Лыжня

Саяна Зверева, 2022

Посреди зимы, в снежных дебрях Дальнего Востока, группа лыжников исследует новый район. Их руководитель Алексей Бессонов, по прозвищу Граф, вынужден выбирать между собственной семьей и зовом приключений. Будучи примерным отцом четверых детей, он обещает себе и жене, что это – его последний поход. Но кто же знал, что здесь он беззаветно влюбится в Лику – двадцатилетнюю участницу экспедиции? Девушка отвечает Графу взаимностью, и роман увлекает их все глубже и глубже в отношения, которые должны закончиться, едва самолет «Хабаровск-Москва» коснется земли. Однако герои еще не знают, что вспыхнувшие чувства – не последняя опасность, которая следует за ними по пятам. Вдруг обещание Алексея сбудется, правда, вовсе не так, как того бы хотелось? Комментарий Редакции: Необычные декорации, пламенный жар чувств на контрасте с хрустящим дальневосточным снегом, который куда более колюч, чем кажется поначалу. «Лыжня» – это многообразный, интересный роман про любовь и не только. Содержит нецензурную брань.

VIII

Объявленный абсолютно чистым предрассветным небом, мороз не заставил себя ждать. Не желая прозябать в спальнике без Лички, Граф разжег печку. Пока разжигал, чуть не отморозил пальцы. Открыла тубус и влезла она, вместе с канами.

Оба молчали, то ли не желая никого будить, то ли разделенные вчерашней ссорой. Личка готовила завтрак, Граф смотрел на нее и улыбался в усы. Когда после завтрака стали вылезать наружу, увидели, как еще несколько часов назад абсолютно мокрый снег смерзся до фирна. Андраш катался по нему в чунях^[13]. В это день тропежка была неглубока. Сквозь фирн местами топорщилась высохшая до желтизны высокая плоская трава — осока. Все было в порядке.

Размеренная работа на свежем воздухе привела группу в чувство. Мороз крепчал. Обедали быстро — сидеть не было никакого желания. После первого перехода Лика поняла, что не хочет приваливаться.

— Странное дело! — сказала она Надюхе. — Я иду, а мне все холоднее и холоднее!

— Та же фигня, — хрипло ответила Надежда.

По чуть припорошенному фирну девчонки припустили так, что остальные долго не могли их догнать.

— Слушай, это жесть какая-то, — от мороза голос Надюхи стал совсем глухим, интересно, сколько градусов?

— Минус сорок пять, — ответил с трудом догнавший их Граф.

— Все мы здесь окрепнем, если не подохнем.

— Все мы здесь подохнем, если не уедем! Как там Агзу?

— Чешет. Выше по течению лесозагатовки. Если повезет, переночуем в избушке.

В спину светило солнце, цвет его из желтого переходил в оранжевый, становился интенсивнее. Миллионы солнечных искр на снегу слепили глаза.

— Ол ю нид изба! — в такт шагам пел Андраш.

Через пару часов стемнело, и группа впала в своеобразный транс от размеренной ходьбы и усталости. Несмотря на опыт, болезнь «избенка» накрыла всех. Каждый рисовал по-своему красивые, но одинаково теплые картины: светлые окошки базы, теплая печка… И только Надежда была недовольна.

— Не к добру эта избушка. Двадцать дней без нее обходились, а теперь все ждут ее как как манну небесную.

— Какая-то мистическая эта болезнь — избенка. Вроде бы всего хватает — поставил палатку, собрал дров, печку разжег. Наверное, есть в человеке какая-то подсознательная, первобытная тяга к оседлому жилищу… — пел ей Виталик.

— А мы идем не к жилищу. Мы идем в неизвестность, — ворчала Надежда.

— Че париться, все равно ж по дороге.

Они шли по льду вдоль берега, не подходя к нему близко, чтобы не провалиться под лед, и высматривали вдали окошки базы. Высмотрели все глаза, пока в неверном зеленоватом свете полной луны не увидели силуэт вахтовки и колючую проволоку забора. На базе не было ни души. Не было и самой базы. Вместо нее на низком берегу озера красовались прогнившие остовы старых машин, навек вросшие в ледяное болото.

Не давая группе опомниться, Граф скомандовал:

— Готовим место для палатки!

Затем он отправил всех, включая девчонок, в лес за дровами, а сам, утрамбовав снег под высокой разлапистой сосной, ободрав с нее нижние сухие ветки, достал маленький кусочек плекса, поджег его и устроил костер на листе алюминия. Из леса раздавался свист двуручки и звонкий голос Андраша:

— Пока я делаю что-то полезное — я есть. Когда не делаю — меня нет. Пилю дрова — я есть. Сплю — меня нет. Троплю — значит, я есть, сижу на месте — нет. И все вы тоже.

— То есть ты сейчас есть, а нас нет? — спросила Лика.

— Так точно, так что давай, ломай ветки. А то мы есть, а вас с Надюхой нет.

Граф засмеялся. Скоро на поляну поодиночке и парами стали выходить ребята. Они несли сухие, напиленные ножовкой и цепной пилой тонкие бревна, сухой лапник, обломанные высушенные ветки. Огонь полыхал, и они выложили нодью^[14]. В лесу вдруг стало тепло и уютно.

— Лика Валерьевна, что вам помогает выживать в походе? — продолжал бенефис Андраш.

— Спирт! — громко ответила Личка.

— И Граф… — задумчиво сказал Капец.

Граф глянул на него недобро, встал и пошел в палатку.

Валька лежал в спальнике и дрожал.

— Нет, приятель. Так дело не пойдет, — сказал Граф и принялся вытряхивать удэгейца из спальника.

— Леш… Мне плохо. Я не могу.

Определив, что жара у пациента нет, Граф продолжил домогательства.

— Все ты можешь! Прямо в чунях, он выгнал его к костру, приказав достать дневник и карандаш.

— Так ребят. Давайте жахнем!

Он влил в Вальку сто грамм разведенного спирта и, не успел тот икнуть, дал указания.

— Запиши-ка в подробностях наши сегодняшние переходы!

— Ох, я не помню ничего!

— Мы поможем!

Граф специально сделал Вальку хронометристом, объявляющим привалы и обед, чтобы придать ему ощущение собственной важности. И, несмотря на то, что Валька обычно плелся в конце, эта маленькая хитрость все же работала. Догнав уже отдыхающих товарищей, он торжественно объявлял: «Прива-ал!» и все радостно аплодировали. Агзу очень гордился своей должностью еще и потому, что без точной хронометражной таблицы не сделать отчета — главного документа, хранящего всю информацию о пройденном походе. Как и фотографии, это материальное свидетельство того, что группа прошла маршрут. Каждый турист, идущий в поход от четвертой категории и выше, в тайне лелеет мысль, что отчет попадет в хранилище центрального клуба. Быть может, через тысячу лет эту библиотеку откопают, словно Александрийскую, расшифруют текст и прочтут о его победах, посмотрят на фото в его счастливое, загорелое, обветренное лицо.

Дежурные закипятили два кана, Граф, наконец, сел к костру, снял левый ботинок, носки и пощупал большой палец.

— Так и знал! — произнес он, а Лика вздохнула:

— Обморозил.

Примечания

13

Чуни — теплые носки для сна, обычно из утеплителя, обшитого капроном.

14

Нодья — костер из бревен, сложенных особым образом.