Магритт

Павел Шушканов, 2023

Неоновый город Яндаш – вторая столица маленького государства Сиболия на самой границе с Поднебесной. Город наслаждений и ужасов, киберпреступников, подпольных врачей и уходящих в небо башен нелегальных дата-центров всего мира. Тут территория триад, полиции и международных концернов, делящих власть на широких проспектах и кривых улочках старого города, в похожих на муравейник тоннелях закрытого метро и темной сети "Хризантема".Район Малый Сычуань никогда не видит солнца. Тут небо темное от смога и снующих между домами дронов. Холодной апрельской ночью из окна своего номера в отеле без видимых причин падает на мостовую человек, который мог заставить весь Яндаш стать своей личной настольной игрой. Все, что он оставляет после себя – несколько странных заметок о тенях-призраках и механических компьютерах, следы в "Хризантеме" и пустую человеческую оболочку.

Глава 1. Лань

В ночь на шестое мая из окна своего номера в отеле с высоты восьмого этажа обрушился на мощеную мостовую мой друг Марсель Моно. Полиция решила, что это непременно было убийство, потому и позвали меня, разбудив одним коротким и неприятным звонком. Лично я так не считал. Не появился еще в нашем городе и даже провинции субъект, способный убить самого Моно, да еще и в его собственном жилище. Впрочем, повода шагнуть из окна для него я тоже представить не мог.

Но как бы там ни было, мой друг лежал на мокром асфальте, и холодный дождь хлестал по его голым пяткам. Шелковый халат раскинулся в луже пестрыми крыльями и никак не хотел впитывать мутную жижу. А еще в воде отражался красный неоновый иероглиф с названием отеля. Приглядевшись, в отражении можно было заметить даже раскрытые створки окна и зазубрины разбитых стекол.

Я посмотрел вверх. Крупные капли дождя падали со свинцового неба, продираясь сквозь утренний смог. По стенам скользили синие и красные блики полицейских «мигалок».

— Привет, упаковщик, — крупная ладонь хлопнула меня по плечу. — Для восьмого этажа твой приятель выглядит просто красавчиком, как я вижу. Что значит везучий гад. На фотографии получится как живой. Посмотри-ка, даже лужу не загадил, — городовой нагнулся, дернул за край халата, потом чертыхаясь принялся стаскивать его с трупа. Марсель равнодушно покачивал голой ногой. Городовой обернулся, скользнул по мне взглядом. На его небритой щеке отражались все те же синие и красные блики. — Чего напрягся? Перевернуть мне его надо, понял? За халат не переживай — верну почти целым. Успеешь постирать и заштопать.

Урод. Такой же, как знатная часть наших городовых. Еще двое стояли у входа и усмехаясь показывали на меня пальцами. Я накинул капюшон и торопливо скользнул в фойе.

— Господин полицейский, — администратор — девушка в красном жакете и с заспанными в тон глазами выросла передо мной и остановила коротким поклоном. В пальцах она мяла визитку инспектора и отрывала от нее мелкие кусочки, которые рассеяно прятала в карман.

— Я упаковщик.

— Простите, — она снова поклонилась. Я заметил, что одна стрелка на ее глазу была смазана или не докрашена. Вторая отсутствовала вовсе. — От меня потребуется помощь?

Я смотрел сквозь девушку на пустующую стойку, за которой на голубом шелковом фоне бродили журавли. За декоративным бамбуком журчал такой же ненастоящий фонтанчик, подсвеченный мягким светом потолочных ламп. Столбик розовых иероглифов сообщал, что это лучшая гостиница в Сиболии[1]. Впрочем, по-другому и быть не могло. Марсель Моно никогда не остановился бы в этом отеле, будь это не так. Несмотря на всю эту фальшивость: подделку под бихуа[2], пластмассовый бамбук и попытку хозяйки казаться одновременно моложе и глупее чем есть на самом деле.

— Вы можете оставить плащ здесь, — сказала она. — Я могу дать вам чистые теплые вещи. И номер, если вы решите задержаться. Посмотрите, вы совсем промокли! Вы шли сюда пешком?

Я попросил только как можно больше пустых коробок и ключ от номера Моно. Упаковщику больше ничего и не нужно. Разве что рулон широкой липкой ленты, но у меня он всегда с собой в правом кармане плаща. Там, где раньше был пистолет.

