упоминания о свиданиях будоражили воображение девушки, под внешней скромностью которой скрывались сильнейшие чувственные порывы. Дремлющие до поры женские возможности готовы были проснуться в любой момент, накрыть её с головой и утащить в пучину.

Сейчас, когда она стояла неподалёку от группы парней, обсуждающих недавний интим, воображение рисовало одну за другой эротические картины. Постепенно они начали приобретать речевые очертания, даже понемногу рифмоваться:

“Шторы задёрнуты наглухо.

Вяло светит в углу ночник.

Губы к телу трепетно тянутся,

До сближения — только миг…”

Вдохновение натолкнуло не мысль: “Так можно и поэму сочинить!”

После уроков Алла почти бежала домой.

Она бросила портфель в прихожей. Налила бокал чая, отломила гребешок “городской” булки, намазала маслом. Приготовленный на скорую руку обед захватила в свою комнату.

Откинув в сторону блокнот с собственными стихами, схватила первую, попавшуюся под руку, чистую тетрадь.

“Она должна отличаться от других. Как это сделать? — сама с собой рассуждала Алла. — Точно! Обрежу край — станет узкой, тогда не спутать”.

Не прошло и пяти минут, как набор поэта был готов.

Слова с лёгкостью рифмовались. Сюжет о молодожёнах, сидящих за свадебным столом, но мечтающих поскорее уединиться и вкусить прелести первой брачной ночи, захватил настолько, что строки, казалось, вытекали на бумагу из ручки вместе с чернилами.

Жених и невеста, стол, гости, под звон бокалов беспрестанно выкрикивающие: “Горько!”, побег молодых в гостиничный номер — всё это Алла набросала “крупными мазками”, не затягивая.

И вот оно — таинство. Картины и чувства в мельчайших подробностях: бесконечно долгий, страстный французский поцелуй, фантастическая прелюдия, трепетное слияние тел, финальный экстаз и… умиротворённый сон в любовных объятиях.

Поставив последнюю точку, юная поэтесса вздрогнула от внезапно раздавшегося в тишине звонка. Сунула рукопись в нижний ящик стола под кучу учебников, побежала открывать.

— Какой-то у тебя нездоровый румянец. Не температура, случайно?

— Всё нормально, мам. Уроки учила, — Алла чмокнула маму и убежала к себе.

Написав поэму в стихах на одном дыхании, она внезапно почувствовала изнеможение. Чай остыл. Горбушка с маслом осталась нетронутой. Алла начала суетливо поглощать её, не замечая вкуса, — решала, что же теперь делать со своим сочинением. Показать его она не могла никому, даже Ире. “Оставить для себя? Ждать кого-то, с кем можно будет поделиться? А что будет, если поэму случайно найдут родители?” — вопросы всплывали один за другим, но зависали без ответа.

Алла принесла из прихожей портфель, вытряхнула на стол учебники, но почувствовала, что сил на домашку не осталось. Легла в постель, первый раз изменив устоявшейся привычке — готовить одежду с вечера.

Вскоре беспросветная мгла, поглотившая её, уступила место прерывистому сну. В каждом обрывке всплывал один и тот же незнакомый образ. Лицо не было отчётливо видно — парень маячил где-то вдалеке: то мелькал за деревьями, то мчал на коне, то приветливо махал кому-то, стоя на мосту. Он не замечал Аллу, но её неудержимо влекло к нему.

В какой-то момент показалась, что незнакомец окончательно затерялся среди прохожих, но огромная толпа неожиданно расступилась, и Алла почувствовала, что он наконец заметил её и идёт навстречу, ускоряя шаг. Тут земля начала проскальзывать под ногами, не давая приближаться, и вот он уже бежит… на месте.

Отчаяние, перебившее восторг, вернуло Аллу в реальность. Она долго не могла прийти в себя, впечатлённая не столько незнакомцем, сколько собственными чувствами, охватившими при его появлении.

“Что бы это значило? Я никогда подобного не испытывала. Вот бы такое случилось наяву”, — мечтательно размышляла она на пути в школу, потом вечером за уроками и даже на другой день.

8

Воскресное утро Алла начала с давно забытого занятия на скрипке. Всю предыдущую неделю она держала в голове договорённость с Дэном и теперь, прежде, чем идти, решила подобрать репертуар. В комнату с удивлением заглянула мама — с самого начала учебного года она не слышала от дочери ни единого музыкального звука.

“Блям-блям, блям-блям”, — пропел входной звонок, будто желая присоединиться к мелодии скрипки, но ему было не суждено продолжить — мама открыла дверь.

— Доча, к тебе Ира! — крикнула она из прихожей.

Алла вышла, бережно держа в руке инструмент.

— Занимаешься? — без интереса спросила подруга, проходя в комнату. — Пойдём ко мне, поболтаем. Родители интересуются, почему не заходишь. И Дэн говорит — ты ему что-то обещала.

— Да, Ир, я как-раз собиралась. Посиди пока, музыку послушай, — поворачивая ручку катушечного магнитофона, предложила Алла.

“Странно, у Аллы отец военный — у них, вроде, зарплаты хорошие, а мебель совковая, как у всех”, — подумала Ира, ёрзая в кресле, невыгодно отличающемся от привычных ей турецких — широких, набивных, с большими обтянутыми пуговицами. Наконец она устроилась.

Звучала рок-баллада. Размеренное вращение катушек гипнотизировало. Коричневую магнитную ленту хотелось лизнуть — она напоминала шоколадную заливку, которая таяла в одной бабине, и, медленно перетекая, наполняла другую.

Отрешённо наблюдая, Ира чувствовала, как её наполняет невероятный покой.

“И пусть кресло не такое удобное, но как же здесь хорошо, — думала она. — Никто не кричит, никто ничего не требует”.

Когда Алла привела себя в порядок, Ире стоило усилий распрощаться с охватившим её состоянием — этому сопротивлялся весь организм, измученный беспрерывной учёбой, недосыпом и постоянным давлением со стороны родителей.

— Ир, ты что, уснула? — весело спросила Алла. — Ну, давай! Взбодрись! Пошли быстрее, тебя, наверно, домашние уже потеряли.

— А это зачем? — удивилась Ира, когда подруга подхватила футляр со скрипкой.

— Дэну обещала кое-что показать.

— Опять не даст нам поболтать, — недовольно пробурчала Ира, отбросив волосы назад, — такой жест всегда сопровождал её недовольство.

До соседнего двора подруги шли молча: у одной в голове звучали мелодии для дуэта, другая — злилась на несправедливость родителей, мечтая поскорее куда-нибудь поступить, чтобы её все оставили в покое.

***

Дверь открыл Дэн. Увидев в руках Аллы футляр — он просиял. Эмма Владимировна предложила гостье чаю. Та вежливо отказалась — им с Ирой хотелось посекретничать.

Уединившись, подруги принялись обсуждать дурацкие выходки Гоши. Не прошло и пяти минут, как в комнату, одновременно со стуком, заглянул Дэн:

— Можно я с вами посижу?

— Нельзя! Нечего тебе со взрослыми делать, — резко ответила Ира.

Дэн хлопнул дверью.

Покончив с Гошей, подруги зацепились за последнее событие, связанное с влюблённой парочкой одноклассников.

Ире было интересно узнать хоть какие-то подробности. Но не успела Алла описать появление Олега в школе в тот день, как в соседней комнате зазвучал саксофон.

— Ир, я обещала Дэну сыграть на скрипке. Он всё-равно не даст нам спокойно поговорить. Пойдем вместе, а потом ещё поболтаем.

Ире не очень понравилась эта затея, но она понимала, что от брата не отвязаться, если уж он начал проявлять такую настойчивость.

В соседней комнате сестра с профессорским видом уселась на белый кожаный диван и, забросив ногу на ногу, приготовилась слушать. Алла достала скрипку, подстроила её под саксофон. Зазвучала мелодия известной песни. Дэн попробовал импровизировать. Дуэт не клеился. Ира морщилась, но музыканты этого не замечали — они с головой погрузились в творчество, пытаясь выстроить инструментальный диалог.

Через полчаса, чувствуя себя лишней, Ира встала и молча вышла из комнаты. Алла, увлечённая совместным исполнением, которое становилось всё более гармоничным, этого даже не заметила. Дэн напротив — обратил внимание на демонстративный жест сестры и понял, что предстоит очередная ссора. Но это его ничуть не остановило — он наконец-то понял, для чего были нужны его многолетние попытки овладеть инструментом.

