Вслед за тенью. Книга вторая

Ольга Смирнова, 2023

Совсем недавно в моей жизни появился смысл и возродилась надежда найти отца. Но в игру вступили обстоятельства. Поначалу они показались мне розыгрышем – лёгкой безобидной шуткой. Но в любой шутке есть только доля шутки. Я убедилась в этом, попав в ловушку. И мне не справиться без твоей помощи, Кирилл Андреевич… Но могу ли я на нее рассчитывать после всего того, что натворила?

Глава 15 Не устоять…

Я вцепилась в него всем, чем могла. Прилипла намертво — как вата к ране. И немного успокоилась только снова ощутив крепкий закреп его рук на спине. Успокоилась и ослабила свой, переместив ладони ему на грудь. Даже ноги спустила, повиснув, как игрушка на ёлке. Он вмиг воспользовался этим: продолжая держать меня на весу, одной рукой обхватив за талию, а ладонью свободной руки умудрился сгрести кисти моих рук. Наложив их одну на другую, он какое-то время удерживал их в захвате, явно тестируя мою реакцию, видимо, запомнив, как я повела себя днем ранее. Удостоверившись, что ее не последовало, освободил мои ладони из плена. А после — поставил на ноги и не спеша отступил на шаг. Не спуская с меня глаз, выверенными движениями расстегнул ремень на своих джинсах и вытянул из кармана квадратный пакетик.

— Неужели, — только и удалось пролепетать мне.

Шокированная, я уставилась на то, как свободной рукой он потянулся к ширинке брюк. Послышался короткий металлический звук расстёгивающейся молнии… На поверхность «выпрыгнул» «прибор», как назвала его Марья в нашем единственном разговоре на эту тему, и спружинил в ладонь своего хозяина. Тот, без тени смущения, как-то по-будничному, будто делал это ежедневно, зубами разорвал пакетик и со знанием дела «натянул на дружка изделие номер два», как окрестила его тогда подруга. Почему именно 2, поинтересоваться я так и не решилась — не хотелось прослыть полным профаном в глазах подруги. Но сейчас… сейчас определение занимало меня меньше всего.

Мои глаза настолько вылезли из отбит, что их сковало ломотой. Все, что сейчас перед ними разворачивалось, выглядело настолько нереальным, что даже проснувшиеся было мурашки, притихли, а может и вовсе «лишились чувств». Но, как ни странно, я не испытывала ни страха, ни ужаса. Я наблюдала за происходящим в изумлении. Наблюдала и не верила собственным глазам. Смотрела и ощущала себя героиней какого-то сюра. Сюра, в котором в главной роли выступала совсем не я, а мой, откуда-то взявшийся двойник. А всё потому, что в голове никак не укладывалось: мое личное пространство было так откровенно нарушено, запястья «побывали в плену», а я… Я всё еще не ощущала ни дрожи, ни головокружения, ни комка в горле, ни картинки с деревом перед глазами, ни моего воображаемого ливня, мощным потоком сбивающего с него несчастные листочки. И это обескураживало.

«Что это? Сбой программы?» — мысленно недоумевала я, не отводя взгляда от «дружка», так демонстративно и провокационно выставленного мне на обозрение.

Месяцы напролет, после случившегося тем злосчастным вечером, я заставляла себя смириться с тем, что всю жизнь проведу за операционным столом, насилуя себя работой. Чтобы не оставалось ни минутки свободного времени на лишние мысли и занятия. Полгода я планомерно готовила себя именно к такому раскладу. Я почти свыклась со своим незавидным будущим и даже старалась найти в нем плюсы.

«Зато у меня теперь есть стопроцентная возможность стать отличным нейрохирургом, — внушала я себе, с болью в сердце наблюдая за парочками, проходящими мимо и держащимися за руки, под ручку, в обнимку. С болью — потому что не могла позволить себе того же. — Зато ничто меня не отвлечет от профессии: — увещевала я себя, — ни чувства, ни семья, ни дети. Потому что ничего этого у меня не будет. Ну и ладно — пусть!»

Я часто прокручивала в мыслях слова Даны Вячеславовны — моего психолога. По ее мнению, острота восприятия триггера со временем должна притупиться. Я очень надеялась, что в будущем научусь спокойно выносить присутствие коллег мужского пола за операционным столом, в непосредственной близости от меня, если оно будет чисто деловым, а сама я буду сконцентрирована только на операции.

«У меня получится! Я стану настоящим профессионалом. Обещаю!» — мысленно клялась я себе, внушая, что в этом и есть теперь смысл моей жизни.

Меня выдернули из размышлений, резко потянув за пояс халата. Тот развязался и был отброшен на пол.

