Вслед за тенью. Книга вторая

Ольга Смирнова, 2023

Совсем недавно в моей жизни появился смысл и возродилась надежда найти отца. Но в игру вступили обстоятельства. Поначалу они показались мне розыгрышем – лёгкой безобидной шуткой. Но в любой шутке есть только доля шутки. Я убедилась в этом, попав в ловушку. И мне не справиться без твоей помощи, Кирилл Андреевич… Но могу ли я на нее рассчитывать после всего того, что натворила?

Глава 14 Родственничек…

— Так что ты вспомнила по Жарову? — спросил Кирилл Андреевич, оторвавшись от ноута. И принялся методично уточнять: — По Каменнолицему, как ты его окрестила. Сегодня утром, я имею в виду. В холле Базы. После вашей со Стоцкой утренней прогулки.

Тон его стал по-деловому выдержанным. И я поняла, что ему нужны голые факты. Выводы он сделает сам.

«По Жарову… Как официально… — задумалась я, — С прохладцей… Неужели родственничек и ему успел насолить?»

Массивное черное кресло мягко зашелестело колесиками по новомодному напольному покрытию, чем-то напоминающему каменное, и подъехало к кровати, на которой я сидела, сложив ноги по-турецки и обложившись одеялом.

Этот слабый звук сразу воскресил в памяти похожий: так шелестели листья под нашими с мамой ногами, когда мы шли по тропинке импровизированного зелёного «туннеля». Шли в школу тем сентябрьским днём, когда встретили странного старика. Старика, из рук которого и выпал памятный серебряный портсигар. Выпал на каменное покрытие дорожки и звонко отрикошетил в траву.

— Получается… — задумчиво выдала я свои мысли вслух, — когда он стоял под дождем и смотрел нам вслед, он просто выжидал, когда мы выйдем из «тоннеля». Он должен был подобрать выпавший из рук портсигар. Убрать улику… Кажется, старик — именно он… Но к чему был весь этот маскарад? Зачем переоделся в старика?.. Это вы его в тот день туда направили?

— Кого и куда? — прозвучало негромко. Несколько озадачено.

— Вашего Жарова. В «туннель».

— В какой туннель?

— Зеленый. Сложенный из ветвей деревь… — ответила я и осеклась на полуслове, заметив реакцию моего собеседника. На меня смотрели, как на блаженную: с грустью и полным непониманием. И, кажется, даже с жалостью.

— Понимаете… Я недавно вспомнила день, когда мама провожала меня в школу в последний раз… Тот день, когда ее не стало… Так вот… В то утро мы шли с ней через «тоннель». Это слово я узнала за несколько дней до того… Из книжки. Мы с дедушкой тогда читали про паровозик, который боялся по нему проезжать… Не важно… Отвлеклась. В общем, мы шли по узкой дорожке. Под сводом из ветвей деревьев. Они росли по обеим ее сторонам. И были так туго переплетены, что создавалось впечатление, что проходишь сквозь тоннель.

— Ясно. Дальше!

— В тот день нам с мамой там встретился старик. Он шел нам навстречу. Остановился. Посмотрел на меня… И подарил листочек.

— Какой листочек?

— Багровый такой. Резной. Я выронила его тогда. Решила подобрать. Присела и услышала звук… Будто что-то упало. Оглянулась и увидела блестящую коробочку. Это был портсигар. Тот самый, который я увидела сегодня в руках у Каменнолицего!

— Почему решила, что тот самый?

— И на том и на этом изображен орел. С ярким зеленым глазом. В траве тогда лежал точно такой же. И так же, как сегодня привлек мое внимание этим своим глазом… Блестящим таким, переливающимся на свету. Он будто подмигнул мне. И тогда, и сегодня. Это точно тот самый портсигар! Я уверена! Вот просто на сто процентов уверена! Да что там на сто — на все тысячу процентов!

— Верю, — негромко согласился со мной Кирилл Андреевич. И задумчиво потер подбородок пальцами: указательным и средним.

— Отлично! Это вы его туда послали? Я имею в виду старика. Ну, то есть переодетого Каменнолицего? А, может… — напряглась я от новой догадки, — Может тогда нам встретились именно вы?! А что? Это же вполне возможно! Вы любите переодеваться. Примерять разные образы… Да тот же парик, о котором я недавно вспомнила! И руки у того старика были молодыми! Ну, то есть совсем без морщин… Что скажете? Там были вы?