Совсем рядом изящная девочка ловко меняла положение пальчиков на грифе без ладов, при этом из-под смычка, грациозно летающего по струнам, фонтанировало музыкальное волшебство.

Скрипка то источала страдания неразделенной любви, то неожиданно выплёскивала лучезарные струи радости и вдохновения. Саксофон вторил ей своим теплым тембром с хрипотцой, поддерживал, обрамлял витиеватыми пассажами — время от времени падающими, а потом неожиданно взвивающимися в беспредел.

Феерия звуков и эмоций поглотила всё существо начинающего музыканта. В эти мгновения он мечтал только об одном — чтобы это никогда не кончалось…

— Просто класс! — воскликнул Дэн, когда под его руками растаял последний трепещущий звук.

Алла поддержала его сияющей улыбкой.

— Всегда бери с собой скрипку, когда будешь приходить.

— Ты же знаешь — выпускной класс, много подготовки. Но как-нибудь ещё обязательно поиграем.

Алла вернулась к Ире.

— Так на чём мы там остановились? — спросила она явно обиженную подругу.

— Уж и не помню. Это было так давно, — съязвила та.

— Да не обижайся ты! Давай поболтаем!

Алла стала тормошить Иру и строить смешные рожицы прямо у неё перед носом. Подруга не смогла устоять — рассмеялась.

Переключились на неприятный инцидент на уроке НВП. Алла поделилась опасениями, но предложений у неё не оказалось.

— Зря отец к нвпешнику пошёл. Теперь придётся всё зубрить, чтобы придраться не к чему было, — заключила Ира.

— Вот прямо сейчас и начинай, а я домой — английский ждёт.

Пока Алла одевалась в прихожей, подошла Эмма Владимировна.

— Аллочка! Ты превосходно играешь! Мы с отцом в восторге от вашего дуэта с Денисом! — восклицала она.

— Спасибо. Я рада, что вам понравилось, — смущённо ответила Алла, не привыкшая к такой бурной похвале.

9

На истории Алла с интересом наблюдала, как одноклассники, открыв рты, слушают лекцию о борьбе с религией в годы становления Советской власти. Учитель с рвением декларировал своё согласие с расстрелом священников и подрывом православных храмов.

“Зачем он так кипятится, отстаивая позицию неверия? — поражалась Алла. — Мы давно уже маршируем под знаменем коммунизма. Любому ребёнку известно: поп — это смешно, церковь — то, что давно пора снести, креститься и молиться — пережиток прошлого. А взрослому попробуй скажи, что Бог есть, — с должности слетит, статус — “долой” и презрение общества — гарантировано”.

Постепенно её мысли ушли в сторону семьи, где взгляд на религию был единственным камнем преткновения. Иногда мама аккуратно говорила о Боге, но всякий раз встречала жёсткий отпор со стороны папы.

Чем старше становилась Алла, тем больше прислушивалась к маминым доводам. Как-то в разговоре по-душам та рассказала, что будучи в оккупации, её мама — бабушка Аллы — постоянно читала молитвы, по выходным вместе с детьми ходила в церковь. И всегда была абсолютно уверена, что только благодаря Божьей помощи никто из семьи не погиб в те страшные годы.

Алла стала чаще просить маму рассказывать, как случайные на первый взгляд события при ближайшем рассмотрении оказывались звеньями одной цепи, созданной какой-то могучей, неведомой силой.

Однажды за ужином она спросила:

— Мам, а меня крестили, когда я родилась?

— Нет… Нельзя было.

— И сейчас нельзя. И правильно. Незачем “опиум для народа” распространять, — убеждённо процитировал папа.

— А я хотела бы креститься, — продолжила дочка.

— Только через мой труп! — с полной серьёзностью ответил тот.

Мама невольно вздрогнула от расхожего выражения, которое теперь упоминали по делу и без дела.

— Меня тут же со службы уволят. На гражданке-то опасно, а в армии — точно церемониться не будут, — добавил отец.

Тот диалог на кухне преследовал Аллу с начала осени.

— Покровская! Отвечай! — откуда-то извне прозвучал голос историка.

— Извините, я не расслышала вопрос, — промямлила она, вздрогнув.

— Садись! В следующий раз поставлю два в журнал. Похоже, десятый “А” полагает, что апрель — самое время портить себе аттестаты!

***

После школы Алла с Ирой возвращались домой, весело болтая. День выдался удачным. Пятёрки за контрольную по НВП, зачёт по физике, отлично сданный диалог по английскому.

На подходе к дому Алла заметила у своего подъезда скорую.

— Ир, пойду побыстрее, вдруг это к нам, — встревоженно проговорила она.

— С чего ты взяла? В подъезде пятнадцать квартир.

— Ни с чего не взяла, просто пойду.

Алла побежала к дому, потом по лестнице на четвёртый этаж. Запыхавшаяся, она остановилась, чтобы достать из рюкзака ключ. Заметив, что дверь приоткрыта, толкнула её и вбежала. Из прихожей увидела: в комнате на диване лежит отец, врач производит какие-то манипуляции, а мама ни жива ни мертва, держась за спинку стула, стоит рядом.

— Что с папой? — испуганно зашептала Алла.

— Девочка, тише. У твоего папы сердечный приступ, — строго ответил врач.

В подъезде затопали. Вошли санитары с носилками.

— Доктор, может быть, дома его полечить? — с мольбой простонала мама.

— Только госпитализация! Как можно скорее! — беспристрастно ответил врач и, обратившись к санитарам, распорядился: — Больного — в машину!

Дрожащими руками мама достала из комода документы, машинально сунула их в сумочку. Слегка опираясь на худенькую руку дочери, пошла к машине, ссутулившись, будто под тяжестью груза.

Алла плыла, как в тумане. “Папочка! Мой милый папочка! — накатывало внутри. — Как он оберегал нас с мамой от излишних забот и переживаний. Что же случилось?”

Отец Аллы вёл здоровый образ жизни и гордился, что в ведомственной поликлинике от него нет ни одного обращения по болезни, а в карте стоят лишь отметки о прохождении плановых медосмотров.

В госпитале МВД отца на каталке увезли в реанимацию. От мамы в приёмном отделении требовались лишь его документы.

— Всё. Поезжайте домой. В палату вас всё равно не пустят. Вот телефон — звоните завтра, — сказала медсестра, завершив формальности с бумагами.

Алла ладонью свезла со стола визитку. Подняв обессилившую от страха и волнения маму, повела ее к выходу.

Пахнуло прохладным весенним воздухом, дышать стало легче. Добрались до остановки. Через несколько минут пришёл почти пустой автобус. Ехали молча.

***

— Аллочка, пожалуйста, принеси аптечку и стакан воды, — слабым голосом попросила мама, как только они вошли в квартиру.

Выпитые одна за другой три таблетки успокоительного дали незамедлительный эффект — мама, едва добравшись до дивана, легла прямо в платье и тут же отключилась.

Алла была как в забытьи. Головная боль гвоздем впивалась в затылок, усиливая душевные муки. Держась за стену, дошла до соседней комнаты, с трудом стащила с дивана большую подушку, которая сейчас казалась неподъемной. Вернувшись, заботливо подсунула её маме под голову. Так же, в чём была, легла рядом, прижалась. Стала представлять, как сейчас врачи колдуют над папой, как завтра они с мамой поедут в госпиталь его навещать, как он снова будет весело шутить… С этими мыслями провалилась в тревожный, беспокойный сон.

1

0

В семь прозвенел будильник. Мама встала, причесалась, закуталась в шаль, в которой обычно выбегала на улицу.

— Ты куда? — встревоженно спросила Алла.

— Звонить… В госпиталь…

— Подожди, я — с тобой.

Алла вскочила с дивана, побежала в прихожую. Натянула сапоги без молний на босу-ногу, накинула пальтишко с капюшоном. Сунула руку в карман и, достав визитку, протянула её маме.

Ближайшая телефонная будка была у торца дома. Мама сняла трубку, опустила монетку, суетливо вращая диск, набрала номер. Послышались длинные, заунывные гудки. Ответа не было. Дрожащей рукой нажала на рычаг. Повторила всё заново. Длинные гудки возобновились. Напряжение нарастало. Женский голос на другом конце провода ответил:

— Госпиталь МВД.

