Дневник Ноэль

Ричард Пол Эванс, 2017

Джейкоб Черчер – автор бестселлеров. Уже почти двадцать лет он не был дома – с тех самых пор как мать выгнала его, когда ему было всего шестнадцать. И вот за несколько дней до Рождества раздается звонок: мать скончалась и оставила ему дом. Чтобы обрести душевный покой, Джейкоб возвращается в место, где вырос. Но оказывается, этот дом хранит не только грустные воспоминания. Мать Джейкоба с годами стала настоящей барахольщицей, и среди вещей мужчина обнаруживает дневник некой Ноэль. Кто она? Что забыла в этом доме? И тут на пороге появляется Рейчел. Девушка ищет свою биологическую мать, которая отдала ее на удочерение. В поисках ответов на вопросы Джейкоб и Рейчел начинают поиски Ноэль. Они не знают, найдут ли ее, но в их жизни постепенно появляются другие важные вещи: милосердие и шанс на любовь.

Глава восьмая

Понедельник

Утром пошел снег. Вернувшись к дому, я увидел огромный металлический контейнер. Он загораживал всю подъездную дорожку. Вероятно, его доставили незадолго до моего появления — на снегу еще виднелись свежие следы шин.

Я прошел на задний двор, притащил оттуда тринадцать мешков мусора и затолкал их в бак. Затем открыл дверь и вошел в дом.

Следующей по плану была моя комната. Она оказалась не такой запущенной, как кухня. На стене все еще висели те четыре постера, что я повесил незадолго до того, как покинул дом: «Матрица», Эминем и два баскетболиста, Карл Мэлоун из ютовского «Джаза» и всем известный Майкл Джордан в прыжке.

Удивительно, что постеры до сих пор оставались на месте. Почему-то я думал, что мать порвала их, как и все, что напоминало обо мне. Но комната почти не изменилась с тех пор, если не считать коробок и непонятного хлама типа старого кулера для воды, игрушечного автомата для сладкой ваты и с полсотни пустых бутылок из-под колы.

Я захватил с собой блютус-колонку, чтобы слушать музыку с телефона. Выбор пал, конечно же, на «Ред хот чили пепперс» и Эминема, которые возглавляли хит-парады тех лет.

Мать не только ничего не тронула в моей комнате, но еще и заправила постель и сложила в комод всю ту одежду, что я оставил на лужайке, когда уходил из дома. Бессмыслица какая-то. Зачем она занесла мои вещи и разложила все по местам? Неужели надеялась, что я вернусь?

Я как раз перебирал комод, когда в дверь позвонили. На пороге стоял Брэд Кэмпбелл. В руках он держал пластиковый стаканчик, из которого в морозный воздух поднимались клубы пара.

— Брэд, — встретил его я. — Входите.

— Спасибо, — дыхание его замерзало на холоде. Он вошел в дом. — Дай-ка, думаю, заскочу, узнаю, привезли ли мусорный бак.

— Еще до моего приезда. Ваши друзья — ранние пташки.

— Они выходят на работу около пяти утра, пока еще на дорогах не так много машин. — Адвокат протянул мне стакан. — Вот, принес вам горячий шоколад с мятой.

— Спасибо.

— Прогресс налицо, — заглянул он в кухню.

— Движется потихоньку. Целый день вчера провозился.

Кэмпбелл понимающе кивнул.

— Теперь походит на кухню. — Он сунул руки в карманы. — Ну, не буду вас отвлекать. Если что надо будет, звоните.

— Вряд ли мне еще что-то понадобится, но все равно спасибо.

— Не за что, — он слегка кивнул, развернулся и вышел. Я выволок из комнаты мешки, погрузил их в бак, вымыл руки и снова поехал в «Арктик серкл». На этот раз взял их знаменитый ранч-бургер и малиновый коктейль, поел и снова вернулся в дом.

* * *

Коридор возле моей спальни почти до потолка был заставлен коробками. Главный проход, соединяющий все части дома, оказался не так загроможден, как остальные комнаты, — не то, чтобы здесь было меньше хлама, просто он был чуть лучше организован.

Я принялся разбирать коробки. В одной из них нашел свои тетради: начиная с детского сада и заканчивая седьмым классом. Удивительно, что мама их сохранила.

На коридор ушло около трех часов. Почти во всех коробках лежали какие-то официальные бумаги. Последние лет пятнадцать мать собирала всю финансовую документацию и счета. Таких тяжелых коробок поднимать мне еще не приходилось. Несмотря на ежедневные тренировки на эллипсоиде, я совершенно выбился из сил, пока таскал их до контейнера.

Дальше настала очередь ванной комнаты в конце коридора. Она была небольшая, но сама ванна заполнена всевозможным мусором: какие-то мамины недовязанные носки и свитера, два абажура и старый, ржавый женский велосипед со спущенными колесами и без седла. Даже не представляю, почему велосипед стоял в ванной, да и вообще в доме, но я уже давно перестал искать логику в этом хаосе.

Вытаскивая из ванной велосипед, я услышал стук. Дверь открылась, и вошла Элис Фостер. На волосах снег, а в руках картонная коробка, слишком тяжелая, чтобы нести ее по такой погоде.

— Я подумала, вряд ли в доме есть что-то съестное, поэтому принесла тебе горячий ужин.

— Давайте сюда. — Я поставил велосипед и взял у нее коробку. — Проходите.

Элис сделала несколько шагов.

— Я приготовила томатный суп. Ты всегда его любил. Особенно с крекерами.

— Я и сейчас люблю, — согласился я. — Мой агент всегда смущается от этой моей привычки, когда мы с ней ужинаем в каком-нибудь модном ресторане Нью-Йорка. — Я понес коробку на кухню, соседка посеменила следом.

— Тут еще немного крекеров. И несколько булочек с маслом, и кусочек шоколадного торта.

— Не стоило так беспокоиться.

— Разве это беспокойство? Садись, поешь. Ты с обеда из дома не выходил, наверняка проголодался.

Откуда она знает? Я достал из шкафа две тарелки.

— Здесь хватит на двоих.

— Я уже поела, — возразила она. — Не хочу навязывать тебе свою компанию.

Я вернулся к столу, скрутил с термоса крышку и налил себе суп.

— Вы не навязываете, — успокоил я ее. — Садитесь.

— Спасибо. — Она села напротив, развернула крекеры и положила их передо мной. — Здесь стало намного лучше. Как продвигается дело?

— Работы еще много.

— Неудивительно. Она собирала все это целых пятнадцать лет. — Элис окинула кухню взглядом и помрачнела. — Как много боли в этих стенах.

— В этих стенах много боли, — парировал я, приложив руку к своей груди.

— Знаю. Прости.

Я посмотрел на нее.

— Вчера вы что-то говорили о моем единственном свидетеле.

— Ну, да.

— Что это значит?

— Я хотела сказать, что только я знала тебя до того, как все изменилось.

— Изменилось? В смысле, до того, как я стал знаменитым?

Она помотала головой.

— Нет. До того, как изменилась твоя мать. Она не всегда была такой, как ты ее помнишь. Она изменилась после смерти Чарльза.

— Мне тогда было всего четыре.

Конец ознакомительного фрагмента.