— Нет… — ответили мне через паузу, которой, казалось, не будет конца.

— Почему я должна вам поверить?

— Хотя бы потому, что в сентябре того года я находился за пределами страны. Уехал на следующий день после разговора с Ольгой в Парке развлечений. А разговор тот состоялся за неделю до ее гибели. Тогда, как ты рассказываешь о самом дне гибели Ольги, если я уловил суть твоих сумбурных мыслей.

— Уловили… Ну и что что находились? — встрепенулась я и выдала: — Понаходились за этими самыми пределами и вернулись на денёк, а потом снова уехали находиться за пределами! Для алиби, например!

— Разочаровываешь. — Усмехнулся Орлов, — Похоже, совсем рассорилась с логикой, — заметил он. И, вздохнув, продолжил: — Если бы это был я, то зачем мне приезжать «на денек»? Зачем рушить собственное алиби и так глупо подставляться, пересекая границу? Еще раз: где логика, Миледи?

— Вы могли бы въехать в страну под другим именем…

— Вот как? Как ты это себе представляешь?

— Как вариант. В разговоре с дедом мама как-то обмолвилась, что выедет по паспорту прикрытия… Или под прикрытием… Как-то так она выразилась… Сейчас, наверное, не смогу вспомнить дословно. Устала…

— Куда выехать? — кажется, напрягся он.

— Я не поняла. Вернее, она не сказала. Потому что меня рассекретили и прервали разговор.

— Мда… — озадаченно задумался мой визави. На пару минут комната погрузилась в тишину. — Ладно оставим это до лучших времен и «вернемся к нашим баранам». Вернее, к злополучному тоннелю. А не считаете, Миледи, что безопаснее было бы направить в тот самый тоннель третье лицо? Ну, если подумать? — вдруг выдал он, изогнув губы в коварной усмешке. И продолжил тоном, в котором четко улавливался сарказм: — Если уж задумал коварство, то лучше исполнить его руками профессионала, не так ли?

— А Жаров — профессионал?

— Точно! Именно его я и должен был задействовать в «операции»! — с иронией воскликнул мой собеседник, изобразив кавычки в воздухе на слове «операция». — Чтобы полиции легче было на меня выйти, для чего же еще? Гениально, Миледи, просто гениально! И главное — в чем же был смысл появиться мне в том самом тоннеле? Наверное, для того, чтобы просто пройти мимо вас, подарить тебе листочек и обронить улику. И улику эту ни в коем случае нельзя было уничтожать, верно? Ее обязательно требовалось сохранить, так? Для чего? А для того, чтобы свидетель ее опознал и разоблачил меня спустя годы. Разоблачил на пару с моим бедовым родственником. Так?

— Так основной свидетель был убран… — пробормотала я. И уточнила: — В тот же день. Осталась только маленькая девочка, которая и показаний толком дать не могла.

— А, ну да… Мне же, конечно, было неизвестно, что эта самая девочка может вспомнить и передать все в подробностях. Я же даже не догадывался, чья она дочь, правда? Не знал, что ей по наследству от отца передалась фотографическая память. А от матери — отличная наблюдательность. Так же, верно? А отец этой девочки, конечно же, не рассказывал мне, какая у него смышленая дочь, да как она всё подмечает и запоминает. И что способности ее нужно непременно развивать… И что он обязательно подарит ей «Монополию», чтобы развивала логическое мышление… И что он очень доволен тем, как его брюзга — тесть учит ее играть в шахматы. И как она уже обыграла его однажды — поставила детский мат, пока тот отвлекся.

— Почему брюзга? — растеряно спросила я.

— Потому что эти двое на дух друг друга не переносили. Громов считал твоего отца недостойным твоей матери. И изменил свое мнение только перед той командировкой, из которой Василий вернулся не тем, кем был раньше.

— Что значит «не тем, кем был раньше»?

— Понятия не имею. Так Ольга выразилась.

— Когда?

— Когда ты каталась на лошадке.

— В том парке развлечений?

— Да.

— И всё же, кто это мог быть? Там — в тоннеле? И зачем он за нами следил? Может выяснял, в какое время мы обычно выходим из дома?..

