А я еду за туманом… Дальневосточная быль

Андрей Пономарчук

В книге автор освещает эпизод из своей жизни.С иронией, честно и без фальши.О том, как служил на Дальнем Востоке в нелёгкие «перестроечные» времена. О красоте и суровом величии дальневосточной тайги. Об интересных людях, с кем ему довелось познакомиться. О том, какие приключения выпали на его долю, и каких неизведанных тайн он коснулся.В процессе повествования автор затрагивает краеугольные философские вопросы, призывая читателя к размышлению… а, возможно, и переоценке навязанных стереотипов.

Иллюстратор Андрей Пономарчук

© Андрей Пономарчук, 2023

© Андрей Пономарчук, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0051-7756-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Непревзойдённым драматургом, режиссёром и сценаристом, несомненно, является наша жизнь… — надо лишь остановить мгновение и зафиксировать происходящее вокруг себя…

Паламарчуку Сергею Андреевичу — моему близкому другу посвящается.

А я еду за туманом…

А я еду, а я еду за туманом…

За туманом и за запахом тайги…

(Юрий Кукин)

Дело было в начале девяностых. Я тогда служил в легендарном отдельном батальоне авиационного обеспечения вертолётного полка, расположенном в славном посёлке городского типа с загадочным названием Магдагачи… в Амурской области.

Помню, как по окончании военного училища сходу отверг вариант распределения с местом прохождения службы в прекрасном городе, тогда ещё Ленинграде, и, пользуясь правом выбора, рванул на Дальний Восток! Мои близкие из Ленинграда и Прибалтики были тогда в полном недоумении, называя меня ненормальным… и порою я с ними полностью согласен.

Рванул, как мне казалось тогда, к Японскому и Охотскому морям с их удивительными тайнами… в объятия девственной дальневосточной тайги с её величественными горными перевалами, реками богатыми красной рыбой — любимым лакомством бурых медведей!

Я ехал, представляя какие возможности открываются передо мной… начиная с того, что год идёт «за полтора», и служба напрямую связана с военной авиацией, и заканчивая тем, какие незабываемые охоты и рыбалки ждут меня впереди. Весь в мечтах и надеждах я не заметил, как пролетели 7 суток в поезде с храпящими, пьющими, дерущимися в тамбуре соседями по купе… и мы вместе с молодой женой и годовалой доченькой шагнули на перрон железнодорожной станции города Хабаровска.

Вдохновлённый книжной романтикой о суровых, но искренних и справедливых людях: геологах, старателях, строителях — осваивавших дальневосточные просторы… о воинских частях, в которых одной крепкой и дружной семьёй служат идейные, отзывчивые люди, защищая просторы нашей бескрайней Родины, я даже не придал значения тому, что в Хабаровске упитанный штабной офицер скорректировал моё распределение. Он буднично указал мне на войсковую часть, находившуюся в Амурской области.

Тогда меня не сильно огорчила перспектива проехать ещё почти сутки в обратном направлении — на запад. В глазах моих уже взбивали чистый таёжный воздух лопасти винтокрылых машин… а в амурской тайге как минимум бродили в ожидании меня амурские тигры!

Завораживало само название населённого пункта, перекликающееся с названием древнего Магдебурга — столицы саксонских земель Германии. И поскольку в названии фигурировало, как мне казалось, красивое европейское женское имя МАГДА, что несомненно свидетельствовало об историческом факте соприкосновения западной и восточной цивилизаций, то история его возникновения просто не позволяла быть населённому пункту серым и невзрачным.

Как чисты и наивны были помыслы и суждения мальчика, выросшего в объятиях аккуратных городков Польши и Прибалтики, той, ещё советской, эпохи… взрослевшего на идеалах книжных романов и повестей — о дружбе и взаимовыручке, о тяжёлых испытаниях и заслуженной радости первооткрывателей…

Это потом я узнал, что Магдагачи — это бывший лагерь системы БАМ Лаг, а в переводе с нанайского означает — «склад гниющей древесины». Переварил и усвоил смысл фразы: «В Магдагачах — всё иначе», а ещё позже и непреложной истины: «В Магдагачи еду — плачу, уезжаю — хохочу».

Однако именно разительное несоответствие моего представления о предстоящей службе на Дальнем Востоке с реальностью… с учётом определённого воспитания, позволило мне остро прочувствовать глубину обстоятельств на контрасте событий.

Прозрение

В 90-х перестройка набирала обороты, заменяя под видом демократии долг вседозволенностью, а мораль — рыночными отношениями. Уходили в историю настоящие офицеры… Те, которые служили за честь и совесть, те, которые, не стесняясь, били на офицерских вечеринках хитрое, толстое лицо «начпрода», чутко уловившего возможности перестройки на фоне перебоев в снабжении.

Последний, создав на базе продовольственного склада «односторонний траст», смело заменял «на выдаче» копчёную колбасу на яйца, яйца на масло, масло на комбижир, мясо на тушёнку… а тушёнку — «налево»… в результате чего был первым, кто за свои «кровные» приобрёл подержанный японский автомобиль. С довольным, временами побитым «едалом».