— З-з-здравствуйте! Скажите, пож-ж-жалуйста, как чувствует себя Покровский? — запинаясь от волнения, спросила мама. — Его при-при-везли в реанимацию… вчера вечером.

На мгновение воцарилось молчание. Алла снова услышала голос в трубке, но он стал тише — невозможно было ничего разобрать.

Лицо мамы побелело, трубка выпала из руки и, болтаясь на металлическом проводе, издавала теперь короткие гудки. Мама припала к стеклянной стене узкой телефонной будки, начала медленно съезжать вниз, не в силах удержаться на слабеющих ногах.

Алла бросилась, чтобы её удержать.

— Мамочка! Что с тобой?! Что с папой?!

— Папы больше нет, — еле шевеля губами, прошептала мама.

— Как нет?! Что ты говоришь?!

— Он умер… — как приговор произнесла мама и потеряла сознание.

Разум Аллы сопротивлялся — не хотел принимать случившееся.

“Папа умер… Папа умер… Нет — это неправда!” — стучало в голове, отзываясь дикой болью.

Мама как будто сразу постарела; без чувств она безвольно сидела на полу телефонной будки. Рядом валялась визитка.

Не помня себя от отчаяния, Алла выскочила на улицу.

— Помогите! Пожалуйста! Пожалуйста! Помогите! — неистово кричала она.

Двое прохожих подбежали к отчаявшейся девчушке, взывающей о помощи, подхватили её маму под руки, помогли подняться. Хотели вызвать скорую. Мама вяло мотнула головой.

— Мамочка, мамочка, я с тобой… — как в бреду, шептала Алла, стараясь хоть как-то поддерживать маму, которая, опираясь на провожатых, отрешённо шла до подъезда, потом — до квартиры…

***

Три последующих дня Алла смотрела на всё вокруг, как сквозь мутное стекло. Суета: организация похорон, траурная процессия, кладбище, глубокая яма, куда под душераздирающую музыку опускают гроб, венки, опоясанные чёрными лентами, море цветов и слёзы, слёзы, слёзы…

Поминки: родственники, друзья-сослуживцы, соседи. Говорят много добрых слов о папе, потом много выпивают; вскоре начинают болтать между собой о разном, а потом и вовсе забывают зачем собрались, — обсуждают ремонты в квартирах, планы на отпуск…

“Скорее бы всё это закончилось…”

После поминок — опустевшая квартира. Теперь они с мамой вдвоём: растерянные, в один миг потерявшие опору, совершенно опустошённые и обессилевшие от свалившегося горя.

Мама обняла Аллу, стала нежно гладить по голове.

— Милая, да у тебя седые волосы! Много седых волос! — всхлипывая, заговорила она. — Маскируются в белокурой шевелюре, но вблизи видны…

В этом отчаянном всплеске Алле открылось, насколько мама чувствует её горе — горе дочери, в одночасье утратившей любимого отца. Мама тихо плакала, но Алла не могла её успокоить — из огромных голубых глаз тоже текли слёзы.

Долго-долго сидели, обнявшись.

Мама выпила успокоительное. Легла на диван. Алла села рядом.

— Дочка, ничего не бойся — мы с тобой справимся, — голос прозвучал неожиданно спокойно и убедительно. — Ты сдашь экзамены, поступишь в институт. Встретишь свою любовь и будешь счастлива.

— Мама, я хочу креститься, — твёрдо сказала Алла. — Помнишь те слова папы?

— Да. Ещё тогда я испугалась… Молила, чтобы они не стали пророческими… Нельзя было так испытывать Бога…

Она закрыла лицо руками, но сдержала слёзы, не желая, чтобы её страдание передалось дочери. Через мгновение глаза прояснились, по лицу скользнуло подобие улыбки.

— Обязательно подумаем, как тебя окрестить, — пообещала она, крепко обняв дочь.

11

Тиски горя сжимали крепко. Алла понимала, что мысль о трагедии будет преследовать ещё долго. “Так с ума можно сойти! — с ужасом думала она. — Надо как-то отвлечься. Хорошо, что завтра в школу — это, как спасательный круг”.

Утром, войдя в класс, она читала на лицах одноклассников искреннее сочувствие. Такое в их классе случилось впервые, и ребята не знали, как себя вести. Некоторые, уловив на себе взгляд Аллы, опускали глаза. Другие подходили, осторожно заговаривали, пытаясь найти нейтральную тему.

Алла не возражала, когда Гоша, сместив Илью с законного места, сел с ней за парту. Видела, что тот хочет немного расшевелить её. Для начала он прошептал, как на днях Илюха на географии Австрию с Австралией перепутал. Однако эта история не показалась Алле забавной. К наброску нелепого карикатурного портрета учительницы на салфетке, стянутой из столовки, она тоже отнеслась спокойно.

Надломленная смертью отца, за эти дни Алла почувствовала себя намного взрослее, серьёзнее. Забавы сверстников больше не трогали, ребячество казалось странным. Но всё же она была благодарна Гоше за человеческую заботу, которая помогала хоть немного отвлечься от гнетущих мыслей.

Усилием воли Алла попыталась углубиться в учёбу. Приободрилась, когда поняла, что это удаётся. Пропущенного материала оказалось много. Теперь, чтобы всё наверстать, надо было полностью сосредоточиться.

После школы она спросила подругу:

— Ир, можно приду к тебе домашнюю делать? Дома тяжко.

— Конечно, приходи! — обрадовалась Ира. — Родители на работе, Дэн на тренировке — в тишине поучим… Так пойдём сразу!

***

Ира накрыла обед. Сидя за столом в уютной кухне, Алла рассказывала, как всё произошло. Подруги тихо плакали.

— Знаешь, Ал, я всегда завидовала, что у тебя такие родители, — проговорила Ира, утирая слезы. — Какие лыжные походы твой папа устраивал для вас с мамой! Я однажды тоже ходила. Никогда не забуду! А всей семьей — на каток! А каждое лето — на море! Даже к йоге он тебя приобщил?

— Ты откуда знаешь про йогу? — испуганно спросила Алла.

— У тебя около магнитофона увидела стопку фоток с упражнениями.

— Шею защемляет, когда долго за уроками сижу… Папа принёс комплекс “Крокодил”… — начала оправдываться Алла, зная, что заграничные духовные практики под запретом.

— Да ты не переживай. Никому не скажу. Я от твоих родителей балдею. Меня вот только в учёбу носом тычут…

— Зря ты так, Ир. Они о тебе тоже заботятся, — чуть слышно сказала Алла, глаза её снова наполнились слезами.

— На тебя и голос никогда не повышают, а мне даже ремнём прилетало. Тебя били хоть раз? Ты ж далеко не идеальная. Да и в детстве не всегда же слушалась, шалила, как все?

— Нет, не били. Мне тихим голосом строго говорили что-то вроде: “Не делай так, а то будешь наказана и сидеть в своей комнате одна”. Я не понимала, что значит “будешь наказана”, но представляла огромное чудовище, которое может броситься и разорвать на мелкие кусочки. И вот, чтобы от него спрятаться, изо всех сил старалась выполнять требования родителей сразу, научилась понимать их с полуслова, даже со взгляда.

— Всё равно ж бывало что-то не так. Что тогда?

— Тогда оставляли в комнате одну. Со мной не разговаривали и вообще не замечали, будто меня не существует. До сих пор — это мой самый большой страх.

— Что именно?

— Изоляция. Тогда — в детстве — мой мир просто рушился. Я плакала и думала, что больше никому не нужна; мечтала, чтобы со мной оказалась бабушка или чтобы куклы стали живыми — уж они-то точно меня любят и пожалеют, — Алла грустно улыбнулась от воспоминаний о своих наивных детских желаниях. — В общем, чувствовать себя одинокой — самая страшная катастрофа.

Ира помолчала в задумчивости, потом твёрдо заключила:

— Ну, уж лучше так, чем ремнём.

— Ир, даже поверить не могу, что такие интеллигентные люди, как твои родители, могут детей ремнём воспитывать.

— Ещё как могут. Чуть что не так — отец сразу за коньяк, а потом давай нас с Дэном гонять.

— А мама?

— А что мама? Верещит, что мы неблагодарные! Они для нас из кожи вон лезут — всё покупают, а мы даже учиться не хотим, как им надо.