Дверь номера оказалась распахнута. Под ногами шуршали обрывки газет. Из разбитого окна струился холод, шевелил оранжевые занавески. В воздухе висел плотный сладковатый запах табака. Двое стояли в комнате — мелкие на фоне панно, украшавших белые стены. Унылый носатый оперативник подпирал спиной косяк и копался в дешевом фотоаппарате.

— Эй, упаковщик, — молодой городовой с погонами лейтенанта сгреб меня за плечо. Его ровный затылок был выбрит наполовину и выкрашен в розовый. — Мы тут с ребятами поспорили. Я говорю, что настоящий профи приберется у меня в доме за час и десять юаней. А они — что минут за двадцать и вообще бесплатно, так для удовольствия. Что скажешь?

Я молча шагнул вперед, попытался скинуть руку с плеча, но слегка дернул меня назад. Вроде бы как по-приятельски.

— Не спеши ты, упаковщик. Ты фотографии сначала посмотри. Для тебя старался, — он вытащил из кармана телефон и сделал вид, что листает галерею. — Подожди. Вот тут у меня бардак на кухне. Сорок немытых тарелок. Смотри как возбуждает. А это еще лучше — ванная. Душевой сток нетронут уже полгода. Как тебе, приятель?

Оперативник, на секунду поднял на меня взгляд и невесело усмехнулся. Я сжал и снова разжал кулак в кармане. Провоцировать этот выскочка был мастак. Но не сегодня. В моем списке тех, кому нужно начистить рожу мест уже не осталось. К тому же я в более выгодном положении — ниже упаковщика падать по служебной лестнице некуда.

— Заняться нечем? — раздался голос позади меня. Лейтенант скис и отпустил мое плечо. Нехотя побрел к разбитому окну, загребая ногами газеты. Носатый фотограф сунул руки в карманы и повел плечом, показывая, что его работа сделана.

Комиссар прошел мимо, слегка задев рукавом. Он едва слышно напевал что-то приставучее из радио, на мгновение замирал, словно боясь сбиться и сфальшивить и щелчком пальцев возвращал себя на нужную тональность. За ним тянулся стойкий шлейф запаха бадьяна — дешевая пастилка, которая почти никак не маскировала отдушку не менее дешевого виски. Да что там хитрить — от него несло также, как от забившихся в вестибюли закрытого метро ночных хангеров — той особой касты вчерашних мигрантов, признающих только ночь, в желудках которых смешались все напитки Барной улицы Яндаша[3]. Он вжимал выбритую шею в воротник плаща, поднятый неровной стоечкой, и водил мутным взглядом по наконец занявшимся своими делами городовым. Взглянул на меня мельком, он всучил пустую коробку.

— Не стой. Мы не собираемся тут торчать до полудня. Долго возиться я тебе не дам, через час опечатываем тут все и расходимся, — он потер рукой шею чуть ниже выстриженного на затылке символа ветра. — Твой приятель и так испортил мне все выходные.

— Олег, он мне не приятель. Он был моим другом.

Комиссар оставил в покое шею и уставился на меня щелками глаз.

— Ну так и я тебе не приятель и не Олег. А господин комиссар.

Я коротко поклонился. В общем-то он прав.

Работа упаковщика довольно проста. После таких вот вызовов, когда в комнате бардак как в портовом притоне, а возле окна или за ним покойник, а то и не один, кому-то надо фотографировать трупы, снимать отпечатки, поторапливать стриженых на один манер увальней в форме. А кому-то, не обращая внимание на всю эту суету, собирать вещи покойного и укладывать по коробкам, занося все в длинную опись, поливать и раздавать комнатные цветы, пристраивать домашних животных, наводить порядок и всем этим полностью стирать все следы того что худое или жирное тело, распластавшееся на полу с дырками от пуль или синими полосами от удавки вообще когда-то жило нормальной жизнью.

Что-ж, после Моно таких вещей немного. Обошедший половину мира оставил после себя на удивление мало следов.