Прибыв в войсковую часть — Отдельный Батальон Авиационного Технического Обеспечения — ОБАТО (хотя в силу специфики службы все привычно заменяли букву «О» на «Е» — в соответствии с не сходящим с языка прилагательным), я окунулся в серый, завистливый мирок, где настоящих — достойных уважения мужчин было не так много, а «уважаемыми людьми» считались те, кто сидел на «нужном продукте». Так сказать, каста имущих: «начфин», «начпрод» и «начвещь». Это к ним необходимо было стоять в очередях и заискивать отношений, чтобы получить положенные по закону харчи и шмотки — надлежащего качества и в срок. И, как обычно, начальниками продовольственного и вещевого складов были надменные, самолюбивые, в меру упитанные прапорщики украинских кровей. Именно поэтому «продпаек» я старался не получать, а на строевых смотрах офицеры из управления, как правило, одетые во всё новое и блестящее, с недоумением и порицанием тыкали пальцами в сторону моих потёртых ботинок.

Магдагачинский гарнизон не просто жил своей обособленной от жителей посёлка жизнью, а кипел страстями, как закрытый котёл-скороварка, безжалостно переваривая судьбы и чаяния людей, и, как водится, грязь и пена всегда занимали положение «сверху»… вследствие чего у некоторых персонажей временами «срывало крышку».

Интересному и увлекательному сериалу о гарнизонной «Санта-Барбаре», несомненно, следует уделить отдельную повесть. Что же касается моей истории, то можно лишь упомянуть, что рутинное, зачастую бесцельное, прозябание в караулках, кочегарках и автопарках, без выходных и проходных, никак не укладывалось в моём понимании о доблестной службе — на благо Родины.

Служба была сопряжена с постоянными авралами, вызванными отсутствием нормального планирования и перебоями в снабжении… да и полной неразберихой в стране. При этом боевая подготовка — уже не являлась первостепенной задачей.

В то время не было вездесущего интернета и сотовых телефонов, однако, через родных, друзей и знакомых, оставшихся в Прибалтике, Польше, Ленинграде, Москве… я ощущал, насколько зашкаливает там накал страстей, и фонтанирует в связи с этим адреналин, вызванный невиданными историческими переменами. Переменами и, как казалось тогда, сказочными возможностями, которыми лукаво крутил рыночный «напёрсточник» — «Запад» перед доверчивой, неискушённой, сорвавшейся в неизведанную пропасть страной.

До нас доносилось смачное чавканье «счастливчиков», перераспределявших в свои карманы невероятные богатства, как сейчас принято говорить, активы нашей бескрайней Родины, и как на глазах менялись мотивация и мироощущение её граждан.

Грандиозные перемены исторического масштаба, грубо перекраивавшие территориальный и экономический лик страны, в глухом Магдагачинском углу проявились лишь перебоями в снабжении и повальной задержкой зарплат, что мгновенно сделало вчера ещё преследуемых законом спекулянтов — блестящей экономической «элиткой» посёлка… А офицеров и прапорщиков — перестали пускать в военной форме в единственный на то время ресторан. В свете основного тогда тезиса о том, что нехватка всего вызвана чрезмерно раздутой, неэффективной и ненасытной армией, — быть военным как-то вдруг «в народе» стало невыгодно и непрестижно.

ОБАТО приспосабливался к существованию по «остаточному принципу», заменив боевую подготовку самообеспечением. При этом замкнутый круговорот событий беспощадно поглощал время и все жизненные силы. А мечты… оставались мечтами.

И вот однажды ночью в караулке, отгоняя ненавистных, вездесущих тараканов, читая урывками очередную повесть о достойных людях, занимавшихся интересным и нужным для страны делом где-то на побережье Охотского моря, я замер с широко открытыми глазами в неестественной позе… На меня снизошло озарение:

— Какой же я идиот!..

Ведь с таким же успехом я мог сутками просиживать в караулках и читать эти нужные книги в большом, культурном, просвещённом Санкт-Петербурге на берегах «седой Балтики»… Там, где жизнь бьёт ключом, где творится история… рядом с родными и близкими мне по духу людьми… без бардака и фальши…

Из лап тяжёлого оцепенения меня вырвал эмоциональный вопль младшего сержанта Турсункулова. Его скуластое лицо было искажено гримасой, и он что-то верещал мне на своём, — я сосредоточился и вник. Оказалось, что правильный и отзывчивый боец Турсункулов переживал за меня… и мне оставалось лишь догадываться, с какой физиономией он меня застал.

Я отчётливо тогда осознал, что в то дурное время вся моя служба там, с искусственными тяготами и лишениями, являлась лишь жалкой пародией, презираемой властью и населением, и, по сути, была сравнима с классическим переносом грунта «туда и обратно»… с единственной целью — лишить свободного времени и жизненных сил.

Так бывает, когда где-то там, «наверху», процессор «сдох» или очень сильно «болеет», а механическая часть без чёткой идейно программной линии продолжает своё движение по инерции, перемалывая шестерёнки и деформируясь под среду.

Конечно же, такое озарение и осознание, так сказать, бытия не доставляло мне особой радости — я начинал излишне копаться в себе, либо чудить.