— Мрак какой-то! А разве твой папа пьет? — удивилась Алла.

— Не то чтобы пьет, но коньячок каждый вечер потягивает. А твой отец совсем не пил? — спросила Ира, заваривая в пузатом фарфоровом чайничке травяной сбор.

— Только по праздникам. Родители приглашали друзей, или мы в гости ходили. Детям всегда накрывали в соседней комнате. Мы только тосты слышали, но как взрослые выпивали — не видели. Сами в настольные игры играли или во дворе бегали.

Хлопнула входная дверь.

— У нас гости?! — донёсся из прихожей радостный возглас Дэна.

Скинув куртку, он вбежал в кухню.

— Чай ещё не пили? Отлично! Я — с вами!

— Ты же с тренировки! Пообедай сначала, — на правах старшей настоятельно проговорила Ира.

Но брат уже достал с полки огромный именной бокал, вслед за которым на стол отправились две ажурные чашки из тонкого фарфора. Вскоре кухня наполнилась терпкими ароматами мяты и смородины.

Дэн вытащил из холодильника слоёный черничный торт. Большими треугольниками разложил на десертные тарелки с нежно-розовыми цветочками по краю — от того же сервиза, что и чашки с чайником.

— Как красиво сервировал, — отметила Алла. — А кто у вас печёт?

— Мама, — ответил Дэн. — Ирка тоже умеет, но ей некогда — она всегда уроки зубрит.

— Да заткнись ты, — цыкнула сестра.

Он не отреагировал. Подвинул тарелочку с тортом ближе к гостье.

— Ал, попробуй, как вкусно.

За десертом, слушая весёлую болтовню Дэна и наблюдая за их короткими безобидными перепалками с сестрой, Алла думала, как здорово иметь друзей — таких открытых, понимающих, способных к состраданию. Жизненные силы потихоньку возвращались, как и решимость воплотить все свои планы. И не только ради себя, но и для мамы — только так дочь сможет поддержать её.

Алла встала из-за стола.

— Ребят, спасибо! Вы такие классные! Жаль, что не успели ничего выучить. Надо домой, скоро мама с работы придёт, не хочу её одну оставлять.

— Я провожу, — сказал Дэн, выходя из кухни следом за Аллой.

— Только потом сразу домой — наши тоже скоро заявятся, — предупредила Ира.

— Нет, нет! Я сама дойду, — решительно отказалась Алла.

Она обняла подругу, помахала Дэну и торопливо вышла на тёмную — без снега и фонарей — улицу, но внутри было светло. С друзей мысли перескочили на маму. Аллу переполнило чувство гордости, смешанное с изумлением от того, какой внутренней силой она, оказывается, обладает.

Алле всегда казалось, что предназначение её любимой мамочки было в создании чего-то возвышенного. Теплое спокойствие дома, увлекательная атмосфера на работе — всё это возникало с её появлением.

Мама занималась украшением жилья, где бы ни оказывалась. Самодельные диковинные статуэтки, оригинальные вазочки, вышитые цветными нитками и бисером подушечки создавали неповторимый уют.

Алла бывала на маминых уроках немецкого, которые проходили как театральные представления. Малыши даже не замечали, как заговаривали на чужом языке уже через несколько занятий. В классе стояло старинное пианино с канделябрами, которое по просьбе Екатерины Михайловны, её мамы, регулярно настраивали. Вся школа пела под её аккомпанемент.

На папе в семье висела техническая часть. Он любил повторять: “Женщина в доме — для красоты и уюта. А мужчина — он сильный — должен брать на себя всё самое тяжёлое, чтобы оно случайно не упало и не придавило красоту”.

И вот теперь, когда его не стало, всё то, тяжёлое, свалилось на маму — такую воздушно-неземную. Однако, вопреки всему, не придавило, а вскрыло задраенные шлюзы подсознания мощным потоком новых возможностей, спрятанных до времени так глубоко, что о них не подозревала даже она сама…

“Успела!” — подумала Алла, взглянув на угловые окна четвёртого этажа, черневшие пропущенными ячейками на ярком полотне светящейся цветной мозаики.

12

В ожидании празднования Дня Победы школа бурлила. Коридоры украшались Георгиевскими ленточками и букетами из искусственных цветов, сделанных на трудах. Активисты готовили специальные выпуски стенгазет.

На литературе Фёдор Яковлевич, поправляя пальцем круглые очёчки, постоянно съезжающие на кончик носа, торжественно объявил:

— Товарищи десятиклассники! Сегодня пишем сочинение на тему “Война и моя семья”. Работа конкурсная. Победитель получит право участия в региональной олимпиаде по русскому языку и литературе. Если же и там зарекомендует себя с хорошей стороны — получит дополнительные баллы при поступлении в институт.

Класс недовольно загудел. Знать бы про олимпиаду заранее, многие подготовились бы получше.

— Приступаем, приступаем! У нас только два по сорок пять, — напомнил учитель.

Алла давно ждала этого урока. Не терпелось рассказать о своих близких, ставших непосредственными участниками тех далёких страшных событий.

Быстро сосредоточившись, она начала писать бесчисленные бабушкины истории о жизни семьи среди поляков в Бресте от начала до конца войны, куда она — бабушка — с детьми на руках отправилась вслед за мужем офицером. О бесконечных бомбежках фашистских войск при наступлении, о Советской Армии при освобождении; о её связи с партизанскими отрядами.

“…Заканчивался насильственный вывоз советских людей в Германию. Дом, где жила бабушка со своими тремя малютками, был последним на улице. Выйдя во двор, она обняла детей и, смело глядя в глаза вооруженному до зубов фашисту, заявила:

— Никуда не поедем! Стреляй всех здесь! Умирать, так на родной земле!

Пораженный и обескураженный храбростью русской женщины немецкий офицер замешкался и неожиданно для всех ответил через полицая-переводчика:

— Оставайся с детьми, мать. Это последний вывоз советских. Мы отступаем, теперь берегитесь, чтобы не погибнуть от своих.

На следующий день поступило сообщение о том, что тот последний эшелон был пущен под откос…” — самозабвенно писала Алла, ощущая себя участницей, видевшей происходящее собственными глазами. Всё её существо находилось во внутреннем движении — то накрывали волны страха, то подхватывали порывы счастья…

Прозвенел звонок. Она не тронулась с места, не подняла головы. Писала и писала, не обращая внимания на расшумевшихся одноклассников. Не заметила, как, вернувшись с перемены, все затихли и вновь углубились в свои работы. Она стремилась успеть вылить на бумагу свои ощущения до последней капли…

— Что ж, товарищи десятиклассники! Сдаём работы! Сдаём, сдаём! — поторапливал Фёдор Яковлевич. — Скоро придёт десятый “Б”. После звонка не приму ни одного сочинения!

Складывая тетради в стопку на учительском столе, ребята возбуждённо покидали класс.

— У меня, наверно, за сочинение будет два, — сказала Ира по дороге домой.

— Не успела дописать?

— Просто нечего было. У нас в семье никто не воевал и в блокаде никто не был. От бабушек и дедушек мы далековато живём. Видимся редко. Дома о войне разговоров никогда не заводили.

— Ну, ты хоть что-нибудь написала?

— Насочиняла чего-то. Лучше бы две контрольных по алгебре решила. Надо родителей заранее предупредить, что выше трояка не будет.

— Может, не стоит? Обойдётся?

— Моим лучше сказать, — с уверенностью ответила Ира.

Девушки остановились на развилке.

— Приходи сегодня ко мне? Химию объясню. У тебя, вроде, с задачами проблемы?

— Если не смогу сама решить — приду, — пообещала Алла.

Войдя в квартиру, она вновь почувствовала холод одиночества. Усилием воли заставила себя переключиться. Переоделась в домашнее. Разогрела обед. За едой размышляла: “Вот бы победить в литературном конкурсе, а потом поучаствовать в олимпиаде”.

Покончив с насущным, принялась за уроки. Химия — камень преткновения. Решила начать с неё. Глядя в учебник, попыталась сосредоточиться. В очередной раз поймала себя на мысли, что глаза бегут по строчкам, а мысли уносит куда угодно, только не в заданном направлении. Химия не поддавалась.

Алла решительно встала из-за стола, собралась и побежала к подруге.