Все мысли выпорхнули из головы. Теперь я стояла перед ним в распахнутом халате. Так уже было недавно, когда я вспоминала об их с мамой разговоре в саду и «зацепилась» за воображаемый куст. Но тот конфуз был не в счет: тогда я погрузилась в момент и не ведала, что творила.

Сейчас было по-другому. Мне так хотелось наглухо запахнуть халат и сбежать, но я этого не сделала. Лишь слегка прикрыла грудь его полами, чтобы справиться с накатившим смущением. Оно отвлекало. Мешало определиться с тем, как далеко я смогу зайти. Вернее, как далеко зайдет мой мозг, прежде чем «окатит шквальным ливнем». Мне не терпелось это выяснить. И я решилась на еще один эксперимент. На этот раз — более серьезный.

Осмелев, аккуратно, едва касаясь, провела ладонями по торсу моего… партнера. Осторожно прошлась ими вверх, ощутив игру мышц под гладкой тканью лонгслива. Мне не мешали. И совсем не двигались. Только смотрели. С интересом и толикой нетерпения, как мне показалось.

Мои осторожные прикосновения, похоже, пришлись по нраву: тело откликнулось на них перекатом мышц под кожей, будто ведя беседу с подушечками моих пальцев. А я… Я впервые в жизни ощутила себя колдуньей из сказки, которую читала в детстве. Сейчас я была ею и словно управляла этим мужчиной. Он не был мне ни мужем, ни женихом, ни парнем, но магия моих прикосновений чуть сбила его дыхание, вызвала изумрудные всполохи в глазах. Заставила стальные мышцы торса слегка сокращаться… Я стала еще смелее и коснулась шеи, не скрытой под тканью, и ощутила её приятную упругость и гладкость.

Но мой не муж, похоже, решил не тратить время впустую. Я и глазом не успела моргнуть, как снова была подхвачена за талию и повисла на своем даже не женихе. Я висела, не шелохнувшись и не касаясь ногами пола: словно пришпиленная, а в голове крутилось:» Боже, что я творю…»

Размашистым шагом, не раздумывая больше ни секунды, меня поднесли к стене. Я спиной ощутила ее жесткую прохладу. Даже сквозь ткань своей зыбкой махровой защиты, каким-то чудом всё еще державшуюся на плечах. По телу пробежала дрожь, то ли от соприкосновения со стеной, то ли от вдруг навалившегося напряжения. Чтобы ее утихомирить, я оттолкнулась от стены и снова взгромоздилась на нарушителя всех моих правил. Взгромоздилась, обхватив его ногами за бедра, как обезьянка за дерево, и вгляделась в сосредоточенное лицо. Вгляделась и услышала:

— Дарю возможность… получить дополнительную информацию. Ты же об этом просила?

— Я? Просила?.. Кажется, да…

— Моя откровенность стоит дорого, Миледи.

— Откровенность… Дорого… Миледи? — как истукан повторила я.

Глядя в глаза с радужкой оттенка потемневшей в сумерках травы, я вдруг ощутила, как его пальцы по-хозяйски прошлись по внутренней стороне моего бедра и занырнули к ширинке эластичных хлопковых трусиков. Нетерпеливо отодвинули ее и коснулись того, что совсем недавно она прикрывала. Меня обдало жаром. Задохнувшись от остроты ощущений, я дернулась и сквозь туман в голове расслышала тихое:

— Нетерпеливая девочка…

Мысли о триггере, да вообще о чем бы то ни было, разом отлетели прочь. Я не чувствовала ни паники, ни стеснения и вдруг поймала себя на мысли, что хочу, чтобы это продолжилось. Хочу настолько сильно, что, если всё вдруг закончится, мне станет плохо. Почему — я понятия не имела… Просто чувствовала, что так случится. Это странное ощущение и пугало и заводило одновременно. Никогда раньше я не позволяла кому бы то ни было касаться меня. Тем более настолько провокационно. Дерзко. По-хозяйски. Где-то на задворках сознания появилось предостережение: «Нельзя! Не положено! Он же мне не муж!» Но все мысли рассеялись, стоило его пальцам коснуться самой чувствительной точки. Такие гибкие, словно обжигающие, они ласкали ее со знанием дела, заставляли извивалась в руках моего изощренного палача. Чтобы удержаться на нем и совсем не «слететь с катушек», я крепче ухватиться за плечи, обтянутые синей тканью, и сжала ее в кулаках. Сжала и расслышала треск. И негромкое: «Черт!»

Меня облокотили к стене, руки переместили под лонгслив. Я ощутила под ладонями упругую разгоряченную кожу и заметила, как то, что секундой назад ее покрывало, отлетело в сторону. Пришла очередь и моего халата: в мгновение ока тот соскользнул с плеч и последовал туда же.