Я натянул перчатки, достал блокнот и карандаш. Осматривать в комнате было особенно нечего, убирать тоже. Ни цветов, требующих полива, ни домашней библиотеки, которую нужно еще пристроить по букинистическим лавкам. Даже одежды особо нет — пара курток в шкафу и ворох полусухих мятых рубашек в раскрытом чемодане. Все можно отправить на барахолку через Taobao[4] по пять юаней за вещь, а с выручки получить свои законные десять процентов. Даже чертов цветастый халат из лужи, если сдать его Линю в химчистку предварительно и не писать, что последним его носил покойник.

Марсель шиковал и здесь в этом довольно паршивом со своей лощеностью и поддельностью, хоть и лучшем отеле в городе. Две комнаты и телевизор в половину стены. На экране беззвучно шевелили ртами дикторы на фоне тревожной картинки с летящей на восток стаей дронов. Две едва заметные строчки синхронно переводили одновременно на английский и русский. На полу разлита вода, крупные осколки в ней как поколотые ножом куски льда. На краю широкой застеленной кровати сидела девушка в тонком шелковом халате, сидела неподвижно и безразлично разглядывала пустой угол между бутафорским книжным шкафом со склеенными корешками и вполне себе настоящим баром. Ее ладони покоились на голых коленках, пальцы на ногах были поджаты, словно спасались от разлитой холодной воды.

— Простите, — виновато кивнул я. Девушка не пошевелилась. Ее лицо скрывали от меня аккуратно подстриженные под удлиненное каре волосы, виднелся только слегка вздернутый кончик носа. Справа от нее над стеклянным наполовину опустошенным баром прямо к стенке были пришпилены неровные клочки газет. Я пробрался ближе, переступив осколки. Так и есть — тут все от столичной «Ри Чу»[5] до трехцветной желтой прессы. Заголовки словно из бредового предрассветного сна, в котором все кажется логичным и упорядоченным: «Дышащая стена дома в центре Яндаша», «Механические компьютеры господина Стеблова», «Ложная амнезия и ее ложные жертвы», «Тени на лестнице к храму «Бейше шен», «Голодные духи могваи клиники «Сиван».

Тяжелое анисовое дыхание позади меня отвлекло от попыток найти связь между странными заголовками. Комиссар протянул руку, сорвал со стены одну из вырезок и бросил на пол в добравшуюся сюда лужу. Он сунул в зубы тонкую сигарету и щелкнул зажигалкой. Сизое ментоловое облако разбилось о стенку и заструилось вниз. Шершавый палец ковырнул обои под цветной булавкой.

— Дырки в стене. Нехорошо. Твой приятель решил не оставлять после себя ни юаня. Всего его барахла не хватит, чтобы покрыть тут ремонт, — он выдул струйку себе за ворот и кивнул вопросительно. — Я еще о чем-то знать должен? Какие-нибудь вещички, ценности? Может он что-нибудь у тебя оставил? Или еще где-то? — Он потер ладонью щетину на остром подбородке. Она росла неравномерно и на белом следе от ожога зияло лысое пятно. — Чего молчишь?

Я мотнул головой.

— Ясно. Паршиво, — он перевел взгляд на полупустой бар, пожевал губу. — Твой приятель не так прост. Я думал, что просто турист из тех, кто ищет дешевых приключений за большие деньги у нас в Сиболии вроде «крикеров» и косплейных девочек по вызову. Но оказалось, что у него богатая биография. Ты хоть сам знаешь, чем занимался твой друг?

— Нет, — бросил я и принялся аккуратно отцеплять от стены газетные вырезки.

— Вот и хорошо. Лучше не знать, — он провел ладонью по стене. — Знаешь почему он жил в гостинице? Ребята говорят, что у него не было денег на социальную подписку, вот и снял номер в отеле. А я так не думаю. Для начала — номер то не из дешевых, хотя и халтура полная, для туристов с запада. Ну да и Моно тоже был вроде из этих, — комиссар фыркнул, — чужаков. И потом, я проверил его счета. Тот, с которого он номер оплатил и еще один, привязанный к его телефону. Мне бы хоть чуточку с того, что я там нашел, так я не отказался бы побыть немного покойником. Он мог купить и этот номер, и этот отель, и корейский ресторанчик напротив в придачу. А что все это значит?

Комиссар замолчал и бросил в рот очередную пастилку. Задумчиво разжевал ее и снова сунул в зубы фильтр.