С верхних этажей подъезда доносилась ругань. Гневный женский голос, вибрирующий на повышенных тонах, порой подбрасывало так, что он переходил в визг. “Кто-то попал под горячую руку”, — подумала Алла, искренне сочувствуя провинившемуся.

Прошла последний пролет до нужной квартиры, остановилась на лестничной клетке. Тут она не только поняла, откуда доносились истошные крики, но и отчётливо слышала, как Эмма Владимировна, не стесняясь в выражениях, истерично распекает Иру за четвёрку по геометрии и возможную тройку за сочинение.

Алла замерла — скандал разгорался слишком близко. Она сжалась от испуга, будто кричали на неё. Очнувшись от минутного оцепенения, опрометью бросилась вниз по лестнице. Пробежав через двор, остановилась, отдышалась. Пошла медленно, понемногу приходя в себя от невольно подслушанной сцены.

Сознание вновь оживило образ любимого отца, который никогда бы никому не позволил так кричать на дочь. “Оценки — не главное. Важно — что в голове!” — подбадривал он Аллу, если та переживала за несправедливую оценку.

“Больше я никогда не услышу от папы этих слов. С каждым днём я ухожу от него дальше и дальше”… — спица, застрявшая в груди, прокрутилась ещё на один оборот.

“А если бы Ира сейчас умерла? Что бы тогда почувствовала её мама? Неужели нужно умереть, чтобы стало понятно, что детей нужно просто любить?”

Воспоминания об отце жгли, а смешиваясь с сочувствием к подруге, становились просто невыносимы. Алла почувствовала острую необходимость оказаться сейчас рядом с мамой — со своей милой, любимой, родной мамочкой.

13

Наступил долгожданный день оглашения результатов конкурсного сочинения. Три параллели десятых классов собрались в актовом зале. Фёдор Яковлевич поднялся на сцену и завёл речь о важности темы войны, о патриотическом воспитании, о том, как все серьёзно подошли к подготовке и написанию сочинения…

Стало понятно, что к главному он перейдет лишь в конце урока, когда завершит свой пресный пространный монолог. Зал постепенно наполнялся шумом. Ребята болтали о своем, вертелись, при этом противно скрипели откидные стулья, давно ожидающие смазки.

Казалось, учитель не замечал, что его уже давно никто не слушает, и продолжал формально исполнять повинность, порученную школьной администрацией в канун важнейшего для страны праздника.

Но дежурная речь оборвалась, так же нелогично, как и начиналась больше получаса назад. В воздухе повисла пауза, как магнитом притянувшая внимание. Фёдор Яковлевич продолжил:

— Об оценках за сочинение скажу прямо — порадовали. Двоек нет. Пятерок много.

Алла оказалась в списке отличников одна из первых. Когда же прозвучала фамилия Иры, подруги переглянувшись, встретились глазами полными удивления.

— А теперь — торжественный момент! Мне поручена почётная миссия — вручить грамоты самым достойным. Напоминаю — сочинение победителя будет отправлено на областной конкурс, где определятся кандидаты от разных школ для участия в олимпиаде.

Зал замер. Пятёрочников оказалось слишком много. Каждый понимал, что сейчас именно он может получить свой шанс.

— Грамота за третье место вручается Столбунову Алексею, десятый “Б”! — торжественно произнес Фёдор Яковлевич и вручил её под жидкие аплодисменты.

— Второе место присуждено Покровской Алле, десятый “А”! — голос учителя прозвучал ещё более торжественно.

Шума стало больше — класс болел за своих. Но Алла шла на сцену поникшая. Получив грамоту, она вернулась на место, сопровождаемая упадническими мыслями: “Вот я неудачница! Всегда мне не хватает совсем чуть-чуть: до пятёрки, до первого места, до выбора в комсорги… Интересно, кому же на этот раз “хватило”, чтобы меня обойти?”

— Ну, и мои самые большие поздравления… — учитель загадочно прищурился, выдержал короткую паузу, видимо, желая добавить интриги, потом объявил, произнося каждое слово отдельно: — Победительнице литературного конкурса — ученице десятого “А” класса Нуриевой Ирине!

Ира вскочила с места так, будто в её сторону неожиданно бросили мяч, а она собиралась отбить его головой. Ликуя от нежданной победы, бросилась на сцену принимать поздравления Фёдора Яковлевича, не обращая внимания на перешёптывание недовольных одноклассников.

Алла остолбенела. В другой ситуации она непременно порадовалась бы за подругу, но, зная все обстоятельства, была вне себя.

Прозвенел звонок.

Ребята, уставшие от нудного урока, спешно покидали зал. Ира догнала Аллу в холле.

— Ты что, Ал? Понеслась, как с цепи сорвалась.

— Раз уж догнала, может, объяснишь? Откуда у тебя пятёрка? Опять папочка позаботился? Услышал, что дочурке трояк светит, и сразу договариваться побежал?

— Да ты чё завелась-то? Ну, сходил, денег на ремонт класса дал. А сочинение тут причём?

— Правда не понимаешь или прикидываешься?! Где твоё комсомольское сознание?! А совесть?! А справедливость, которую ты от всех требуешь?! Так и будешь на папочке всю жизнь выезжать?! — гневно выкрикивала Алла.

— Ты что, с Луны свалилась? В наше время: не подмажешь — не поедешь, — выпалила Ира.

— Видно, поговорочка у вас дома в ходу…

— Кто тут с Луны свалился? — вклинился проходивший мимо разгорячившихся одноклассниц Гоша.

— Иди куда шёл, — грубо оборвала Ира.

— А не подерётесь, — шутливо добавил парень, ускоряя шаг.

— Кажется, у Ильдара Маратовича партийный билет в кармане? — не могла остановиться Алла.

— И что? Это порицаемо? Твой отец тоже коммунистом был, кажется.

— Нет, не был. Но никогда не ходил за меня просить! Чего сама добилась — всё моё! Сама знаешь, как мне сейчас нужна эта олимпиада, как я готовилась!

С последними словами Алла резко развернулась и пошла прочь.

— Ну вот! Так и скажи, что завидуешь! — крикнула Ира вслед.

В негодовании Алла выскочила на улицу, оставив куртку в раздевалке. Огромный школьный двор, прогретый юным весенним солнцем, был полон народа. Детвора целыми классами высыпала на перемену, стремительно сбегая с крыльца по разбитым ступенькам. Мальчишки и девчонки носились наперегонки. Старшеклассники, собравшись группами, басили и громко гоготали.

Шумно-пёстрое зрелище немного охладило Аллу, но, миновав школьный двор, она почувствовала, что внутри снова забурлило. Вспомнилась недавняя истерика Эммы Владимировны. Теперь подругу было совсем не жалко, даже наоборот — хотелось сделать побольнее. “Так ей и надо! Сама виновата! Не зря её лупят!”

— Вы чё, с Иркой поцапались? — раздался голос сзади.

— Игорь! Напугал! Нельзя так подкрадываться!

Пошли вместе. Аллу буквально разрывало. Сначала она раздумывала, нужно ли поделиться с парнем наболевшим, но не в силах больше держаться, выплеснула бушующий поток негодования на его суд. Тот не перебивал. И только когда Алла выдохнула, сказал серьёзно:

— Сочинение дай почитать. Тебе ведь выдали?

Ребята были уже в своём дворе. Сели за обшарпанный деревянный столик, сколоченный местными мужиками, чтобы по вечерам резаться в домино. Алла, достав из рюкзака тетрадь, протянула Игорю. Тот бросил на стол дипломат, положил её сверху, чтобы не испачкать, стал читать. Алла тихо сидела рядом, не торопила. По сосредоточенному лицу одноклассника видела — отозвалось.

Наконец Игорь оторвался от тетради.

— Сильно! — сказал он, немного помолчав. — Жаль, что сочинение не увидят в Области. Это точно первое место…

14

Алла смотрела в окно. Под бодрую праздничную музыку со всех сторон к центру города устремлялись чёрно-серые потоки однотипных плащей, курток и пиджаков. Редкие вкрапления белых бантов и цветных туфель немного оживляли безликое однообразие. А вот настоящие атрибуты праздника — флаги и воздушные шары, на кумачовом фоне которых сияли торжественно-белые лозунги: “Да здравствует 1 мая!” и “Мир, труд, май!” — ярко расцвечивали процессию, создавая приподнятое настроение, которое читалось по бодрой походке и улыбкам на лицах людей, спешивших занять свои места в колоннах трудящихся.