Теперь от холода стены меня защищали только волосы. Подсохшие, они струились по спине густым покрывалом. Часть локонов упала на грудь и кажется моему не мужу понравилось о них тереться. С трусами «париться» не стали. Нетерпеливо отодвинули ширинку в сторону и дали прочувствовать всю мощь стальной упругости, обтянутую латексом — прочувствовать на всю глубину, без особых усилий преодолев препятствие. Это было как удар током. Я дернулась и зажмурилась от боли, натолкнувшись затылком на стену. И расслышала сквозь собственный стон и лавину шума, ворвавшуюся в уши:

— Чёрт! Аккуратней… Не делай резких движений…

Я была настолько обескуражена, что даже острая боль, словно причиненная гигантской раскаленной иглой, притупилась, оставив стойкое послевкусие тягучей ломоты. Выдохнула сквозь сжатые зубы, распахнула глаза и поймала на себе взгляд зеленых напротив. В них, шальных и потемневших от похоти, улавливалось недоумение и что-то еще, чему я сейчас была не в состоянии дать определение.

— К чему были байки с контрацепцией? Играете по-крупному, Миледи?

Он злился. И я не понимала, почему.

— Не понимаю… Что значит «играете по-крупному»?

— Ставка на девственность — отличный ход!

— Что вы имеете в виду? Я не делала ставок…

Мне не ответили. Задумались. Но отпускать меня не спешили… Стало зябко. Где-то в самой глубине — у самого сердца. И только давящее тепло его тела, снова прижатого к моему, и крепкое кольцо рук, не позволявшее двинуться ни на сантиметр, не давало возможности окончательно замерзнуть.

Я опустила веки, словно уличенная в тяжком преступлении, не в силах выдержать этого пристального взгляда. Тяжелого. Кажется, сожалеющего о чем-то. И словно обвиняющего меня в заговоре вселенского масштаба.

— Я… я не думала…

— Правда? И часто это с тобой случается? Открой глаза.

— Что… случается? — уточнила я, повиновавшись приказу. Именно приказу — не просьбе.

— Не думать, — разъяснил он.

— Да вы… Вы… Да как вы можете?! — вдруг выпалила я, даже не стараясь скрыть обиду. Обиду на то, что посмели усомниться в моей честности. Обиду на то, что оказались не в состоянии увидеть меня настоящую.

— Могу что? — В тоне его голоса послышались нотки холодного гнева и какой-то жесткой иронии. Сарказма.

— Как вы можете во мне сомневаться! Мне не в чем перед вами оправдываться!

— Детский сад какой-то… — бросил он, недовольно скривив губы.

Глаза его теперь блестели недобро. Нет, не от дикого гнева, как у Юрки в тот чертов вечер… Гнев того, кто меня сейчас обвинял, был холодным. Не отпугивающим, но холодным настолько, что сердце снова кольнуло ледяным осколком. Я вдруг почувствовала себя несчастной. Самой несчастной на свете. Во мне просыпался страх, но это был страх не за свою безопасность или даже жизнь, как тогда. Во мне разрастался страх потерять что-то важное. Вернее, того, кто стал важным за эти два дня. Сердце вдруг сжалось от отчаяния. Какого-то иррационального отчаяния, и я физически чувствовала, как оно впивалось в меня цепкими коготками и будто раздирало на куски.

Перед глазами вдруг «замороси дождь» и стали проявляться слабые контуры моего злосчастного дерева. Теперь я смутно видела обвиняющие глаза напротив. Их застилала навязчивая картинка. С каждым мгновением она проявлялись все чётче. Наполнялась объемом. «Оживала». Дерево обрастало листьями. Шум ливня усиливался и грозил стать невыносимым.

— Отпустите меня, — услышала я собственный громкий надрывный шёпот. И чувствовала, что даже несмотря на гнев своего хозяина, настырный захватчик внутри меня нетерпеливо дернулся. Словно пёс, готовый сорваться с привязи и атаковать. Это страшило и одновременно заводило.

Мне что-то ответили. Я не расслышала. Повторили громче. Бархатный голос теперь звучал отчётливо, выдергивая меня из видения, напрочь перебивая шум дождя у меня в ушах.

— Ты действительно этого хочешь? — услышала я.

— Да, — рвано выдохнула я. Мне отчаянно хотелось сохранить перед ним остатки самообладания. А разорвать контакт и отойти на безопасное расстояние было единственным способом, который я знала. Его тело вдруг перестало согревать меня. Оно отстранилось и больше не касалось моей груди. Это должно было помочь приглушить надвигающийся приступ, но вдруг стало совсем некомфортно. Будто меня вероломно лишили мощной поддержки и так нужного сейчас тепла.

— Нет, — спохватилась я, боясь, потерять то последнее, что нас сейчас связывало. То, что я ощущала сейчас в себе, показалось важнее всего. Не на физическом уровне — на эмоциональном.

— Холодно, — пробормотала я.