— Вот и я не знаю. Честный человек не снимает номер. Честный человек берет недельную подписку подороже и получает квартиру в центре с видом на Ангару, доступ в ресторан и к сотне приличных телеканалов. Номер снимает тот, кто не хочет зарегистрированной квартиры, посторонних глаз и носов. Я верно говорю?

— Я не знаю, — отмахнулся я. Комиссар начинал утомлять. Я был почти уверен, что он протрезвел только на четверть. Щетина и отголоски ночи прибавляли к его неполным тридцати пяти еще как минимум пару десятков лет.

— Думаешь это убийство, да? — он шумно втянул носов воздух, словно пробуя его на вкус как змея. — Так вот, забудь про это. Тут камер нет, но есть микрофоны и в них только тишина, а потом звон стекла. Камеры висят в коридоре. Никто не заходил и не выходил отсюда. Что бы не скрывал Моно, он это унес с собой и сделал это совершенно самостоятельно. Вот такие дела, упаковщик.

Комиссар курил, что-то бормотал себе под нос и уже не обращал на меня внимания. Ментоловый дым тонкой пленкой стелился в воздухе, как смог по утрам над Яндашем. Неподвижная девушка все так же вглядывалась в пустой угол и не сдвинулась ни на фэнь[6], кода я пытался протиснуться между ее ногами и баром. Ни холод, ни дым ее нисколько не волновали.

— Прошу прощения.

Она снова не ответила. Я было решил, что это одна из тех натуральных силиконовых кукол, которые можно раздобыть из Поднебесной за немалые деньги. Хотя, конечно, пусть Марсель и был странным человеком, но это и для него уже слишком. Только едва заметное ровное дыхание выдавало, что девушка была все же жива. Жива и безвольна. Не иначе как под чем-то сильным, но это уже не моя забота.

— Она не ответит, — сипло заметил комиссар, бросил непогашенный окурок на пол и тот противно зашипел в луже. — У твоего мертвого друга были странности, о которых лучше бы ничего не говорить. Хотя эти все равно растрясут на весь город, — он кивнул в сторону городовых, с усмешкой поглядывающих в мою сторону.

— Когда вы заберете ее? — спросил я. — Мне бы закончить в течение часа.

— Мы ее не заберем, — комиссар широким шагом подошел к девушке, поводил перед ее глазами ладонью, пощелкал короткими пальцами. — Видишь? Я могу отрезать ей ухо, но ничего не произойдет. Это не совсем человек. Это лань, — он усмехнулся. — Соображаешь, что к чему? И если еще раз заикнешься о том, что твой разлюбезный господин Моно был уважаемым серьезным человеком, я нацеплю на тебя очки и впечатаю их тебе в глазницы. Оба стекла одним ударом. Понял?

Но я не слушал. Я смотрел на лань. До этого момента я думал, что все это слухи. А если и не слухи, то что-то все равно имеющее мало общего с правдой. Это не силиконовая игрушка из-за близкой границы, это тело, в пустой голове которого ни одной осознанной мысли. О законности таких вот штук я не знал ничего, но что-то подсказывало, что раздобыть их возможно и явно не на Taobao, но в переходах закрытых станций метро в Старом городе, где шайки господина Вана делят бизнес с не менее ушлыми дельцами в погонах — на черном рынке, который в Яндаше называли Агатовым. И назначение у них было вполне понятное — живые теплые девушки с гладкой кожей и пустыми глазами, в глубине которых ни единой мысли.

Комиссар взъерошил пятерней ее волосы, кивнул, словно она могла ответить.

— Мы таких партию задержали месяц назад, хотели обратно отправить, но подскочил человек Вана с накладными. Есть документы на груз — свободен. Верно? К счастью, в Яндаше они не осели — отправились на запад. Не знаю, как бы я спокойно ходил по городу, в окна которого смотрят вместо нормальных живых шлюх такие вот куклы.

Он хотел сплюнуть на пол, но перехватив мой взгляд полез в карман за мятым платком.

— Она живая? — спросил я, впрочем, зная ответ.

— Если можно так сказать. Но она тебе не ответит и имени твоего не выучит. Их называют ланями, но настоящая лань по сравнению с ней — чертов академик, — он снова протянул руку к ее лицу, но браслет на его запястье вдруг вспыхнул красным, по нему побежала строчка иероглифов. — Ладно, мне пора. Развлекайся. Отчет можешь сдать послезавтра — делаю скидку на то, что покойник все же твой подонок-приятель. Можешь оплакивать его сколько угодно — не мои дела.