— Аллочка, может быть, тебе всё-таки стоит пойти на демонстрацию? — осторожно спросила мама.

— Ещё нет сорока дней. Знаю, это дело патриотическое, но точно не для наших — будут анекдоты травить да ржать. Лучше почитаю.

— А знаешь что? Пойдем-ка в парк! Прогуляемся, головы проветрим. Надо же когда-то отдыхать.

— Точно! Пойдём! — не раздумывая согласилась Алла, уловив на мамином лице долгожданную улыбку.

***

Взявшись за руки, они неспешно шли по чуть влажной протоптанной дорожке парка, то перешагивая, то обходя, выступающие над землей причудливые корни.

— Смотри, мам, ящерица!

— А вот — крокодил.

— Те, как змеи, переплелись, а головы и хвосты в землю спрятали.

— В земле копошатся — не видят красоты небесной!

Вслед за мамой Алла вскинула голову: слепящая синева висела над ними ровным полотном без изъяна — ни складочки, ни зацепочки, ни замина. В эту неведомо кем натянутую синь упирались вечнозелеными начёсами сосны-гиганты. Берёзы и рябины не могли достать так высоко, но изо всех сил тянулись крючковатыми пальцами, хвастаясь изумрудами молодых листочков в огранке из недавно лопнувших почек.

Весеннее ликование отозвалось было у Аллы радостным порывом, но скоро природа вновь стала лишь бездушной декорацией.

Мама с дочкой вновь побрели по безлюдному парку.

— Мам, почему всё так несправедливо в жизни? Другие пьют, курят, болеют — но живут. А папа — он же почти идеальным был, и так рано… — Алла не смогла договорить; когда она произносила вслух “умер”, испытывала ощущение, что её защёлкивает стальной капкан, и всё тело пронзает нестерпимая боль.

— Папа — он замечательный. Мы его любим. Возможно, для тебя он идеальный, хотя сама знаешь — идеальных людей нет. Мне тоже очень больно. Пройдет ли эта боль? Не знаю. В одном я уверена: если Бог так решил, значит, так надо. А для чего — узнаем потом.

— Как это? Когда потом? — от удивления Алла остановилась.

— Конечно, откуда тебе знать? — мама грустно улыбнулась. — Вам же говорят, что Бога нет, а значит, человек умер — и всё. Скажу по-секрету — душа остаётся жить, она просто покидает тело и улетает в вечность.

Алла задумалась.

— Нам историк с издёвкой велел своим набожным бабушкам передать, что космонавты вокруг Земли летали — никакого Бога там не видели.

— Идеология. Только сами партийные руководители втихаря крестятся, детей крестят и даже службы в церквях стоят — ездят в глухие деревни, чтобы их не уличили.

Очередное открытие заставило Аллу засыпать саму себя вопросами: “Значит, они сами не верят в то, что говорят? Тогда, может, и социализм — враньё? Где же достижения, о которых в газетах пишут и по телику показывают?..”

— Мам, ты обещала о моём крещении договориться.

— Помню. Сразу после нашего разговора попросила свою коллегу узнать, что да как. Думаю, скоро уже.

Алла облегчённо вздохнула.

“Так, значит, папа жив! — снова и снова думала она. — И я не удаляюсь, а наоборот, с каждым днём приближаюсь к нему!”

Мысли растекались живой водой, заполняя каждый потаённый уголок её сознания. Цепь с чугунной гирей, болтавшейся на шее с тех пор, как папы не стало, вмиг оборвалась. Алла мысленно перешагнула через неё, оставив ржаветь там — на дороге. Выпрямилась, подхватила маму под руку и твёрдо зашагала возрождённая, вновь наполненная устремлениями в жизнь полную вдохновения и радости…

На подходе к дому чуть не сшиб с ног Гоша. Он выбежал из подъезда взъерошенный. Рука нервно сжимала свёрнутую в трубочку газету.

— Здрасть, Катерина Михална! Алк, привет! Я к тебе поднялся — дома никого. Хорошо, что всё-таки встретил! — выпалил он, переводя дыхание.

— Игорёк, пойдем к нам. Чаю попьём, расскажешь, что случилось, — предложила Катерина Михайловна.

— Тут такое, что я сам никак не пойму, — сбивчиво объяснял Игорь, поднимаясь по лестнице вслед за Аллой.

— Не суетись ты, дома поговорим, — сказала девушка, стараясь выглядеть спокойной, хотя нервозность друга начала понемногу передаваться ей — не смогла с первого раза попасть ключом в замочную скважину.

В прихожей предупредила:

— У меня в комнате бардак.

— Напугала!

Игорь сел на диван, развернул газету. Алла быстро собрала разбросанную по комнате одежду, запихала в шкаф. Отодвинула узкий ящик письменного стола, одним движением сгребла в него всё со столешницы, задвинула обратно с победным хлопком.

— Ты как в армии — тридцать сек — готово дело!

— Не люблю домашними делами заниматься. С видного места всё покидаю в шкаф, и порядок. Ну, что там у тебя за газета?

— Илюха на демонстрацию принёс. Говорит, что напечатали сочинение победителя областного конкурса, который в олимпиаде будет участвовать.

Гоша сунул газету Алле. Та выхватила взглядом: вся первая полоса посвящена предстоящему Дню Победы. По центру — чей-то рассказ. В правом нижнем углу — коротко о победителях конкурса.

— И что мне теперь до этого? — удивлённо спросила она, скомкав издание.

— Вот и я сначала так подумал, а когда Илюха сказал, что победила Ирка Нуриева, стал читать, что ж она такого офигенного накарякала. Глянь для интереса, — сказал Игорь, прищурившись.

Алла расправила газету, начала читать и воскликнула:

— Да это же моё сочинение! Как так?! Они что, перепутали?!

— Вот вопрос: перепутали или спецом так сделали?

— Что же делать-то, Гош? Маме я не говорила про нашу ссору с Ирой. Теперь придётся рассказать, что ли?

— Наверно.

Когда Гоша ушёл, Алла позвала маму на семейный совет.

Разговор был долгим и болезненным. Мама то широко открывала глаза, то непроизвольно мотала от изумления головой.

— Ирочка — такая хорошая девочка… Интеллигентные родители… Где же мораль? Что же происходит с людьми? — бормотала она, пока дочь в лицах представляла сцены из недавнего “спектакля”.

Наблюдая за мамой, Алла видела, что та не просто слушает, а что-то решает.

— Не могу поверить, что учителя советской школы, идейная основа общества, пошли на такой бессовестный подлог, — услышав финал истории, проговорила мама и добавила, накидывая шаль: — Аллочка, я скоро вернусь. Подожди меня дома.

— Ты к Ире?

— К её родителям.

— Уверена, что надо? Ты же с ними даже не знакома.

— Вот и познакомимся заодно, — ответила мама, поцеловала дочку в лоб и вышла.

Алла прошлась из угла в угол. Села на диван. Снова встала. Направилась в кухню. Залпом выпила стакан воды. Вернулась. Подняла крышку старенького пианино. Попробовала что-то сыграть — пальцы не слушались. Оперлась локтями о клавиши — громкий кластер резанул по ушам. Голова, отяжелев, безвольно упала на ладони…

В подъезде послышалась уверенная поступь. Алла выбежала в прихожую. Шаги смолкли иа лестничной площадке. Послышался скрип ключа в замочной скважине. Хлопнула соседская дверь.

Алла опустилась на пуфик в прихожей. Попыталась представить, что сейчас происходит дома у подруги. В голове мелькало множество сценариев: “Мама с порога набрасывается на родителей Иры. Нет, она пытается спокойно объяснить всю несправедливость ситуации, а Эмма Владимировна затыкает её, взвизгивая отвратительным фальцетом; а может быть, родители Иры беспристрастно и методично излагают маме свою позицию абсолютной правоты…“

Наконец мама вернулась.

— Заждалась? — спросила она, показавшись в дверях.

Алла уловила мирные нотки в голосе и успокоилась.

— Познакомилась с Ириной семьей. Приятные люди. Ильдар Маратович сказал, что совершенно не ожидал таких последствий, когда беседовал с учителем по поводу сочинения дочери. Обещал завтра же сходить в школу и всё уладить.

— Что-то не верится, — задумчиво пролепетала Алла, но почувствовала, как на душе полегчало.