— Для этого не обязательно было перед вами «светиться». Достаточно было узнать школьное расписание.

— Послушайте, а ведь мама того старика узнала. Узнала, поэтому и занервничала. Не позволила мне поднять листочек… И потянула за собой. За руку…

— Узнала и занервничала… Теоретически это мог быть Жаров. Почему в гриме — без понятия… Зачем перед вами появился — тоже вопрос… Возможно, хотел взглянуть на тебя.

— Зачем?

— Трудно судить, что было тогда у него в голове… В те дни он потерял дочь и новорожденную внучку… Возможно, хотел увидеть дочь той, кого считал виновной в их смерти…

— Увидеть, чтобы что?

— Понятия не имею… Но поинтересуюсь у него. Обязательно.

— Ладно… В тот день, так и быть, это были не вы. А сейчас? Я имею в виду наше с ним пересечение в сквере. В прошлую пятницу.

— Вы патологически подозрительны, Миледи, — усмехнулся Орлов, покачав головой. — Зачем мне устраивать вам всякие пересечения? Ах да! Как же я сразу не догадался? Ты же носитель бесценной информации о своем отце! Ты ведь знаешь, что он жив и где находится, верно? Ты постоянно с ним на связи и, конечно же скрываешь это ото всех. И прежде всего — от меня, так? А я обязательно должен все выяснить! И вытрясти эту информацию именно из тебя. А из кого еще, правда? Ты же его дочь и просто обязана знать о нем всё!

— Да, обязана!

— Обязана, но вот незадача: кажется, не знаешь, да?

— Не сомневайтесь — узнаю! С вашей помощью или без нее, но всё обязательно выясню!

— Где-то я это уже слышал… Дай бог памяти… — продолжил Орлов надо мной потешаться, — Вспомнил! От твоей матери. — И вдруг резко сменил тон на серьёзный: — Только мы оба прекрасно знаем, чем это намерение для нее закончилось, правда?

— Знаем, но…

— Ну и что, что знаем, да? — прервали меня и принялись снова иронизировать. Стебаться, как сказала бы Марья: — С ее дочерью же такого никогда не случится! Она же умнее матери… Расторопнее… Наблюдательнее. И характер у нее понапористей будет, да? Решительный такой — в сотню раз решительнее, чем у матери, так? И главное — Екатерина Громова — сама прозорливость! Просчитать ситуацию для нее — раз плюнуть! Поэтому она всегда на шаг впереди своих недругов. Правда, пока не знает, кто они — эти самые недруги, но это ж мелочи, правда? Она прозорлива настолько, что готова рискнуть бездумно. В омут с головой броситься готова. Без всякой поддержки со стороны кого бы то ни было! Ведь ее не наблюдается даже от самого Громова, верно? Зато у Екатерины Васильевны есть поддержка подруги! Они, в общем-то, и знакомы-то всего ничего, и знает она о подружке только то, что та позволила ей о себе узнать, да ну и что, правда? Екатерина Васильевна просто уверена, что подружка — хорошая и никогда ее не подставит, не бросит в беде, всегда придет на помощь и вытащит из любого дерьма, так? Причем, совершенно бескорыстно. Исключительно по великой дружбе. Верно?

Тон его голоса был далек от доброжелательного. Он звучал хлестко и крайне иронично. Но главное — его тон не был безразличным. Именно это и останавливало меня от резкостей и требования прекратить экзекуцию. Но вслушиваясь в аргументы Кирилла Андреевича, я вдруг ощутила себя полной дурочкой, вслепую ступившей на минное поле.

— Что молчишь? Расклад неверный выдал?

— Он какой-то странный… Этот ваш расклад. Вывернутый наизнанку.

— Чтобы принять решение надо все факты изучить. Досконально. Взглянуть на них под разным углом. И ключевое слово тут — «под разным». Наизнанку их вывернуть, если потребуется. Иногда изнанка может очень удивить… Чаще всего так и бывает.

— И где же мне раздобыть эти самые факты? С чего начать?

На меня взглянули, как на несмышлёное дитя и выдали:

— Начни с того, что выясни, кто такая Стоцкая. Обеспечь себе безопасный тыл.

— Дед ее проверил перед тем, как позволил нам подружиться.

— Проверил — не сомневаюсь. Но не лучше ли и самой убедиться, что чиста? Хотя бы просто потому, что всегда и во всем нужно полагаться прежде всего на себя.