Он повернулся ко мне спиной и зашагал двери. В проеме остановился и щелкнул пальцами.

— Да, упаковщик, забыл сказать, — он ткнул пальцем в сторону лани. — Это теперь тоже твое. Будешь пристраивать — не продешеви. Такие штуки дорого стоят.

Кто-то хохотнул в соседней комнате.

И я остался один. Почти один.

***

Невесомые тонкие тапки и зубная щетка полетели в мусорный пакет. Туда же отправились остатки позднего ужина — коробка жареных пельменей, уже зачерствевших. Но взглянув на них, я понял, как сильно хочу есть.

За окном все еще хлестал дождь. Неоновые вывески над плотно прикрытыми дверями ресторанчиков и более дешевых забегаловок манили вкусными названиями, вот только до открытия еще часа четыре — не меньше.

Я выставил две коробки за порог, оглянулся, оценил прибранный номер. Если не считать разбитого окна — словно и не заезжал никто.

— Это все? Не густо, — городовой с фотоаппаратом на шее легко пнул коробку носком туфли.

— Это все.

Он пощелкал языком, заглянул в номер, словно оценивал мою работу. Затем похлопал свернутым блокнотом себя по ладони.

— Ладно, упаковщик… Шеф, конечно, пошутил. Давай оформим красотку, и я доставлю ее экспертам. Подпиши здесь и здесь, — он извлек из блокнота два уже заполненных листа и подставил коленку. Колпачок ручки уже поблескивал у него в пальцах.

Я нацарапал имя на первом листе и он, победно свернув его сунул в карман.

— Второй не надо — это твой. Гляди-ка — фокус.

Он прошел в комнату, оставляя грязные следы на молочно-белом виниле. Подошел к девушке и усмехнувшись уставился на широкий запа́х в плохо застегнутом халате. Потом поднял руку и легко щелкнул большим пальцем и мизинцем, едва слышно. Лань повернула голову и вопросительно уставилась на него. Городовой дважды хлопнул в ладоши. Она поднялась с кровати, легко и невесомо, как заводной механизм на туго взведенной пружине. И тогда я увидел ее лицо. Мне казалось, что выращенная в каких-то полугосударственных и полулегальных лабораториях живая кукла должна быть отталкивающе совершенной и тошнотворно миловидной в лучших традициях рекламных девочек с каналов по подписке. Но лань не была такой. Почти не была. Пустые серые широко посаженные глаза смотрели на меня, но как бы сквозь меня, хотя ее головка слегка была наклонена, словно проявляя любопытство и под гладкими волосами мелькнуло слегка оттопыренное ушко. Ее губы были плотно сжаты, но левый уголок рта слегка растянулся словно в полуулыбке — непростительно живое для куклы несовершенство линий. Это уже брак.

Она была ниже городового почти на голову и, тем более, ниже меня. Но шелковый халат едва прикрывал ее коленки. Голые ступни стояли на холодном и еще мокром полу.

— Идем, — городовой сжал и разжал ладонь и шуршащий звук его пальцев заставил лань двинуться за ним. Она мягко наступала на пол, выгибая ступню от пятки до кончиков пальцев и вовсе не была похожа на оживший манекен. Если не смотреть в глаза, конечно. Ее руки не болтались безвольно, а вполне естественно шевелились в такт движениям ног.

— Вот и весь фокус. До лифта дойдет. Как спускать ее по лестнице — я не в курсе, такого нигде не пишут, — он похлопал меня по плечу и сунул блокнот в карман своей куртки. — Бывай, упаковщик. А ты, куколка, за мной.

Двери лифта послушно закрылись за ними. Ждать меня никто не стал.

У двери я остановился, подхватил коробки и обернулся на приоткрытую дверь. В просвете виднелось последнее жилище моего последнего друга. Забавно, что из всех невероятных мест, в которых смерть ходила за ним по пятам, он простился с жизнью в нашем, по сути, транзитном городе — перевалочном пятачке между далеким заплесневелым Западом и роскошью Поднебесной, второй столице пустынной никому не нужной Сиболии. Теперь ни грязного носка, ни зубной нити от тебя не осталось, дружище. Словно и не приезжал ты никогда.