15

Утром по дороге в школу Алла вздрогнула от резкого звука клаксона. Обернулась. На обочине проезжей части остановилась черная “Волга”. Тонированное стекло опускалось, постепенно открывая широкое, надменное лицо в очках с толстыми линзами. “Похож на того буржуя с ананасами и рябчиками, чей день последний не за горами”, — подумала она и усмехнулась.

— Алла! — густо пробасил человек с надменным лицом, слегка высунувшись в окно.

“Да это же Ильдар Маратович!” — определила она по голосу.

— Я тоже в школу, садись, подвезу.

Алла пошла к машине.

— Здесь совсем близко, я могла бы дойти пешком, — скромно сказала она, остановившись у распахнутой дверцы.

— Нет-нет, я непременно хотел бы тебя подвезти.

Она забралась на заднее сидение.

— Поехали, — распорядился босс и обратился к Алле: — Мне жаль, что всё так вышло. Постараюсь выяснить, по чьей вине произошла эта нелепая ошибка.

Слова прозвучали искренне. Девушка даже пожалела, что затеяла разбирательство.

Водитель мягко затормозил возле школьных ворот. Двое вышли из машины. Направились через школьный двор, сопровождаемые любопытными взглядами детей, спешивших на уроки.

Ильдар Маратович двигался независимой походкой. Расстегнутые полы кожаного плаща обнажали сияющую белизной накрахмаленную рубашку и широкий галстук, пришпиленный к ней золотой булавкой. В одной руке — чёрный дипломат, ладонь другой — в кармане брюк с идеально заутюженными стрелками. Он напоминал столичного ревизора, внезапно нагрянувшего с проверкой в провинциальную школу.

Рядом неуверенно семенила старшеклассница.

В холле они разошлись: Ильдар Маратович — в кабинет директора, Алла — на второй этаж, в класс. В пролёте между этажами она притормозила, потом развернулась и снова сбежала вниз. Вошла в приёмную. Обнаружив, что секретарши нет, подкралась к кабинету директора и через щёлку в приоткрытой двери стала наблюдать. Надо было бы спешить на урок, но любопытство взяло верх.

При виде спонсора-благодетеля Пётр Петрович вскочил с кресла. Заискивающе улыбаясь, почти подбежал к посетителю, каменное лицо которого подсказывало, что на рукопожатие он не ответит. Директор сбивчиво пролепетал приветствие.

— Потрудитесь объяснить, уважаемый Пётр Петрович, кому пришла в голову крамольная мысль отправить в Область чужое сочинение под фамилией моей дочери?! — грозно начал тот, бросая на стол вчерашнюю газету.

Директор уставился в статью. Пробежал взглядом.

— Да что вы говорите, Ильдар Маратович? Чужое сочинение? Под вашей фамилией? — замямлил он, делая вид, что впервые видит издание, снял трубку, стал нервно набирать номер.

В приёмной истерично затрещал телефон. Тут же из коридора донеслось цоканье каблучков. Алла отпрянула от двери, только успела плюхнуться на ближайший стул, как в приёмную вбежала секретарша. Та на ходу схватила трубку и, запыхавшись, проговорила:

— Слушаю, Пётр Петрович.

— Валентина Ивановна, пригласите ко мне классного руководителя десятого “А”! Срочно!

— Сей момент, Пётр Петрович.

Она пулей вылетела и вскоре вернулась вместе с Фёдором Яковлевичем. В этот момент директор распахнул дверь. Алла изумилась, увидев, как маска подобострастия слетела с его лица, мгновенно принявшего угрожающее обличье. В сторону учителя полетели “камни”.

— Фёдор Яковлевич! Как вы могли допустить такое бесчинство! — потрясая газетой, завопил директор.

Он пропустил учителя в кабинет и наотмашь хлопнул дверью. Та, отскочив, снова осталась приоткрытой. Алла сидела на стуле и не могла видеть происходящего, но всё прекрасно слышала.

Тут её заметила секретарша, которая, прерывисто дыша, промакивала салфеткой капельки пота, выступившие на лбу.

— А ты что тут делаешь? — удивлённо вскинув брови, проговорила она.

— Мне к директору нужно, а он занят. Валентина Ивановна, можно я здесь подожду?

— Сиди, если не боишься под “горячую руку” попасть. И знаешь что, если снова телефон зазвонит, крикни меня, я в соседний кабинет отойду, — сказала она, направляясь к выходу.

Алла, воодушевлённая неожиданным поворотом, тихонько поднялась со стула и снова припала к приоткрытой двери. Директор бесновался.

— Что о нас скажут в Области? Да мне теперь не усидеть в этом кресле! И поделом! Распустил коллектив! Всё надо самому контролировать!..

Он распекал и распекал учителя, гневно надувая щёки, морща лоб, стуча кулаком по столу. Фёдор Яковлевич выслушивал, опустив глаза, то и дело нервно двигая очки вверх по переносице.

— При чём тут вы и ваше кресло, Пётр Петрович?! — громогласно вклинился Ильдар Маратович. — Вы осознаёте, кого лишили шанса на победу? Фамилия Покровская вам о чём-нибудь говорит? Девчонка только что отца лишилась! За неё некому просить и некому платить!

Директор смолк перед грозным посетителем, обмяк и, немного съехав со своего огромного кожаного кресла, словно уменьшился в размерах. На помощь ему поспешил только что обруганный учитель.

— В-вы же пришли узнать, как И-ирочка сочинение написала, — запинаясь начал оправдываться Фёдор Яковлевич перед отцом Иры. — Н-но если оно из пальца высосано, ч-чем поможешь? А вашу девочку поддержать нужно. В своей-то школе мы п-п-пятёрку поставили, но в область как такое отправлять? Вот и решили взять лучшее сочинение — автором оказалась Покровская.

— Ну, знаете? Одно дело Ире помочь, но совершенно другое — подлог! Как проблему решать намерены?

Воцарилась тишина.

— Боюсь, уже ничего не исправить, — констатировал Пётр Петрович, прервав тяжёлое молчание. — На будущее учтём, будем советоваться.

— Если вы вообще останетесь руководить школой! И покажите-ка мне, как класс отремонтировали на мои деньги.

— Ильдар Маратович, уважаемый! Отделка идет полным ходом — средства осваиваем! Ну, давайте замнём этот инцидент — зачем нам ссориться? Покровская — она безобидная. Никуда не пойдет. А на вашу Ирочку тень ляжет, если всё откроется.

Ильдар Маратович размышлял, потирая подбородок.

— Нужно, чтобы Аллу допустили к участию в олимпиаде. У неё есть какие-нибудь документально-подтверждённые заслуги?

— Разумеется! Покровская ежегодно в конкурсах чтецов побеждает.

— Подготовьте мне копии грамот, выписку из личного дела и блестящую характеристику. Попробую договориться в ОБЛОНО.

Прозвенел звонок с урока. Всё, что хотела, Алла выяснила. Решив больше не испытывать судьбу, подслушивая за дверью, она юркнула в коридор и смешалась с толпой.

16

Алла, затаив дыхание, на мгновение замерла перед дубовыми дверями института. Набравшись духа, она взялась за массивную ручку, потянула на себя. Дверь не шелохнулась. Потянула сильнее. Дверь немного приоткрылась, но тут же вернулась на место, потащив хрупкую Аллу за собой. “Пятница, тринадцатое… Что-то пошло не так”, — пронеслась саркастическая мысль.

— Не хотят пускать? — весело прозвучал голос за спиной.

Оглянувшись, Алла оказалась лицом к лицу с добродушно улыбающимся парнем.

— На олимпиаду? — спросил он, открывая перед ней упрямую дверь.

— Как ты угадал?

— Студенты знают секретный код для входа. Тебя не пустили, значит ты здесь не учишься, а не местные сегодня только на олимпиаду идут.

Мандраж, мучивший Аллу со вчерашнего вечера, немного утих.

— Случайно не знаешь, где это будет проходить?

— Пойдём, провожу. Мне в соседнюю аудиторию. И, кстати, может познакомимся уже? — предложил он, протягивая руку. — Дима.

— Алла, — ответила она, подумав: — Крепкое рукопожатие.

Они влились в гудящий студенческий рой, взмывающий по широким обшарпанным ступеням, ограждённым мощными округлыми перилами.