— Вы что-то о Марье выяснили, да? Что-то плохое?

— Не ставил задачи глубоко копать. Она мне не подружка. Фасад, вроде, чист. Опять же ключевое слово тут «вроде». Параллельно тряси Громова. Это будет для тебя и безопасно, и информативно. Информативно, если преуспеешь, конечно. Громов знает немало, но он — крепкий орешек. А пока вернемся к теме моего родственника. Что еще можешь о нем сказать?

— Каменнолицый вышел на меня в сквере, — ответила я, пожав плечами.

— В каком сквере?

— Том, что рядом с Универом. Мимо которого вы проезжали.

— В пятницу?

— Да. Значит, вы в курсе?

— В курсе чего?

— В курсе нашей встречи с вашим родственником.

— Включи мозг, девочка! Зачем бы я тогда спрашивал у тебя, где именно она имела место?

— А если спросили, чтобы отвести от себя подозрения?

— Подозрения в чем?

— Например, в том, что работаете с ним в связке.

— В связке… — Он замолчал ненадолго. А потом решил поделиться: — Я не работаю, как ты выразилась, с ним в связке.

— Почему?

— Цели не совпадают. И потом: работать в связке можно только с тем, в ком ты безоговорочно уверен. А в случае с Жаровым всегда есть риск, что игра пойдет не по моим правилам. К тому же до недавнего времени он был недееспособен.

— Недееспособен? Значит, он всё-таки болен…

— Перенес инсульт…

— Вот как… Не знала… Как давно?

— Много лет назад. Успел полностью восстановиться. Если верить заключению врачебной комиссии.

— Полностью? Это спорно… Последствия болезни же налицо… Вернее, на лице… Трость опять же… Значит, он до конца не восстановился.

— Логично. Вопросы остаются… Ладно, оставим это пока. О чем вы беседовали?

— Ни о чем… Он просто смотрел на меня…

— Просто смотрел… А ты?

— А я просто начала вспоминать.

— Что конкретно?

— Родителей… Дедушку… Наш пикник перед тем, как папа уехал в командировку.

— Ясно.

— И что же вам ясно, позвольте спросить?

— Процесс запущен Жаровым.

— Какой процесс?

— «Процесс активации когнитивных функций», как он это называет. Вернее, раньше называл. Он настроил твой мозг на воспоминания — так понятнее?

— Не совсем… Как он это сделал?

— Жаров когда-то обладал… некоторыми способностями к внушению…

— Вы говорите о гипнозе? Он что телепат?

— В прошлом. Уже много лет бесполезен. Так я полагал до нашего с тобой разговора. Но, похоже, ошибался…

— Фантастика какая-то… Он… кто-то вроде главного по тарелочкам, да?

— По серым клеточкам.

— Кто он по профессии?

— Психоаналитик. Когда-то был штатным гипнологом. Дослужился до Главы аналитического отдела Центра.

— Какого центра?

— Центра… В котором служили твои родители…

— И ваш отец?

— Да.

— И вы?

— Расскажи, что почувствовала, когда он на тебя смотрел. В сквере.

— Говорю же, вспоминать начала…

— Расскажи подробнее. Мне нужны факты для аргументации.

— Аргументации чего?

— Неважно.

— Ладно… Сначала опустилась тишина… Потом перед глазами появился океан… Я стояла на берегу. Поднялся шторм… Высокие волны обрушивались на берег… Но почему-то не сбивали с ног… Просто растворились в песке… В шаге от меня.

— Растворялись в шаге у ног…

— Это что-то значит, да?

— Я небольшой специалист в этой сфере… Хоть и перелопатил море литературы. Хотел понять, как он это делает… Но навскидку… Думаю, нет прямой угрозы. Лично для тебя нет. Возможно, пока… Пока угроза направлена на другого.

— На кого?

— На того, кто связан с тобой напрямую.

— На дедушку? Он ведь единственный, кто связан со мной напрямую.

— Вполне возможно. Между ними старая вражда. Уже много лет. Важно то, что состояние нестабильно… — принялся едва слышно рассуждать мой задумчивый собеседник, — Агрессия… Волны разбиваются у самых ног… Пограничное состояние…

— Чьё пограничное состояние? Вернее, пограничное состояние чего?