Меня отвлек звук сообщения. Марта волновалась, что меня нет дома, осторожно интересовалась все ли в порядке. Домашний Сяо[7] оповещал, что кто-то дважды стучал в дверь, причем довольно настойчиво и спрашивал не требуется ли вызвать полицию. Потом снова сообщения от Марта о том, что она любит и ждет дома. Я повертел в руках телефон, потер пальцем трещину на задней крышке. Хотел было ответить, но затем быстро сунув телефон в карман, заспешил по лестнице вниз.

В широком фойе внизу уже ничто не напоминало о недавнем происшествии. Исчезла женщина-администратор. За стойкой стоял высокий парень в костюме и близоруко щурясь набирал номер в телефоне. Семья постояльцев дремала на чемоданах у входа. В полупрозрачной переноске на коленях пухлого мальчика метался хорек.

Я вышел на улицу. Осколки стекол уже убрали, а к рассвету заменят и окно. Только грязная и уже пустая лужа пузырилась от крупных капель дождя, смывавших остатки бурых пятен на мостовой.

Городовые загнали фургон под навес. Парень с фотоаппаратом и блокнотом возился с замком. Лань послушно стояла рядом. Он махнул мне рукой и попросил помочь.

— А что с ней будет? — я кивнул в сторону девушки.

— С ланью? Все нормально будет, — дверка наконец поддалась и противно скрипнув открылась. Городовой вытирал пальцы промасленной тряпкой. — Сдадим экспертам по описи, не бери в голову. Тебе проблемой меньше.

Проблемой меньше. Моя несостоявшаяся проблема смотрела себе под ноги. Мокрые волосы прилипли к ее лбу и вискам. Вода лилась тонкими ручейками по изгибу шеи и вдоль выпирающих сквозь кожу ключиц.

— А потом?

— Ну, тесты там разные. Мало ли. Для отчета все нужно, — он подмигнул мне и усмехнулся. — Протестируют как надо, не переживай. Такие штуки у нас — большая редкость, — он согнул руку в локте, щелкнул пальцами, но из-за шума дождя команда не сработала. Лань осталась под навесом, только слегка вздрогнула, словно почуяв зов.

Городовой раздраженно выпрыгнул из кузова.

— А, черт! Ближе надо.

— Ее вернут обратно? — спросил я.

— Куда? — он засмеялся, прикрыв рот ладонью. — Утилизируют. Или на запчасти в Агатовый рынок уйдет. Кроме вот этого, — он постучал себя пальцем по лбу, — она же настоящая. Идем, кукла! Щелк-щелк, не слышишь, что ли?

Я быстро потер лицо ладонями, затем уперся руками в грудь городового. Он удивленно смотрел на меня, непроизвольно дернулся к кобуре, припрятанной под плащом.

— Постой! Слышишь? Не дергайся. Я ее сам…

— Чего сам? — не понял он.

— Заберу сам. Это вещь Моно.

Он непонимающе мотнул головой, затем рывком отбросил мои руки.

— Ты определись, уважаемый! Головную боль с тебя снимаю.

— Спасибо, но я сам.

Городовой кивнул, хлопнул дверкой фургона, отчего машина дернулась. Водитель недовольно высунулся в окно.

— Черт с тобой, упаковщик, — он сунул мне в карман акт, размокший от дождя. — Делай что знаешь.

Фургон покатил по грязным лужам, оставив нас в свете мерцающих вывесок под проливным дождем — меня и живую куклу Лань.

Я поднял руку, неумело пощелкал пальцами. Лань повернула ко мне голову, удивленно уставилась на пальцы.

— Ладно, пошли. Как тебя там? Не спрашивай куда и что мы будем делать — я понятия не имею.

Моя нога замерла над знакомой лужей, аккуратно опустилась на край. Впереди в пелене дождя маячила безлюдная улица низких двухэтажных домов, небо над которыми было изрезано паутиной обвисших проводов и тенями нацеленных в низкие облака тарелок. А над ними маячил бледный призрак рассвета. Я топал по превратившейся в реку мостовой, накинув на голову мокрый капюшон, а Лань мягко ступая по холодной грязной воде брела за мной.