— Если честно, я по-другому представляла себе храм науки.

— Х-ха, обветшала наука! Шучу. Это здание в списках культурного наследия. Ремонт бы не помешал. Но учиться здесь — ништяк.

В длиннющем коридоре у одной из аудиторий толпилась молодёжь.

— Тебе туда, — кивнул Дима. — Удачи! — добавил он, сворачивая в другую сторону.

Подойдя к месту сбора, Алла остановилась у окна. Там, в зоне высокого напряжения среди десятиклассников из разных школ, на неё с новой силой накатило волнение. “Зря я не взяла учебник. Сейчас повторяла бы, чтобы отвлечься”.

Алла стала наблюдать за ребятами, пытаясь читать по внешности — кто они и о чём думают.

“Этот точно отличник из приличной семьи, — решила она, разглядывая задумчиво расхаживающего парня в строгом костюме. — А девчонка в углу около урны зашуганная какая-то. Наверно, родители строгие. Боится, что ругать будут, если не справится. Вон как нервно страницы листает, аж руки дрожат. Очки того и гляди на учебник свалятся. Даже не замечает, что волосы в разные стороны торчат от того, что всё время голову почёсывает. А та — зубрила стопроцентная — важной себя возомнила. Тараторит, руками машет. Довольна, что остальные напряглись и ей в рот смотрят”.

Нечаянно оглянувшись, Алла увидела чеканящую по коридору знакомую большую фигуру. “Конечно же! Ира тоже участвует!”

Отвернулась к окну, чтобы не встретиться с подругой глазами. Однако та подошла.

— Ал, вот видишь, мой отец всё уладил, — сказала Ира виновато. — Кончай дуться… Мир?

Неприятный осадок ещё оставался, но Аллу тяготила ссора.

— Посмотрим, — буркнула она.

17

Через три часа душная аудитория выплюнула очумевших, красных от напряжения соискателей. Толпой они устремилась к выходу, желая быстрее вырваться из застенков “культурного наследия”, куда добровольно позволили себя заточить на время испытания.

— Поехали со мной. Отец должен машину прислать, — предложила Ира.

— Сама доберусь. Я пока не решила — сразу домой или пройдусь сначала.

— Как знаешь. Увидимся!

На самом деле Алла пока не была готова к прежнему общению. Да и стиль жизни Ириной семьи напрягал. Алла больше уважала позицию своих родителей, которые никогда не использовали служебное положение в личных целях.

Она вышла во двор института. В голове кружили, наскакивая друг на друга, мысли о выполненных заданиях. “Верно ли определила в главной или придаточной части содержится рема? Не напутала ли синтаксические функции?” — думала она, усевшись на скамейку.

Группа парней вывалила из института. Один, осмотревшись, притормозил и направился к Алле.

“На Диму похож, — подумала она. — Ой, так это ж он и есть!”

— Ну, что? Справилась? — спросил тот, присаживаясь.

— Десять заданий было по русскому и столько же по литре. Написала всё, но кто знает так ли.

— Написала — и хорошо!

— Мне результат важен. Для дополнительных баллов.

— А поступать сюда будешь, в пед?

— Да. Собираюсь на иняз.

— Я первый курс физмата оканчиваю. Но буду пробовать перевестись куда-нибудь. В Ленинград, скорее всего.

Алла промолчала, внутри кольнуло при мысли: “Ну вот, только что-то наклюнулось, а он уезжать собрался”.

— Мне пора, — сказала она.

— Могу проводить.

В глубине души ей хотелось это услышать, и всё же, когда Дима предложил, не поверила своим ушам.

— Смотри сам, — ответила она с видимым безразличием. — Я собиралась пройтись пешком. Далековато отсюда. Если мерить автобусными остановками, пять наберётся.

— Пф-ф, вот так далеко! К тому же, как говаривал Винни-Пух: “До пятницы я совершенно свободен”.

“Настойчивый”, — мелькнуло у Аллы в голове, когда Дима, не раздумывая, пошёл за ней. От следующей внезапной мысли по спине пробежали мурашки: “А, может, это он и есть — тот парень из сна?”

По дороге Дима охотно рассказывал о том, какие сюрпризы могут свалиться при поступлении в институт, потом о своих планах на ближайшее будущее.

Алла слушала в пол-уха, больше наблюдала и оценивала, как любая другая девушка, когда чувствует, что возможно — это судьба.

Дима не был высоким, но крепкое тело вселяло ощущение капитальной устойчивости. Крупные черты лица, ровные брови над глубоко посаженными спокойно-уверенными глазами придавали мужественности.

Аллу привлекала его взрослость и простая, открытая манера общаться. Говорил парень весело, с нотками флирта, но без шутовства. Не вставлял жаргонные словечки, что она расценивала как проявление уважения. Глубокая пропасть лежала между ним и её одноклассниками.

— Ал, ты спорт любишь? — спросил Дима, остановившись у подъезда. — Мы часто собираемся в зале на волейбол. Хочешь присоединиться?

— Я бы поиграла.

— Тогда завтра встречу тебя здесь во дворе. Часиков в шесть. Идёт?

— Если смогу… — ответила Алла, чуть заметно улыбнувшись.

Дима щёлкнул пальцами, лихо развернулся и зашагал обратно.

18

Следующим вечером около назначенного времени Алла взглянула в окно. За столиком под детским грибком уже сидел её недавний знакомый. Длинная чёлка закрывала лицо — склонившись, он что-то читал.

— Кажется, за мной парень зашёл! — с волнением воскликнула Алла, да так громко, что услышала мама.

— У тебя парень?!

— Ну, не знаю пока в полном ли смысле… Вчера познакомились, — возбуждённо тараторила Алла, забегая в кухню. — Смотри, вон там во дворе сидит! — и игриво добавила: — А ты переживала, мамочка, что у меня из-за избыточной скромности долго никто не появится.

— Так уж сразу и “появился”? — обеспокоенно уточнила мама, вглядываясь в отдалённую фигуру. — А где он учится? Что за семья?

— Потом расскажу. Мы на волейбол. Не хочу опаздывать на первое свидание, — весело кричала Алла уже из прихожей.

Она схватила заранее собранную спортивную сумку и выскочила за дверь.

“Парень выглядит прилично, спортом занимается, значит — не разгильдяй”, — успокоила себя мама, и её тревога сменилась приятным волнением.

Глядя в окно, она слышала, как дочь бегом спускается по ступенькам, и поразилась резкой перемене, когда та спокойно вышла из подъезда и степенно, с горделиво поднятой головой направилась к другу. “Хм, откуда у неё эти женские штучки? Вроде, никто не учил!”

***

Ребята прошли через спортивный зал, где уже разминалась молодёжь. В женской раздевалке Алла столкнулась с девушкой. Та, поставив ногу на спортивную скамью, зашнуровывала кед. Длинные волосы, собранные в хвост, свисали, заслоняя лицо. “Какая фигуристая”, — подумала Алла и кинула:

— Привет!

Та подняла голову, открыв лицо.

“Ой! Как на мордочку пекинеса смахивает”, — усмехнулась про себя Алла.

— Привет-привет! — ответила девушка, бросив оценивающий взгляд.

Когда она говорила, кожа вокруг непропорционально короткого носа странно морщилась, будто была слегка великовата.

— Первый раз на волейбол?

— Да, — ответила Алла, доставая из сумки спортивную форму.

— У нас тут своя компания. А тебя кто пригласил?

— Дима.

— Диман?! Купцов?! — подняв бровь, воскликнула девушка.

— Не знаю его фамилию. Давай знакомиться. Я — Алла.

— Марина, — криво улыбнувшись, ответила девушка и вышла из раздевалки.

“Высокомерная. Интересно, они все такие? Может, не стоит сюда лезть?” — подумала Алла, но решила остаться, раз уж пришла.

Она быстро запомнила имена ещё троих парней и пятерых девчонок. Профессионалов среди них не было. Погоняли мяч в кругу, перебрасываясь шутками. Марина постоянно задевала Диму. А когда договорились играть через сетку, демонстративно перешла на противоположную площадку.

— Ты чё, против Купца сегодня играешь? — поддел Лёха, долговязый парнишка.

— Ему же всё равно, — ехидно ответила Марина.

— Дык, ты её позови, Диман. Может, передумает, — продолжал сводничать Лёха.

Конец ознакомительного фрагмента.