Меня тут же прижали к себе. Я с благодарностью выдохнула и уткнулась носом в его грудь. Внутри меня чуть подрагивала жизнь: плотная, дерзкая, дарующая надежду. Я провела по напряженным плечам моего… И вдруг мысленно выпалила:

«Хочу, чтобы он остался. Остался в моей жизни!» — выпалила и ужаснулась собственной дерзости.

Шум дождя в ушах быстро уносился прочь. И скоро утих вовсе. Я вдруг поняла, что больше нет и дерева перед глазами. Оно исчезло. Совсем. Несмотря на то, что наш контакт не был разорван. Будто кто-то великодушный смилостивился надо мной и выкорчевал его с корнем, а после — стер ластиком и то место, где оно росло. Стер без следа. Будто его и не было никогда.

«И не будет! Я все для этого сделаю!» — поклялась я себе и взглянула в лицо своего обвинителя. Напряженное. Немного недоумевающее. С внимательными, чуть прищуренными глазами. Они смотрели на меня с вызовом. Смотрели в ожидании.

И вдруг меня осенило: «Я сделаю всё, чтобы он остался в моей жизни! Я стану ему полезной! Чтобы он и мысли не допустил, что сможет без меня найти папу!» Я знала, что ему важно найти его. Чувствовала это каким-то шестым чувством.

Легко, почти невесомо коснулась его губ своими и тихо прошептала:

— Пожалуйста…

Мой шепот стал командой для него. Словно неожиданное препятствие было устранено, и я расслышала выдох облегчения или что-то, на него очень похожего.

Он двинулся внутри меня. Потом еще и еще. И я задохнулась от сладких спазмов. По спине побежали ошалевшие мурашки. Ни сожаление о чем бы то ни было, ни страх перед будущим, ни скромность больше не трогали меня. Дичайшее наслаждение прогнало всё это прочь. Во мне неожиданно проснулась кошка. Дикая. Мятежная. Она ластилась к своему хозяину, тёрлась об него, стремилась проникнуть ему под кожу. Выпустила коготки и прошлась по крепкой спине. И расслышала рваный выдох с едва различимым низким рыком. Улыбнулась, заметив, как потемнела радужка его глаз. Она стала буйно зелёной, как потяжелевшая в сумерках листва, досыта впитавшая в себя влагу обрушившегося на неё ливня. А мелкие точечки вокруг чуть расширенных зрачков стали угольно-чёрными крошками горького шоколада.

Огненная лава понеслась по венам. Она сжигала меня изнутри, сносила все преграды, сбивала дыхание. Тело, охваченное странной эйфорией, будто парило в невесомости. Она владела мной, управляла, тянула вверх — к звездам. Я безумно желала чего-то, не совсем понимая, чего именно, но способного дать разрядку, без которой, казалось, всё потеряет смысл. И я, задыхаясь, шептала: «Пожалуйста… Пожалуйста… Пожалуйста…» Просила, сама не зная, чего, но чувствовала, что только тот мужчина может мне это дать. И он подарил. Моя вселенная разлетелась на искры. Яркие, светящиеся, они окутали меня жаром и чуть не сожгли дотла.

— Адское пламя, — сквозь шум крови в ушах расслышала я и почувствовала, что несусь вниз — на бренную землю.

Не было и частички тела, не ощутившего этого водоворота, затягивающего меня словно в воронку и медленно возвращающую в реальность. Его толчки стали резкими. Дыхание — прерывистым. Казалось, теперь он не замечал ничего, стремясь к единственной цели — достигнуть своей вершины. Меня сжимали словно в тисках. Еще чуть-чуть и агония его экстаза опалила меня.

Наше дыхание смешалось и стало постепенно выравниваться. Я разлепила веки. Почему-то промелькнула мысль: «Что теперь?» Взглянула в глаза напротив и не нашла в них ответа. Только что-то похожее на удивление. Растерялась… Впервые в жизни я не знала, что делать.

Комната перед глазами пришла в движение — меня поднесли к двери в ванную комнату.

— Я сама, ладно? — едва слышно попросила я.

Мне вдруг захотелось спрятаться от всех и осмыслить всё что сейчас произошло. В одиночестве. Это желание было настолько иррациональным и таким острым, что испугало.

Молча и как-то придирчиво рассматривая меня, он чуть кивнул. Аккуратно поставил меня на пол и отступил на шаг.

В горле почему-то пересохло и как-то напряглось. Так обычно бывает, если говоришь громко и много. И, кажется, я была бы не прочь выпить стакан воды. Но я едва держалась на ногах и подойти к столу, на котором еще находилась посуда и бутылки с водой, не решилась. Равно как и попросить его подать мне воды.

— Прошу, — негромко пробасил он, галантно открыв мне дверь в ванную. И почему-то добавил: — Не закрывайся.

Я кивнула и направилась принять душ.