— Сознания… Сознания самого Жарова. Не силен в этом… Нужна консультация специалиста.

— Как бы то ни было, вы уверены, что ваш родственник нездоров? А как же тогда так получилось, что его признали дееспособным? Кто был его опекуном? Ну, до того, как он снова стал дееспособным?

На меня посмотрели с вызовом. Но ответом не удостоили. Да он был и не нужен — его выдало выражение лица Кирилла Андреевича.

— Опекуном были вы, да? Получается, что так… И теперь за вашим родственником нет специального присмотра, так? Так. Значит, у него полностью развязаны руки… И делать он может всё, что пожелает. А он ведь люто ненавидит дедушку, — заметила я, вспомнив подслушанный в лесу разговор. Разговор между Каменнолицым и Предсказательницей. — И маму ненавидит, хоть ее уже и нет… И меня… Всех нас…Как же вы позволили этому случиться? Почему не проконтролировали должным образом? Почему разрешили ему… выйти из клетки?

— Так ты меня обвиняешь в кознях против своей семьи?

— Скорее, подозреваю.

— Знакомая реакция. И лексика та же, — коварно усмехнулся мой визави. Его настрой резко изменился — доброжелательности и след простыл.

В мгновение ока Орлов выбрался из кресла и оказался рядом. Пальцами обхватив мой подбородок, навис надо мной и выдал прямо в губы:

— Твоя… мать, помнится, заявляла мне то же самое. Скажи, это у вас традиция такая? Изощренная Метода Громовых?

— Традиция… Метода… — лепетала я, подбородком ощущая жёсткость его пальцев. — И в чем же, по-вашему, ее суть?

— Обвинять оппонента во всех смертных грехах. Заставить его оправдываться. А лучше — каяться. Похоже, так члены вашего семейства повышают свою значимость. Вижу, ты тоже это практикуешь. Но перед тобой мне оправдываться не в чем.

— А перед мамой? Перед ней было в чем? — зацепилась я за слова, смысл которых был непонятен. Пальцы крепче сомкнулись на подбородке. Хоть и ненадолго — всего на пару мгновений, но они вцепились в него мертвой хваткой, словно клещи. Жесткие. Беспощадные. И, будто вдруг одумавшись, ослабили захват.

Отвечать мне не спешили. Да, кажется, и не собирались вовсе.

— Расскажите мне о родителях? — поймав его напряженный взгляд, попросила я. Миролюбиво настолько, насколько была в состоянии попросить. Стараясь сгладить вдруг возникшее между нами напряжение. — Что вас связывало? Ведь связывало же, да?

— Вечер воспоминаний подошел к концу, Миледи: лимит вопросов исчерпан. — сказал он — как отрезал. А потом… Потом вдруг задумался на секундочку и выдал: — Но счетчик можно обнулить.

— Какой счетчик? Что вы хотите сказать?

— Обнулить… И заработать новый отсчет…

На меня смотрели в упор. Смотрели, сминая пальцами подбородок. Так вызывающе провокативно… По-взрослому. Но страха не было. Ни страха, ни отвращения, как с Юркой. И мой персональный «ливень», который обрушивался, стоило кому-то подойти так близко, в эту минуту почему-то медлил, не спешил проливаться. В ушах даже отдаленно не звучал его шум.

— Как заработать? — уточнила я. Почему-то шёпотом… Может, потому что уловила намёк? Догадалась по его взгляду, ставшему вдруг двусмысленным. Глубокому, какому-то тягучему, с вмиг потемневшей радужкой. Взгляду, от которого было ни спрятаться, ни скрыться. Взгляду, бросавшему мне вызов.

— Привычным тебе способом, — негромко, с расстановкой подтвердили мою догадку.

«Почему привычным?» — захотелось спросить мне, но не успела.

Мой подбородок «получил вольную», но… Меня обхватили за талию и выдернули из постели. Выдернули, как пробку из бутылки. Резко. Так внезапно, что я задрыгала ногами и застучала кулаками по его напряжённой груди. В ответ от меня вдруг оторвали руки. Совсем ненадолго. На миллисекунду — не больше. И я полетела бы на пол с высоты его роста. Полетела бы, если бы не ухватилась за его бёдра ногами и не вцепилась бы в плечи подрагивающими от адреналина пальцами.